Когда цепочка взвода добежал до середины высоты, газовое облако немного развеялась, он смог разглядеть, что приготовил им противник. Траншеи угадывались еле-еле, маскировка была отличным, но ни дотов, ни дзотов, о которых говорил ранен, сержант-то не замечал. По траншеей за полсотни метров находилась низкая, - крыша была за метр, не больше, от земли, - здание. Очевидно, коровник какого хуторянина. За ним большой нарядный двухэтажный дом, уже изрытым снарядами, и хозяйственные постройки. Итак, это был хутор какого кулака, сделал вывод сержант. Богатый, по всему, хутор!
Мин под ногами не случалось и Тулупов надеялся, что так без приключений, они успеют добежать до траншеи и занять ее раньше, чем противник оправится после газовой атаки и выйдет из укрытий. Не выгорело!
Метров за пятьдесят, когда уже готовились бросать гранаты, позади зататакав пулемет и взводы были просто расстреляны в спину. По крайней мере, так показалось сержанту. Он видел, как падают его бойцы, уже хотел подать команду, как почувствовал вдруг удар по ногам. Он еще был в сознании, когда по склону захлопали взрывы ...
... Сознание вернулось от боли. Его куда тащили и перебиты ноги бились о комья земли.
- Вот еще один краснопузий. - Услышал он голос и его перестали тянуть. - Ранен ... Санитар!
С него сорвали противогазной маску и Тулупов открыл глаза. Над ним возвышались трое в пятнистой чужом камуфляже. У одного из-за пазухи выглядел краешек противогазной маски, двое запихивали свои противогазы в сумки. Автоматы висели на груди стволами вниз, примерами около плеча и были довольно необычного вида. Там, где должен быть пример, торчал толстенький магазин, рукоятка со спусковым крючком было посередине. Оружие казалась короткой на вид. Видно, в окопах такой достаточно удобно действовать, подумалось почему Тулупов. Хотя должен думать о том, что его ждет - скорее всего, сейчас раздастся выстрел и "Прощай, невеста, дорогая!", Не зря комиссар рассказывал об ужасах плена. Или сейчас будут его пытать, чтобы выведать военную тайну. Один достал из влагалища широкого ножа, все, подумалось сержанту, сейчас зарежет, гад, националист проклятый! Он зажмурился и решил молчать, чтобы там ему не делали. Но никто не пытал его и не собирался расстреливать. Никто его не резал, ремни из кожи не терзал и соль не бросал, как ему чего показалось. Наоборот, почувствовал, как вспороли бахилы, шаровары и стали бинтовать перебиты пулеметной очередью ноги. Второй разрезал плащ и бинтовал перебитую руку. Правда, все трое громко ругались.
Закончили перевязку, один достал пачку сигарет и все трое закурили. Потом тот, что угощал своих товарищей, увидел, что сержант пришел в себя, вставил и сигарету в губы, поднес зажигалку:
- Давай, краснопузий, куры. Сейчас санитар придет, уколет тебе обезболивающих, потерпи немного. - Табак был хороший, не Моршанск махорка-горлопаны, от которой бухикаеш стариком.
Санитар появился минут за десять. На рукаве у него была белая повязка с красным крестом, такой же крест был на его сумке и на шлеме. Санитар торопиться в тыл с раненым красноармейцем не стал, уколол обезболивающих Тулупов, и все закурили еще по одной.
- Это двадцатый, наверное, будет. - Сообщил санитар. - Или двадцать первый. Через час в тыл поедешь, две "таблетки" пришли. - Сказал он Тулупов. Будто тот переживал, что останется на передовой!
- А наших сколько? - Спросил один из тех, кто приволок сержанта.
- Слава Богу, никого не задело. Немного, правда, вдохновлялись той гадостью, что самолеты сбросили, но обошлось. - Сказал санитар и перекрестился. - Ну, хорошо, понесли этого Комуняку недобитого!
Тулупов хотел сказать, что он не коммунист, но его неуважительном подхватили и он снова погрузился в мягкую темноту обморока. Как его несли куда вчетвером на плащ-палаточные он уже не видел ...
