— Тоже, — кивнул я.
Он приоткрыл рот и всмотрелся в меня, но ничего не добавил, и я отвернулся, по мере сил поддерживая матушку. Мы прошли несколько шагов, и он нас окликнул:
— Погодите! Вам нужно где-то переночевать?
Я обернулся, но не решился ответить.
— У меня есть свободная комната, — продолжал он, — обычно я ее сдаю. Последние жильцы уехали дня два назад. За десять пенсов она в вашем распоряжении.
— Думаю, мама, нам нужно идти, — прошептал я.
— О Джонни, давай останемся. Я так устала.
Мистер Избистер тревожно прислушивался к нашему разговору.
— Можно ее посмотреть? — спросил я.
Он шагнул в дом, прокричав на ходу:
— Молли!
Обернувшись, он нетерпеливым кивком пригласил нас войти. За порогом, в темном коридоре, мне в ноздри ударил странный непонятный запах; это был не капустно-карто-фельный запах бедности, ставший мне уже привычным, а нечто более грубое. Пока мы теснились в узком коридоре, из задней комнаты появилась крупная неряшливая женщина.
Она, видно, что-то пекла и теперь вытирала о передник испачканные в муке руки, но при этом мне чудилась в ней какая-то неуловимая нечистота. С мучнисто-белого рыхлого лица (похожего на непропеченные хлеб и булочки, которые она, как мне предстояло узнать, беспрерывно стряпала) глядели глубоко посаженные черные глазки. То и дело вытирать руки о грязный передник было ее привычкой; мне все казалось, что она готовится пустить в ход кулаки.
— Чего вам надо? — раздраженно спросила она.
Мужчина кивнул в нашу сторону:
— Им нужна комната на ночь.
Женщина окинула нас презрительным взглядом.
— А деньги у вас есть?
— Сначала мы бы хотели посмотреть комнату.
— Задняя комната на втором этаже, — отозвалась женщина.
— За два шиллинга и шесть пенсов можете снять ее на неделю, — внезапно предложил мужчина.
— Ну вот еще! — зло бросила женщина.
Муж взял ее под руку и начал что-то говорить вполголоса, а мы с матушкой пошли наверх. Комнатка была маленькая и темная, с одним заросшим копотью окошком, которое глядело в грязный задний двор. Там имелись старинная кровать на колесиках, без матраса, и соломенный тюфяк на полу. Мы обменялись тревожными взглядами.
За одну ночь это слишком дорого, — заметил я, морща нос от запаха сырости и еще чего-то неприятного, которым был пропитан дом. — Мне не понравились эти люди. Думаю, нам не стоит здесь оставаться.
— Но уже поздно, и я валюсь с ног. Я не могу, Джонни. Не могу снова тащиться по этим улицам. Да и куда нам идти?
— Хорошо. Но только на одну ночь.
Когда мы спустились, мистер Избистер стоял в темном коридоре и улыбался.
— Не окажете ли мне и моей жене честь опрокинуть вместе по стаканчику лучшего девятипенсового, мэм?
Мать кивнула и шагнула к гостиной, но мистер Избистер вытянутой рукой придержал дверь.
— Нет-нет, гостиная не для этого случая.
Он повел нас в кухню, где каждый получил по большому стакану джина и был провозглашен тост за здоровье. Я к джину не прикоснулся.
— Ну, мои дорогие, — произнесла миссис Избистер с ухмылкой, которая насторожила меня еще больше, чем прежняя ее враждебность, — как вам понравилась комната?
— Мы хотели бы снять ее на одну ночь, — отозвался я.
— Вижу-вижу, кто у вас главный! Но ведь он, благослови его Бог, совсем еще дитя?
— Да, — подтвердила матушка. — Иногда он меня просто запугивает. — Она посмотрела на меня с упреком.
— Ничего подобного.
— Я люблю детей. — С ужасом я увидел, как большая сдобная пятерня миссис Избистер протянулась, чтобы погладить меня по макушке. — Мы похоронили троих. Мы с мистером Избистером, — добавила она печально.
Мистер Избистер тяжело вздохнул и спросил:
— Еще стаканчик, мэм?
Матушка пододвинула стакан, он его наполнил, все снова чокнулись.
— Платить сейчас? — спросила матушка, открывая ридикюль.
— Успеется. Мы поверим вам в долг.
— Нужно же кому-нибудь доверять в этом мире? — вмешалась миссис Избистер. — Мы с мистером Избистером все время это твердим.
Матушка кивнула и улыбнулась мне, словно предлагая разделить ее хорошее мнение о наших новых квартирных хозяевах.
— Комната очень милая, — сказал мистер Избистер. — Спать будете как сурки.
Избистеры снабдили нас рваными простынями и одеялами, для меня был приготовлен соломенный тюфяк. Матушка заснула быстро, а я бодрствовал около часа; когда, совсем уже поздно, я услышал, как, поднимаясь в свою спальню, спорили о чем-то пьяные Избистеры, мне стало еще страшнее.
