ли не все участники судебного процесса: Меттс и Маккарти, Донни Майерс и его команда, Джек Сверлинг и даже судья! На севере я ничего подобного не видел, особенно с учетом того, что процесс еще не закончился. Но после всех стычек, противостояний и ожесточенных споров люди относились друг к другу сердечно и прекрасно ладили. По правде говоря, это меня поразило.
Джек Сверлинг, который все это время пытался убедить присяжных в том, что Белл страдает тяжелым психическим заболеванием, сказал, что я был, по его мнению, хорошим свидетелем, когда пытался убедить присяжных в обратном. В свою очередь, другие представители обвинения хвалили Сверлинга как за хорошую работу, проделанную с таким трудным и несговорчивым клиентом, так и за честность и профессиональное достоинство, сохранить которые ему удалось несмотря на выходки Белла.
Я сказал Сверлингу, что его акцент выдает в нем человека, приехавшего, как и я, из Нью-Йорка. Он улыбнулся и ответил, что вырос в Бельвилле, штат Нью-Джерси, поступил в юридическую школу Клемсона, а потом остался в этом районе. Казалось, он знал почти всех в штате. Также выяснилось, что у нас есть еще кое-что общее – в детстве мы оба хотели быть ветеринарами и проводили лето, работая на ферме.
Вечеринка показала мне, как можно сражаться в зале суда, где ставки действительно жизнь или смерть, и собираться вместе и дружески общаться после юридической баталии.
* * *
Оставшись, чтобы услышать заключительные выступления сторон и узнать вердикт присяжных, я знал, что уеду в Куантико сразу после заседания. Я надеялся, что у меня будет немного времени наедине с Дон и другими членами семьи Смит, но организовать такую встречу в часы судебного разбирательства за то время, которое было у меня там, не получилось.
В воскресенье утром начались заключительные прения. Первым обвинителем выступил Нокс Макмахон. Он методично прошелся по доказательствам: показаниям различных свидетелей; телефонным звонкам семье Смит и Чарли Кейсу; идентификации голоса Белла в записанных на пленку звонках; результатах экспертизы «Последней воли и завещания»; волосам, волокнам и пятнам крови на покрывале матраса и обуви Белла; остаткам клейкой ленты, найденным на теле Шари; и записям допроса и очной ставки с Хильдой и Дон.
Следующим был Донни Майерс, который, поднявшись со своего места и обратившись к присяжным, подвел окончательный итог. Он напомнил о более чем сорока свидетелях, утверждавших, что Белл похитил и убил Шари Смит не в состоянии помрачения рассудка, а со злобой в сердце.
– Нужно ли нам вообще говорить о «Последней воле и завещании» Шари и документе Шеппардов – уликах, благодаря которым было раскрыто дело? В этом блокноте был номер телефона. У кого, единственного, кроме хозяев, был ключ от дома? Кому оставили блокнот? Блокнот, в котором писалась «Последняя воля и завещание»? И что, находясь в исправительном учреждении, сказал полицейским Ларри Джин Белл? «Я, кажется, выбросил этот блокнот». Вас это убеждает? Нет никаких сомнений?
Далее Майерс отметил, что человек, «оторванный от реальности», каким Белла изображала защита, не мог бы с абсолютной точностью, как звонивший, описать, что он сделал с Шари и где оставил ее тело.
– Так кто он? Человек, который не в своем уме, оторван от действительности и не контролирует ситуацию, или человек, который получает болезненное удовольствие от того, что похищает девушек, убивает их, а затем звонит их семьям? Вопрос прост. – Майерс повысил голос. – Может ли Ларри Джин Белл следовать закону? Желает ли Ларри Джин Белл следовать закону? Кто он, настоящий Ларри Джин Белл? Вы знаете ответ. Воспользуйтесь здравым смыслом.
Далее он напомнил присяжным заседателям, что Белл обращался за психиатрической помощью только тогда, когда его арестовывали или осуждали за нападение на женщин, и заявил, что вердикт «виновен, но психически болен» будет наградой за эту тактику.
– Он сумасшедший? Не способен себя контролировать? Или он хладнокровный садист? Решать вам. Послушайте телефонные звонки, подумайте, что они вам говорят. Послушайте интервью, когда он наконец признал, что там его голос, но, должно быть, голос плохого Ларри Джина Белла, а не хорошего, и агента ФБР, который сказал, что, признав это, Белл сохранял лицо. Когда я сяду, вы больше не услышите ничего от имени штата и от имени Шари Смит относительно вины или невиновности подсудимого. Мы уйдем на перерыв, а она уже упокоилась. Она на кладбище, и этот суд касается того, кто отправил ее туда. И если штат не доказал – не оставив у вас ни малейших сомнений, – что Ларри Джин Белл сделал это, признайте его невиновным и отпустите. Судить о фактах вам. Ваш вердикт должен прозвучать громко, настоящим колоколом – по Ларри Джину Беллу или по Шари Смит. Скажите правду.
Подводя итоги, Джек Сверлинг признал безусловно доказанной ответственность Белла за похищение Шари. Расхаживая по залу суда, встречаясь взглядом с каждым присяжным по очереди, он сказал:
– Не хочу оскорблять ваш интеллект. Я здесь не для того, чтобы пускать дым, который помешал бы вам увидеть правду… Они взяли того, кого надо. Они взяли мистера Белла за похищение. На этих пленках голос мистера Белла. Теперь, что касается убийства… Я не знаю. Было ли откровение мистера Белла на этой пленке результатом того, что произошло на самом деле, или это бред сумасшедшего, не сознававшего, что происходит?
Сверлинг продолжил объяснять, какого типа обвинительные приговоры возможны в данном случае.
– Если вы признаете его виновным в похищении, как, я полагаю, и должно быть, и убийстве, что зависит от вас, то я прошу вынести вердикт, который констатирует то, что есть на самом деле: Ларри Джин Белл виновен, но он психически болен. При этом он несет ответственность за свой поступок в соответствии с этим приговором.
Меня не удивило, что Сверлинг не просил присяжных вынести вердикт «невиновен по причине невменяемости», потому что обвинение довольно убедительно показало, что Белл отличал правильное от неправильного, плохое от хорошего. Вместо этого Сверлинг сосредоточился на варианте, который исключал бы смертную казнь: «виновен в похищении, но психически болен».
– Мне кажется, – сказал он, – штат Южная Каролина просит нас спрятать головы в песок и вернуться в шестнадцатый век, когда с людьми с психическими проблемами обращались так же, как со всеми остальными.
– Сколько людей в своем уме, которые похитили кого-то и которые, возможно, причинили смерть жертве, стали бы звонить, чтобы звонок можно было отследить? – спросил Сверлинг.
В данном случае логики вопроса я не понял, так как Белл звонил из случайных мест и к моменту прибытия полиции неизменно уходил, не оставив никаких улик.
Хотя Белл был спокоен и сдержан во время выступления Майерса, ближе к концу подведения итогов защиты, когда Сверлинг сказал присяжным,
