– Будь осторожна, – сказал я в землю, – перекладины совсем сгнили…
Сверху донесся задорный голос:
– Я не настолько тяжелая…
Я шагнул дальше, но сверху раздался треск, испуганный вскрик. Мгновенно развернувшись, я подхватил ее, летящую камнем почти с самой крыши, чуть присел под ее весом, а она в испуге обхватила меня за шею и прижалась всем телом.
Я выпрямился, сердце стучит часто, и в нем такая сладостная нега, какой никогда не чувствовал в жизни, не думал, что вообще может быть такое, когда вот прямо сейчас нечто необъяснимо важное, словно рождается новая вселенная.
Она шелохнулась, двигаясь очень замедленно, чуть повернула голову, глаза огромные, в них все еще испуг.
– Ты прав… Перекладинка меня подвела…
– Самая верхняя, – ответил я.
– Ты был прав.
– Гм…
Она чуть отстранилась, глядя мне в лицо все еще расширенными глазами.
– Но как ты… успел?
– Наверное, – ответил я, – был готов. Мне кажется, я всегда готов помогать тебе… защищать тебя…
В ее взгляде промелькнул испуг. Мне казалось, что ей тоже непривычно комфортно в моих объятиях, но она с усилием прошептала:
– Спасибо, что подхватил…
Я хотел сказать, чтобы всегда звала, когда полезет на крышу или дерево, но любые шутки показались неуместными, я прижимал ее тело к своей груди и наслаждался его чистотой и нежностью, теплом и тем женским, что редко бывает и у лучших женщин.
Она надолго затихла, прислушиваясь к чему-то в себе, вдруг вздрогнула и прошептала в сильнейшем смущении:
– Ох… что-то я задержалась…
– Да, – ответил я поспешно, – сейчас опущу на землю… сейчас… извини, тут грязно…
Осторожно ступая, я отошел чуть, мучительно жалея, что иду не по бесконечному болоту, осторожно опустил ее задними лапками на землю.
Она отстранилась от меня, постоянно отводила взгляд, я сам не знал, что сказать, наконец она почти прошептала:
– Спасибо… я пойду…
Она ушла в дом, а я вернулся к хозяину дома, где остановился, он сидит на крыльце и аккуратно выстругивает зубцы грабель, я сел рядом, спросил, как жизнь, как вообще, как тут люди, и он, разговорившись, рассказал многое из того, что я уже знал, но как-то отстраненно, словно это происходит даже не в другой стране, а где-то в другой вселенной.
Оказывается, это село – племя раменсов, здесь только раменсы и никто другой, как вон там далеко за рекой обитают тихонцы, но с ними нет ни связей, ни дружбы, ни вообще.
Для меня слово «племя» звучит абстрактно, ну как и «народ», а племя это как бы тот же народ, только поменьше. Но вот слушаю и вижу, что племя – это потомство одного мужика по прозвищу «Плечистый», потому и раменсы, рамена – это плечи, как вот тихонцы – потомство некого Тихона.
Плечистый забрался в эти дикие края с украденной из одного села девушкой, у них на этой земле было пятнадцать детей, четверо умерли во младенчестве, но одиннадцать дали шестьдесят внуков, а те триста правнуков, и таким образом род Плечистого еще при его жизни превратился в племя.
Вообще-то и слово «народ» тот же «род» с приставкой «на», так что вижу на примере этого племени, как народы возникают и развиваются, но точно так же многие и гибнут без следа, как племена, так и целые народы, не успев обрести государственность…
– Дай Господь счастья вашему племени, – сказал я и поднялся. – Пойду пройдусь.
Он проводил меня задумчивым взглядом. Ассита нигде не показывается, я обошел все село, наконец увидел ее на околице, где уверенно дает распоряжения мужикам, как ставить на дороге рогатки, что остановят всадников, как ставить и сколько их нужно.
Когда она пошла обратно к дому, я двинулся сперва на расстоянии, потом начал догонять. Она резко остановилась, обернулась, лицо бледное, взгляд страдальческий, в глазах невысказанная мольба.
– Я хотел помочь, – пробормотал я неуклюже.
Она произнесла бесцветным голосом:
– У нас неприятности. Не вмешивайся.
– Спасибо, – сказал я, – но я в какой-то мере человек, что все-таки вмешивается.
– Мы отступаем, – пояснила она. – Скоро нас превратят в рабов, отпор выстроить не удается.
– Еще не все потеряно, – сказал я.
Она покачала головой и отвернулась. Я взял ее за плечи, повернул к себе и, придерживая, сказал мягко:
– Ассита, в самом деле…
Она покачала головой, но наши взгляды не отрывались друг от друга, я чувствовал идущую от нее нежность и то настоящее женское тепло, которого нам так не хватает. Она смотрела в меня, и что-то в ее лице происходило, менялось, оно не стало более женственным, но словно бы исчезли все запоры и преграды, я могу видеть ее всю…
Наши головы начали сближаться сами по себе, я смотрел на ее губы, созданные для поцелуев, она слегка опустила взгляд, и я понял, что она сейчас видит мои губы.