Глава 33
На следующее утро я проснулся первым в доме, и это меня удивило, поскольку я думал, что перевозчики принимаются за работу ни свет ни заря. К половине восьмого Избистеры все еще не давали о себе знать, но снизу мне почудился какой-то шум. Я поднялся на ноги и оделся; матушка все еще спала, хотя и неспокойно, ворочаясь с боку на бок. Спускаясь по лестнице, я различал храп, доносившийся из комнаты Избистеров. Внизу слышался скрежет каминной решетки, и в кухне я обнаружил девочку лет четырнадцати, которая, стоя на коленях, прочищала каминную решетку и яростно выгребала золу.
— Привет, — поздоровался я. — Я Джон. А ты кто?
К моему удивлению, она даже не подняла глаз. Вдобавок к недружелюбному и даже невежливому поведению, девочка и выглядела очень непривлекательно: с головы до ног в черной пыли, лицо бледное и костлявое, руки красные, в волдырях. Я оглядел комнату. Вдоль стены был выстроен ряд корзин, накрытых тряпкой, но это не мешало разглядеть, что они как будто набиты одеждой.
Я пошел искать булочную и молочную, чтобы приобрести на завтрак булочек на пенни и немного молока, вернулся с покупками наверх и в ожидании матушки съел свою долю. В начале девятого матушка приоткрыла глаза, и я стал ее торопить, чтобы уйти из дома немедленно.
— Похоже, я не смогу.
Я с тревогой заметил на ее бледном лице признаки лихорадки.
— А если постараться?
— Нет, а, кроме того, куда мы пойдем? Было ясно, что она заболела, поэтому я обещал поговорить с хозяевами, когда они встанут, и она снова заснула.
Ждать мне пришлось долго. Наконец, ближе к полудню, я услышал, что они встают и спускаются по лестнице. Чуть выждав, я тоже стал спускаться и на лестнице услышал громогласный оклик мистера Избистера:
— Я в кухне!
Войдя, я увидел, что они завтракают хлебом с сыром и запивают еду портером, который им подносила девочка.
— Безрукая растяпа, — говорила миссис Избистер девочке, когда я вошел, но при виде меня с усилием растянула губы в улыбке.
Когда я рассказал о болезни матушки, они зацокали языками и принялись уговаривать меня, чтобы мы оставались, пока она не выздоровеет.
Мистер Избистер почесал себе затылок:
— Что ж, думаю, у меня найдется на ближайшие дни работа для сметливого паренька: бегать с поручениями и держать лошадь. Конечно, это только чтобы вам помочь. Скажем, я не возьму с вас квартирную плату и мы будем в расчете. Идет?
Я кивнул.
— Мой муж добряк, каких мало, — проговорила его жена. — Как-то раз он весь день помогал своему брату, сам ничего на этом не заработал. А знаете, у меня тоже, наверное, найдется для вас работенка. Вы можете доставлять заказы, а то эта лентяйка ползает как черепаха. — Проворно обернувшись, она крикнула: — Как, Полли, камин еще не готов? — Она нацелилась влепить девочке затрещину, но та ловко увернулась.
Сообщив матери о достигнутом соглашении, я вернулся в кухню, чтобы быть готовым, если понадобится, выехать с повозкой. Девочка чистила камин, ее наниматели завершали завтрак несколькими стаканами джина, я у дверей ожидал приказаний.
— Что вы мне поручите, мистер Избистер? — спросил я наконец.
— Пока ничего. — Он откинулся на спинку стула и ослабил ремень. — Но скоро ты мне понадобишься: я должен отвезти из Лаймхауса в Хэкни пол-анкера голландского джина. Впрочем, спросите ее.
Он ткнул пальцем себе за плечо, стоявшая сзади жена кивком указала на одну из корзин:
— Отнеси это миссис О'Херлихи в Смартс-Гарденз. Скажи, пусть идет сюда с тем, что уже сделала.
Я отправился с корзиной, нести которую было тяжело и неловко даже пустую. Наконец-то у меня есть работа! Сразу за небольшой площадью располагался мусорный двор, где слонялись старухи с кожаными мешками, разрывая палками кучи золы; у одной из них я спросил дорогу к Смартс-Гарденз. На пути попадались лужи черной жидкости, которые запруживали узкие улочки и даже площади, так что приходилось ступать прямо по ним. На площадях высились холмы из отходов; страшно было подумать, что творится тут в жару.
Улицы по преимуществу попадались новые, но они были возведены быстро и небрежно на месте увеселительных садов и огибали как попало россыпи камней и глины. Фонарей не было, тротуаров тоже, отсутствовала нередко и мостовая, которую заменяла глина. Дворы и садики, с остатками изгородей и старой посудой вместо растительности, часто ничем не отличались от общедоступных проходов; границы обозначал в лучшем случае гнилой штакетник; повсюду грудами лежали каменные обломки, старые бочки из-под селедки, битое стекло, виднелись заросли сорняков, и на каждом шагу чумазые ребятишки рылись в грязи или играли в монетки.
