Я посмотрел на него с интересом.
– Вот как?
– Точно, – заверил он. – Мы все вместе проверяли много раз. Это, правда, далеко, но с вашим конем, что мчится как ветер…
– Как ураган, – поправил я. – Где это?
Он поспешно развернул лист, это оказалась карта, и потыкал пальцем.
– Вот здесь.
Глава 11
Разумеется, никуда я ехать на встречу с моей половинкой не собирался, да и не может быть в этом мире у меня половинки, однако до подхода основных сил армии еще не меньше двух недель, сидеть здесь и ждать тоже дико человеку, привыкшему к сумасшедшему темпу жизни.
Я свистнул Бобику и понесся на арбогастре, только бы не сидеть без дела.
Мутное солнце едва просвечивает сквозь серую пелену неба, мимо проносятся леса, утесы, однажды в сторонке мелькнул древний акрополь, но исполинские колонны лежат на земле, дальше снова леса, болота, мелкие реки и речушки, снова впереди возникла шестиугольная колоннада, однако везде такое запустение, будто здесь какие-то проклятые земли.
Я смутно и тревожно чувствовал дикость, пришедшую на смену высокой цивилизации, следы величайших битв, сотрясавших землю, величие древних народов, почему-то павших.
Снова дремучий лес, Бобик все еще несется впереди и почти не оглядывается, уверенный, что и мы следуем этим путем, проскакивая через застывший мир, а под нами мелькают то зеленые пятна зелени, то бездны провалившихся гробниц, широкие провалы, успеваю уловить тухлый запах болот, тут же снова мелькают рядом заросшие кустарником скалы, а вдали проплывают горы.
Зайчик как-то уловил, когда мы достигли указанного места, со стремительного бега, больше похожего на полет низко летящего стража, перешел на шаг так резко, что я съехал ему на шею и, чтобы не перелететь через голову, ухватился за гриву.
Он насмешливо фыркнул и пошел совсем лениво, даже Бобик посмотрел на него с недоумением.
– И что? – спросил я.
В полумиле виднеются добротные дома, вокруг сады и огороды, а здесь небольшая низинка, река течет неспешно, достаточно широкая, но, судя по торчащим камням, неглубокая.
Я повернул Зайчика в сторону села, но и река дальше повернула, мы вскоре сблизились, берег с этой стороны песчаный, вода чистая, прозрачная, впереди на большом блестящем камне, что высовывается из реки на ладонь, женщина в длинном сером старом платье забрасывает сеть, а на берегу стоит деревянное ведерко.
Проезжая мимо, я заглянул, хмыкнул, всего три мелкие рыбешки, жалкий улов…
Женщина повернулась и посмотрела на меня через плечо удивленно и чуточку дико. У меня сердце сбилось с ритма, а дыхание остановилось. Моментально и резко я понял: алхимики не ошиблись. Это она, моя половина, лучшая часть моей души и сердца. Я смогу любить ее всю жизнь, и она сможет любить меня верно, преданно и чисто.
– Вы ловите рыбу, – проговорил я, чувствуя, как горло пересыхает, а голос становится хриплым и прерывистым, – но я уже попался…
Она было отвернулась, но теперь взглянула снова, с легкой иронией.
– А вы какая рыба?
– Не знаю, – ответил я честно. – Выгляжу вроде бы хищной и сам стараюсь такой быть. Все-таки хищной быть легче в нашем хищном мире… Позвольте помогу тащить сеть?
Она покачала головой.
– Нет, спасибо.
– Почему? Опасаетесь?
– Нет, – ответила она. – Почему-то… не опасаюсь. Что-то в вас есть… но все-таки спасибо, в мою сеть чаще попадаются лягушки, так что тащить такую легко.
Лицо у нее смертельно усталое, но от этого еще милее, я чувствовал, как задыхаюсь от нежности и острой жажды защитить ее от всего негостеприимного на свете.
На пальце правой руки тонкое колечко, сердце болезненно заныло, но пересилил себя и спросил почти спокойно:
– А почему муж не ловит? Это мужское дело…
На ее лицо набежала тень.
– Он погиб месяц назад.
– Несчастный случай?
Она тяжело вздохнула.
– Нет.
– Война?
– Откуда здесь война? – ответила она печально. – У нас всегда были мирные земли. Но год назад вон там за лесом появился один… называет себя бароном. Собрал шайку разбойников, вместе с ними восстановил разрушенный дом, зовут его замком. Начал нападать на деревни, заставляя платить ему дань. Две деревни уже согласились…
– А отпор дать не могли? – спросил я. – В деревне мужчин побольше, чем в шайке разбойников!
Она сказала печально:
– Да, но там шайка, а в деревне каждый думает о своей семье. Решили, что дань невелика, зато он их не будет трогать. Он в самом деле их больше не беспокоил…
– А нападал на других, – сказал я понимающе. – И все усиливается. Как все знакомо…
– Мы дали отпор, – сказала она. – Пятнадцать наших мужчин погибло, но разбойники отступили, потеряв своих. Сколько у них было убито, не знаю, они их унесли.