В последний миг она вздрогнула, чуть-чуть отстранилась и произнесла слабым голосом:
– Мне нужно проверить, как укрепили с другой стороны села… Не провожай, я сама.
Я бессильно смотрел ей вслед, а она, чувствуя мой взгляд, сутулилась и удалялась несвойственной ей суетливой походкой и частыми мелкими шажками.
Снова я подстерег ее только через час, она несла мешок с овечьей шерстью. Я бросился наперерез, а она, завидев меня, мгновение смотрела в упор, потом резко повернулась и пошла быстро в сторону.
Я догнал быстрыми шагами, она не остановилась, только пошла еще быстрее, не поднимая головы и глядя упрямо в землю.
– Ассита, – сказал я, – нужно поговорить…
Она не ответила, продолжала идти, глядя в землю и прижимая к животу мешок.
– Ассита, – сказал я, – да остановись же…
Она покачала головой и, не поднимая ее, продолжала идти. Я пытался придержать ее, но она не остановилась, и все так же держала голову опущенной.
– Что с тобой? – спросил я.
– Ты знаешь, – ответила она глухо.
– Ничего я не знаю, – сказал я. – Погоди!
– Мне надо отнести…
Я ухватил ее за талию, остановил и повернул к себе. Она крепче прижала к себе мешок, словно воздвигая барьер между нами.
– Ассита, – сказал я страстно. – Я не знаю, что со мной творится, но я не могу жить без тебя. Я не могу дышать без тебя, я не могу ни о чем думать, кроме как о тебе… Я всегда вижу тебя перед глазами!
Она все старалась опустить голову, я взял ее за подбородок и поднял, глаза ее, серьезные и наполненные болью, взглянули на меня с укором.
– Так нельзя…
– Почему? – спросил я. – Мы свободные люди!
– Нет, – отрезала она. – Мы живем в обществе.
– Но мы не нарушаем его законов!
– Разве? – спросила она. – Мой муж погиб всего месяц тому. Я должна быть в трауре, но на мне все племя, я должна заниматься им… И я никак не должна…
Она умолкла, я сказал ласково, но настойчиво:
– Не должна, но можешь. Жизнь продолжается. Надо жить. Твой муж хотел бы, чтобы ты снова вышла замуж и была счастливой!
Она вздрогнула, посмотрела на меня чуточку дико.
– Разве?
– Разве он не любил тебя? – спросил я. – Разве не желал тебе счастья?
– Да, но…
Я сказал настойчиво:
– Ты должна жить в этом мире, а не в прошлом.
Она прошептала:
– Я и так… я не должна к тебе чувствовать того, что у меня теперь в сердце. Это слишком… слишком рано.
Я сказал терпеливо:
– Разве я тороплю? Просто не отвергай меня сейчас.
– Я отвергаю не тебя.
– А что?
Она ответила слабо:
– Все это… нахлынувшее. Моему племени нужно думать о том, как выжить! В первую очередь об этом должна думать я, потому что мы правили вместе с мужем. Но сейчас у меня в голове сумбур, а в душе буря…
– Главное, – произнес я тихо, – не будем прятать то, что в наших душах, друг от друга. Я помогу разобраться с тем разбойником, а потом заберу тебя и детей в Геннегау, это самый красивый город на свете.
Она счастливо заулыбалась.
– Правда?.. Но, погоди, как я оставлю племя? Они все рассчитывают на меня. Мы с мужем вдвоем держали на своих плечах здесь все, а теперь это на мне…
Я медленно взял из ее рук мешок, он легкий, словно наполнен воздухом, бросил рядом на землю. Ассита подняла лицо, глаза очень серьезные, я наклонился к ней, она не убрала губы, напротив, подалась мне навстречу.
Наши губы соприкоснулись.
Глава 12
Бобик лежит на спине, а обе дочурки Асситы с визгом нападают на него, уверенные, что это они завалили такое огромное чудовище. Младшая в азарте даже укусила его за бок, Бобик только лениво сощурился, а старшая уселась на его живот и хваталась крохотными лапками за толстое горло, требуя, чтобы он признал себя побежденным и сдался на их милость.
Я показал ему жестом: играй, играй, я чуть проедусь вокруг деревни, чтобы поглядеть, откуда нападают разбойники, и тут же вернусь. Он недовольно фыркнул, но остался в той же блаженной позе побежденного дракона.
С собой я прихватил меч и лук, без них как бы и не мужчина в этом мире, арбогастр понес с удовольствием, взбрыкивая и гордо потряхивая роскошной гривой.
