том, как в старые добрые времена на пиратские шхуны брали самых отъявленных портовских нахалок… Ну, в общем, понятно кого. Разбойничали по морям до тех пор, пока капитан не влюблялся в развратную прелестницу. Что означало: пора кораблю возвращаться на берег! Иначе вся команда перессорится и перестреляет друг друга из-за одной женщины на борту. Как не один раз и случалось.
Я задумался, пораженный глубиной провиденья капитана пиратов.
– Но ведь Лариска не развратная прелестница?! И не портовская нахалка! – обратился я к Хусаинке, чтобы поставить точку в нашем затянувшемся споре. – Она может быть у нас на шхуне медсестрой. Или поварихой. Кто нам будет варить уху?!
Мой друг был неумолим. Потому что он был все-таки мусульманином.
У чеченцев и у татар другое отношение к женщинам.
– Потом она все равно станет прелестницей и нахалкой. Они все такими становятся. А баба на корабле к несчастью! Сказал же тебе Лупейкин. Если мне не веришь!
Не верить Лупейкину было нельзя. Сколько раз уже мы убеждались в глубоком знании Адольфом Лупейкиным законов жизни. Завоевание справедливости в мире напрямую связано с соблюдением всяких законов. Иногда не очень удобных, а порою вообще жестоких.
Сплав решено было проводить без поварих и медсестер. К дискуссии больше не возвращаться. «Иначе вызывать на дуэль мне придется тебя!» – сказал Хусаинка. Кровавая разборка пиратов из-за коварной портовской лахудры, живо нарисованная Лупейкиным, стояла перед моими глазами.
Но сначала плот надо было достроить и спустить на воду. Лед на Амуре к тому времени набух, покрылся полыньями. И вовсю пошла серебристая рыбка, корюшка-сахалинка. Первый признак того, что ледоход уже не за горами.
Вся деревня высыпала на лед, когда по весне шла корюшка. Долбили и сверлили лунки, опускали туда махалки с целой гроздью крючков на поводках. До 12 крючков на одной леске. В качестве наживки шла так называемая нарезка, покрошенная на длинные кусочки тушка самой же корюшки. Представляете, если подходил косяк и на одну удочку бралось сразу двенадцать мускулистых рыбок?! Казалось, что ты тянешь со дна целую матицу – царицу здешних вод. Во все времена, и сейчас тоже, ловля матицы считалась и считается браконьерством. Иннокентьевка и Вайда – деревни браконьерские. Наши деды и отцы, кроме кеты и корюшки, всегда ловили матицу. И они не считали себя браконьерами.
Рано утром, в сумерках, бежишь по хрусткому ледку по дороге к Вайде. За километр чувствуешь: всё, вот она родимая, сахалинка! Свежевыловленная корюшка всегда пахнет летними, только что с грядки, огурцами. Запах и эффект настолько ошеломительны, что привыкнуть к запаху невозможно. Мужики и пацаны сидят группами и поодиночке у лунок. Отчим Иосиф выдал тебе махалки. Они у него аккуратные, с большими поплавками, умело отрегулированы и с отличными поводками. Скорее распутать леску, скорее наживить нарезку – сосед по лункам делится, чтобы немедленно опустить в воду и ждать первого клева.
Когда сумрак рассеивается, ты оглядываешься по сторонам и видишь, что полкласса твоих дружков сегодня тоже не пошли на уроки. Горбатятся над лунками. Иван Маркович Поликутин, директор школы, как будто их не видит… Да, да! Сам он тоже здесь.
Поликутин был заядлым рыбаком, и когда шла корюшка, он прощал пацанам все прогулы. Ход корюшки почти как путина. Как ягодная пора. Не соберешь вовремя, все осыплется и пропадет в листве, во мхах тундры. В холодную шугу весеннего половодья уйдет волшебная, серебристая рыбка, которая пахнет огурцами.
Конечно, старались друг друга перегнать. Называлось обловить. Вообще соперничество в нашей деревне, особенно между базой и колхозом, было сильнейшее.
Базой называлась часть деревни, стоящая на сопке и примыкающая к огромным, блестящим на солнце, металлическим бакам. Баки были наливные и в деревне мало что о них знали. Позже мне рассказали, что в Иннокентьевке, почти на самой вершине сопки – дальше только Шпиль – стояла перевалочная заправка-база с дизельным топливом для судов типа «река-море». А может, и для атомных подводных лодок, которые глубокой ночью перегоняли в плавучих доках из Комсомольска-на-Амуре в Татарский пролив. Баки и оборудование охраняла вэчэ, которой командовал как раз отец Ларисы, майор Тепленький. Его недавно назначили. Сержантов и солдат в части не было, только вольнонаемные. Мужики и тетки из деревни. Правда, на посту какие-то винтовки они в руках держали.
Те, кто жил в домиках, примыкающих к охраняемой территории, называли себя базовскими. А внизу, под сопкой, жили колхозники. Они работали в колхозе «Ленинец». Наш первый домик, срубленный еще дедом Кириллом, явно относился к базе. Но потом маме, как учительнице, выделили дом уехавшей в порт Маго семьи Хлупиных. Хлупинский дом стоял ровно посередине между базой и колхозом.
Деревенская наша география имеет значение для понимания дальнейших событий. Примерно в то же время, помимо обуревавшей нас страсти к путешествиям, мальчишки загорелись футболом. Наши пацанячьи страсти вспыхивали, как эпидемии, и охватывали целые улицы. То мы повально выстругивали рогатки и стреляли по безвинным воробьям. То плевались из трубочек жеваной промокашкой. Прямо на уроках. Называлось «пу-пу». Потом возникали лыжи-ледянки, сделанные из бочковой клепки, штурм снежных крепостей… Наконец, велики. Даже зимой, по обледеневшей дороге, мы гоняли наперегонки на велосипедах. О! Велик! Пожалуй, самая большая мечта детства. После китайского фонарика с круглыми батареями, незаменимого при чтении ночью, под одеялом. И после китайских же, спортивных, тапочек с полной шнуровкой, которые мы называли кетами. На самом деле – обыкновенные синие кеды, огромный дефицит в Иннокентьевке и в Маго тоже. Первые кеды мне купил отец. На три размера больше. Я в них подкладывал вату и носил, наверное, до четвертого класса. Интересно, что даже современные кроссовки, с вмонтированными в подошву роликами, не смогли потеснить с рынка спортивной обуви всегда желанные китайские кеды.
Летом, после окончания пятого класса, я уговорил маму устроить меня на работу в колхозный склад. Мы перебирали мешки и сколачивали ящики. На заработанное был куплен в Маго мой первый велосипед, подростковый «Школьник». Кстати, его выпускали на Горьковском заводе до 1993 года! А после «Школьника» «Аист»… Следующая мечта. С высоким и длинным, как шея у цапли, рулем! Для накопления на «Аист» потребовалось нечто существенное: два месяца работы на прочистке леса вдоль дороги. Вырубали мелкую поросль молодняка деревьев и кустарника. Порубками руководил лесник дядя Илья Мартынов. Он отмерял делянки. Выполнять непростую работу мне помогал отчим Иосиф. Рубили в два топора, складывали в аккуратные кучки. Дядя Илья потом замерял и выдавал сразу деньги. Как сейчас сказали бы, кэшем. Я сам расписывался в ведомости.
Разумеется, тут же образовались две футбольные команды. Не трудно догадаться, как они назывались. Я играл вратарем и возглавил «Базу». Серега Бурыхин, дружок, был