– Тогда и муж погиб?
– Да, – шепнула она печально. – Он был вождем нашего народа.
Бобик благовоспитанно сидит в сторонке, даже не скалится, уже знает, как пугаются его клыков, а ее чувствует, что это существо я пугать очень бы не хотел.
На этот раз в сеть попались еще две рыбешки, женщина повеселела, высвободила их запутавшиеся жабры из ячеек.
– В вашей деревне найдется место, – спросил я, – где заночевать?
Она кивнула.
– Да, конечно. У нас не деревня, а село. Большое и пока еще сильное.
– Меня зовут Ричард, – сказал я.
– Меня Ассита, – ответила она.
Домов в селе не больше трех десятков, в каждом селе минимум один мужчин, а в большинстве по двое-четверо, так что могли бы, да, но, понятно, почему не.
Из-за плетней на меня посматривают с опаской, как на всякого незнакомца, к тому же с такими размерами, как у меня, долго в землепашцах не остаются, сразу видно, едет человек войны.
– Вот мой дом, – сказала она.
Дверь распахнулась, по ступенькам крыльца сбежали и бросились нам навстречу двое девчушек лет пяти, в ветхих платьях, перешитых из лоскутьев, замурзанные, но хорошенькие и с живыми лицами.
Одна бросилась к матери, вторая с радостным воплем «Собачка!» бесстрашно повисла на шее у весьма изумленного Бобика.
Я в удивлении посмотрел на детишек.
– Это что… обе твои?
Она счастливо засмеялась.
– Обе? Конечно! А в доме остался еще и третий.
Я охнул.
– Когда же тебя выдали замуж? Ты сама ребенок!
– Как и всех в нашем племени, – ответила она. – С четырнадцатой весны нам уже подбирают женихов. Мне повезло, я с детства была влюблена в Тимуза, он как раз и выбрал меня. В пятнадцать лет я уже родила Берду, а затем еще двоих…
– Значит, – сказал я, – тебе всего восемнадцать, а ты уже мать троих… Ничего себе!..
На ее лицо внезапно набежала грусть.
– Дети очень любили отца. И он их обожал безумно! Ничто бы не могло их разлучить, если бы он остался жив.
Я сказал тяжело:
– Господь дал нам нелегкую жизнь, но это потому, что любит нас и проверяет нас. У нас бывают потери и бывают находки. Горечь и радость… Спасибо!
Она уже шла к крыльцу, оглянулась через плечо, снова этот удивленно-дикий взгляд.
– За что?
– За общение, – ответил я. – Мы еще увидимся!
Она рассеянно улыбнулась в дверном проеме, в следующее мгновение исчезла во тьме помещения вместе с уцепившейся за платье дочкой. Вторая отпустила Бобика и, страшась остаться без мамы, ринулась вдогонку, упала на ступеньках, захныкала, но тут же подхватилась и быстро-быстро вкатилась за ними следом.
Я некоторое время смотрел на захлопнувшуюся дверь, сердце переполнено по самые края такой нежностью, что я повернул арбогастра крайне осторожно и послал его по улице тихо-тихо, стараясь не расплескать это странное щемящее чувство.
Выбрав дом побогаче, я напросился переночевать, сразу заплатил щедро, чтобы никаких опасений, начал строить планы на будущее, как объяснить ей, что не могу жить без нее, что должен увести в Геннегау, там она ахнет и поразится красоте южной столицы, увидит дивное теплое море и много-много чудес…
К детям приставим лучших наставников, у Асситы будут фрейлины, она уже сейчас выглядит королевой, а в лучших платьях затмит всех…
Выдержав так почти час, я вскочил рывком, всего колотит нервная дрожь и злое нетерпение, да какого я жду, у нее было достаточно времени, чтобы вспомнить меня, перебрать все слова и моменты встречи, как-то составить обо мне впечатление…
Возле ее дома дети тащат на веревке козу, она вяло упирается, но идет, не желая обижать малышей. Так затащили в сарай, я слышал голоса, спорят, куда привязать.
Ассита приставила стремянку к стене и начала неумело подниматься по перекладинам, там на крыше ветер вырвал пласт уложенной соломы, в первый же дождь комнату зальет водой.
Ветхая лестница потрескивает, я крикнул с тревогой:
– Будь осторожнее!
Она оглянулась, голос ее прозвучал слабо и с натугой:
– Я уже не раз…
Платье ее длинное, но широкое, к тому же из такой легкой материи, что треплет любое движение воздуха, взгляду открылись ее длинные белоснежные ноги, не видавшие солнца, узкие в лодыжках и красиво вылепленные голени, а там выше колен вроде бы полные нежные икры и бедра, но я поспешно опустил голову, чтобы не выглядеть заглядывающим под женские юбки.
