не зная толком, что сказать в ответ. Только сейчас, почему-то, мне стало ясно, насколько же тяжело в то время пришлось всем, а не только мне. Привычный мир рухнул в одночасье для всех, и каждому нужно было учиться жить по-иному.
В одиночестве.
Поднявшись с кровати, забыв про тяжелое одеяло, я подошла к магу, привычно прихрамывая на первых нескольких шагах. Остановилась напротив и, склонив голову набок, взглянула на мужчину совершенно по-новому. Пыталась отыскать в его лице новые черты, находила их, и всё равно без труда угадывала старые. Мне хотелось понять, что изменилось в нем за это время, а что осталось неизменным.
И меньше всего ожидала равнодушного хмыка, как и такого же взгляда невыносимо-черных глаз:
— Замерзнешь.
Неопределенно пожала плечами в ответ, переступая босыми ногами по холодному мрамору. Разве это так важно сейчас?
Но вместо ответа Волк, легко оттолкнулся ладонью от пола и одним слитным движением оказался на ногах. И, подхватив меня на руки, без лишних эмоций понес в сторону кровати. Я только лишь успела, что слабо запротестовать по дороге:
— Я не хочу спать.
Его ответ, как всегда, был насмешлив и беспрекословен:
— А я разве спрашивал?
— Ты никогда не спрашиваешь, — пришлось надавить на его совесть, заодно чуть царапая ногтями его крепкую шею. Хотя это так слабо, тихо и неуверенно вышло, даже как-то по-детски. — А я не хочу.
И он вдруг передумал.
До кровати оставалось каких-то два шага, когда он, развернувшись, опустился в одно из кресел, усаживая меня к себе на колени. Одернул подол нижней рубашки, прикрывая всё, что мог, и иронично изогнул бровь, откидываясь на высокую плетеную спинку:
— Так лучше?
Я промолчала, чувствуя себя неловко — неуклюжей, сонной и почти раздетой. А после неуверенно кивнула, едва-едва расправляя шелковый подол на коленках, тщетно пытаясь прикрыть покрытые шрамами лодыжки… И проделано это всё было вовсе не от холода.
Просто такого Волка я едва ли знала.
Да и знала ли я его когда-нибудь вообще?
Равнодушный, бесстрашный, самоуверенный, гордый и непоколебимо-спокойный — таким я его помнила. А еще знала тем, для кого не существовало рамок и запретов, лишь только те, что он устанавливал для себя сам. У него не было привязанностей, слабостей и недостатков.
Но кого теперь я видела перед собой?
Я терялась в этих ощущениях. И что теперь делать с этим не знала.
— Что тебя беспокоит, Доминика? — удивительно, но о моем самочувствии он не спрашивал. Наоборот, смотрел прямо, будто прожигая своим непередаваемо-прожигающим взглядом, который, казалось, всегда смотрел всегда прямо в душу, играючи угадывая самые потаенные желания. Это всегда смущало и злило.
Но теперь же я лишь пожала плечами.
Всё давно изменилось безвозвратно, разделяя наш мир на «до» и «после».
— Как будто у меня поводов мало, — задумчиво протянула в ответ. — И думать вовсе не о чем.
— Расскажи, — внезапно предложил он, но я лишь пожала плечами.
— Разве это что-то изменит?
— А вдруг?
— Я помню, — невольно улыбнулась я. Правда, улыбка эта вышла скорее грустной, чем ностальгической. — Лучше миг жалеть, что попробовал, чем всю жизнь сожалеть о том, чего даже не попытался.
Странно, но Волк ответил не сразу. И смотрел в это время не на меня, а куда-то мимо, будто в пустоту. А потом вдруг перевел взгляд, и я едва не вздрогнула, когда его невыносимо-черные сейчас глаза вдруг на миг блеснули мистически-желтым цветом:
— Действительно. Глупо сожалеть об упущенных возможностях.
Думала ли я, что именно так закончится этот разговор? Вовсе нет!
И меньше всего я ожидала, что мужские руки, чей жар ощущался сквозь тонкую ткань сорочки, как раскаленные угли, обхватят мою талию. Миг, и одна ладонь скользнула вверх по спине, вторая уверенно легла на затылок, не давая отвернуться, а губами уверенно завладели мужские губы…
Почему я не отвернулась — одним богам известно.
А почему почти без сомнений ответила — сама не поняла!
Его губы были настойчивыми, но мягкими. Они умело пробовали на вкус, боясь испугать своим напором, дразнили и ласкали одновременно, успокаивая и вызывая необъяснимый трепет в груди. Нет, даже не в груди — вместе с мурашками, покрывшими руки, кажется, внезапно проснулись те самые, необъяснимые бабочки в животе…
Кажется, этой ночью я окончательно решила сойти с ума.
Я даже не поняла, кто из нас тогда остановился первым. Помню лишь только бешеный стук собственного сердца, и жилку, предательски-быстро бьющуюся на его виске. И как он усмехнулся, прислоняясь своим лбом к моему:
— Глупа ведьма.
— Бездарный маг, — тихонько ответила ему тем же, и почувствовала, как объятия стали только крепче. Скользнула носом по теплой, вкусной пахнущей мужской шее, и добавила, замирая, отчаянно боясь разрушить волшебное мгновение. — Я бы тебя всё-таки уволила.
— Непременно, — послышался теплый, бархатный смешок, и мужские пальцы скользнули в мои волосы на затылке. — Когда станешь Верховной Ведьмой Ансгара.
Не обращать внимания на подобные заявления было слишком сложно даже для меня. Точнее, для меня так особенно! Но, то ли волшебство вечера сделало своё дело, то ли игра на флейте так повлияла, а может, сказалось падение последних запретов и сомнений…
Однако теперь я лишь фыркнула:
— Держи карман шире. Ни за что и никогда!
Сказала — и тут же чуть не взвизгнула, когда этот полоумный резко поднялся, да еще и меня на руки поднял! Пришлось срочно за его шею хвататься обеими руками, чтобы не упасть. А он еще и уточнил так… невозмутимо!
— Что, прости?
— Нечестно, — охнула я, едва ли осознав, в какой опасности внезапно оказалась, благодаря своему болтливому языку. Говорила мне бабушка, нельзя мужскую честь задевать, да в их способностях сомневаться. Они ж, глупые, тут же побегут обратное доказывать! — Посади, где росло!
— А вот это вряд ли, — усмехнувшись, маг в два шага оказался у кровати и осторожно, даже бережно сгрузил мое мелкое тельце на пуховую перину. Еще и одеяло сверху накинул! — В ближайшее время возвращаться в твою деревню я не собирался.
— А в дальнейшее? — невесть как углядев в его словах двойной смысл, высунула я из-под одеяла свой любопытный нос.
— Поживем — увидим, — склонившись надо мной, опираясь только на руки, и оказавшись очень близко, произнес он с той самой, привычной ухмылкой.
И придавать значение его словам я не стала. Только руку протянула, дотронувшись до морщинок у него на лбу, невольно хмурясь:
— Когда ты спал в последний раз?
Волк не ответил, невнятно повернув головой. Конечно, когда ж он свои слабости признавал? Из все пятерки самый упрямый, другого такого упрямца
