ее по зимней дороге в Красной Пахре. Предварительно подравшись с Нагибиным во дворе его прекрасного дома, по воспоминаниям некоторых – лучшего в Подмосковье.
Непростительная, с моей стороны, оплошность, пропущенная… Нагибин был бражник и драчун. Лучший писатель Европы. По версии итальянцев. Оскар за сценарий фильма «Дерсу Узала». В любезном отечестве Нагибин не получил ни одной премии.
С недавних пор бываю в Пахре. Познакомился с последней женой Юрия Марковича – благородной Аллой. Удивительный человек! Напишу еще о ней. К теме сегодняшнего разговора она имеет прямое отношение.
Безутешные потери в прошлом заставляют искать лучшее в людях, которых вспоминаешь. Токарева своей книгой еще раз убедила меня в точности выбранного жизненного материала.
Вернемся на недостроенный плот.
Тем более что и там, в моем детстве, страсти закипали нешуточные. Потому что там тоже появились свои Анны и свои Нюры. Вики и Аллы. Сначала маленькие, но сразу какие-то настоящие. И они быстро взрослели, наливаясь бугорками и округлостями. Гораздо быстрее нас, мальчишек.
Разумеется, образовался классический треугольник. На роль кавалера Ларисы претендовал третий – Мишка Комков, по кличке Комок. Дважды второгодник и хулиган. В пятом и шестом классах сидел по два раза. В те годы такое еще было возможно. Мишка был из семьи Комковых. Еще одних старожилов и основателей деревни Иннокентьевки. Почему-то мы, и Пыжик, и Серега Бурыхин, да и я – тоже, в детстве с ним не дружили. Миха все время задирался, меня так откровенно поколачивал, давая на перемене пенделя. Не трогал только Пыжика и Бурыху. Остальные в классе Комка боялись. И сам я его тоже побаивался. Хотя, между прочим, как хороший ученик я был прикреплен к «двоечнику» Комкову. Каждый день я помогал Мишке выполнять домашние задания. У него тоже была бабушка, ее звали Меланья. Когда я приходил заниматься с ее внуком, Меланья обязательно поила меня чаем с конфетами «Ласточка». Или смородиновым киселем. «Ласточку» я обожал, а вот смородиновый кисель – не очень.
Мне не нравился вкус иннокентьевской смородины.
Вязкий и кисловатый.
Недовольно сопя, Мишка садился за стол и раскрывал тетрадь. Вот тут я оттягивался по полной. За обиды, нанесенные мне Комком в школе. Как ни странно, Мишка признавал, что в его доме я становился королем на час. Я пренебрежительно стучал кулаком по его кудловатой башке, а потом по столу, объясняя Мишке какой-либо пример или растолковывая параграф. Я наглел до такой степени, что обзывал его болваном. Мишка терпел.
Зато, с утра пораньше, он с вожделением ждал меня на крыльце школы. Здесь начиналась царство Комка. Его гектар.
Тут надо уточнить, что сначала на дружбу с Тепленькой мы претендовали вдвоем – Куприк и Миха. Отличник и двоечник. Все, как в классическом сюжете. Мальчиш и Плохиш. Поэт и хулиган. И только потом коварная барышня, как сплошь и рядом случается в жизни, выберет третьего, Хусаинку Мангаева.
Говоря образно, Хусаинка выскочит, как черт из табакерки.
Коварство любви неизбывно. Оно начинается в детстве.
А пока мы, двое, сцепились не на шутку. Дело дошло до… дуэли! Самой настоящей дуэли на шпагах.
Шпаги смастерил Женя, мой старший дружок, мастер на все руки. Они, конечно, были деревянные, но ручки и эфесы как настоящие. Гнутые из жести и стальной проволоки.
Секундантами у меня стали Хусаинка и Серега, у Мишки Комкова – Котельников, еще один хулиган и гроза школы. За глаза его звали Котлом. Толька-котел. И Коля Шалганов по прозвищу Шалган. В общем-то не буйный малый. Просто требовался второй секундант. Он и вызвался. Пыжик – Бурыха, Котел – Шалган. Секунданты.
Вот такой расклад сил перед дуэлью Куприк – Комок.
Может быть, вам вспомнится дуэль Лермонтова с Мартыновым. Мне представлялось именно так. Про Пушкина и Дантеса думать не хотелось. Слишком разные величины. Хотя в уголке сознания всплывала картинка: Черная речка, белый снег, поэт в наброшенном на плечи мундире с собольим воротником…
Оказалось, что не только у меня возникало такое видение. Хотя вряд ли Миха Комков воображал себя Пушкиным. Скорее уж Дантесом. Тогда, значит, я – Пушкин?!
После уроков веселая ватага собралось на заднем дворе школы. Где-то в нашей классной комнате, выходящей окнами во двор, пряталась Лариска Тепленькая. Она знала, что дуэль из-за нее. Хотя формально, вслух, никто о сути дуэли не говорил. Дрались на интерес. Существовал такой спор в компаниях мальчишек. Не знаю, как сейчас, но тогда, учась в 6–7-х классах, мы еще не могли свободно брать девочек за руку. Или демонстративно провожать вечером до дома… Не говоря уже о поцелуйчиках или обниманиях при сверстниках. Или, что еще нелепее, при взрослых. То есть свободно проявлять обуревающие тебя чувства к противоположному полу считалось не по-мужски.
Только за косички дергали.
Недавно, сидя вечером на лавочке у МХАТа, наблюдал за двумя группами подростков. Тоже, похоже, класс седьмой – восьмой. Они разделились на две группки. Первая шла в один зал, на малую сцену, другая группа на сцену новую. Разные спектакли. Перед тем как разойтись, мальчики из одной группы перецеловали всех девочек из другой, ничуть не таясь. Настоящими поцелуями это было трудно назвать. Чмокали в щечки, приобнимали… Девочки не шарахались в ответ, а наоборот охотно отвечали.
Я заинтересовался новым для меня явлением. Оказывается, у современных подростков сейчас принято проявление такого внимания и доверия! Они нисколько не стесняются посторонних. Целуются на эскалаторах метро – по-настоящему, взасос. Те, кто поднимаются навстречу, с интересом смотрят. Стоящие рядом демонстративно отворачиваются. Целуются в электричках. Сидят напротив и целуются. Видел сам, как пацаненок начинает лапать девочку – лезет рукой под куртку, вторую руку запускает под пояс джинсов, низко сидящих на бедрах. Девочка глупо хихикает, но не отбивается. Ей приятно. Вместе чуть ли не сползают под лавку. Потом шумно дышат, победно оглядываясь по сторонам.
Дескать, да – мы такие! Свободные от условностей.
У нас было иначе. Ранние чувства не выставлялись напоказ. Да те же Комок и Котел за проявление телячьих нежностей не просто подняли бы на смех, а замордовали бы на переменах.
Была поздняя весна, но снег еще лежал на огородах, ноздреватый и хрупкий. И тонкий ледок по утрам схватывал лужи. А в обед уже вовсю звенела капель, и гиляцкие собаки вылезали из будок греться на солнцепеках.
Комок поразил нас всех! Думаю, что Тепленькую тоже. Хотя бы на мгновение. А ведь порой и мгновения бывает достаточно. Бог, как известно, живет в деталях.
Миха вышел в ворсистом пальто, похожем на шинель. Пальто небрежно накинул на плечи. Не хватало только цилиндра, кашне и белых перчаток. «Светает… Написан постскриптум». Повторюсь – он был второгодник-двоечник и хулиган. Про Пушкина и про дуэль с Дантесом, гадким пидором