... На командном пункте дивизии знали о неудачной попытке атаковать высоту. Телефонные провода не оставались немыми ни на секунду. Батальоны и полки переговаривались между собой, кто вызвал командира полка, кто требовал связи с командиром дивизии. Названия местности, кодовые обозначения частей, команды, приказы, угрозы, просьбы, причудливый мат - непрерывным клекитливим потоком неслись по проводам из конца в конец; достаточно было послушать минут десять, чтобы в голове от напряженного гула мембраны равно начало гудеть ... Развернув карту, командир дивизии обозначал места, как далеко продвинулись его полки, которых рубежей достигли батальоны и роты. Выходила ломаная линия. Карта показывала, что главная работа была впереди, дивизии еще предстоит ее выполнять. В районе кирпичного завода был стык двух полков, проводившие разведку боем, здесь пехоте было довольно туго. Противник засел за толстыми стенами цехов, за оградой из бетонных панелей, в печах с прорубленным амбразурами: на верхушке тридцатиметровой заводской трубы примостился наблюдатель - ему прекрасно было видно всю местность - и приводил в батальоны огонь тяжелых гаубичных батарей. Комбат-один с отчаянием кричал в трубку телефона, пулеметных гнезд под бронековпакамы, как коровьего дерьма на лугу, просил снести к черту артиллерией заграждение, но главное сейчас сбить этого сукина сына из трубы: через него батальон прижат к земле прицельным огнем и несет такие потери, что подумать страшно. Связь каждые пять-десять минут рвался и на линию выходили связисты латать проволоку. Полковнику было ясно одно, на этом участке разведка боем провалилась.
На левом фланге, в районе высоты двести один и шесть, разведка боем не удалась. По донесениям понять, что там случилось, не удалось. Две роты первого батальона успешно преодолели пространство к гребню высоты и после этого связь с ними пропала. Наблюдатели докладывают, что там идет бой. Какая там обстановка на самом деле - этого точно никто не знал: противник оправился после газовой атаки, поставил заградительный артогонь по склону высоты и никого за гребень не пускал.
Полковник, представитель штаба армии, оторвался от очков стереотрубы, с досадой выругался. И было от чего. Разведка боем почти ничего не дала. Грохот боя после атаки отодвинулся от высоты, на которой находился дивизионный КП, притих, упал, стал раздробленным и мелким. Уже не гремело по всему фронту, стрельба теперь вспыхивала то в одном краю, то на другом. Четко и резко, будто ломалась кость, тюкалы в стволы деревьев осколки. Только тянулись в тыл раненые - в кровавых бинтах, кто торопился, а кто уже никуда не спешил и не очень обращал внимание на смертоносное железо, секло кусты и ветки: будто после того, как они получили свои раны и ушли с передовой, с ними уже ничего страшного не могли случиться.
Два полковника хмуро смотрели друг на друга. Оба молчат. Оба знакомы с давних давних времен, старые боевые друзья. Командир дивизии полковник Глухарев смотрит на карту, на которой только что обозначал обстановку и думает, думает, думает ... Он давно знает - стрелы, прочерченные красным карандашом по карте, на земле пишутся кровью. Знает это и его старый товарищ, с которым прошли Хасан и Халхин-Гол, ныне заместитель начальника оперативного отдела Девятой армии. Но командарм рассчитал и уверен - удар дивизии в обход Сум, крупного узла обороны украинской армии, позволит окружить и уничтожить всю Сумскую армейскую группу генерала Малиновского. А, значит, все потери дивизии будут оправданы. Командир дивизии, увидев впервые эти стрелы, только развел руками: наступать всего с друг артполком? Когда здесь враг укриплявся двадцать лет. Каждый хутор - это узел обороны, с укрепленными подвалами-укрытиями, по два, а то и три метра железобетона, каждый коровник здесь - готовый дот с непробиваемыми стенами двухметровой толщины, а ограждения пастбищ и полей специально делались из расчета на сдерживание пехотных атак. А у него всего только один артполк в дивизии из сорока восемью стодвадцятидвохміліметровими гаубицами! Еще есть, правда, в каждом полку по дивизиону сімдесятишестиміліметрових пушек УСВ. Конечно, это замечательные пушки и замечательные гаубицы, лучших нечего и желать, но взломать такую оборону для них непосильная задача.
- Вы выручаете армию, Алексей. Всю. Армию. - Отдельно выговаривая каждое слово сказал Глухарев его давний друг. - К вечеру получите Еще два Армейский артполка. Обещаю.
- Большие потери. Сто четырнадцатый полк - четыреста пятьдесят шесть только убитым, сто Тринадцатый - триста восемьдесят восемь. - С досадой сказал Глухарев. - Это не Считая раненых. Мы несем неоправданные потери от артогня противника. А Еще и мины ... Нужно другое решение.
- Что ж, тогда завтра первой пойдёт «Маруся». - Закончил разговор заместитель начальника оперативного отдела армии. "Маруся" на штабном жаргоне называли штрафные роты, придавались дивизиям первого эшелона армии. И теперь их решено было бросить в бой. Что ж, подумал Глухарев, в штрафных ротах находятся осужденные преступники, враги народа, предатели, контрреволюционеры, буржуазные элементы, которые так и не исправились за годы Советской власти, не захотели встать на трудовой путь служения трудящимся, советскому народу ... Вот пусть они кровью искупают теперь свою вину перед трудовым народом!
