пустая, и Лили попыталась туда сунуться, но замерла как вкопанная сначала, а потом фыркнула, гордо задирая нос. Местечко-то между Вороном и Волком оказалось!
И пришлось ей, невозмутимость храня, чинно и изящно между Вороном и Ирбисом садиться.
Ну, а я же преспокойно на вторую пустую подушку плюхнулась — мне-то всё едино, где сидеть. С присутствием Ворона я смирилась уже, даже не злилась на него, как раньше. А ближе к Волку, так вообще, само собой разумеющимся казалось!
И, хватая с тарелки румяную булочку, в очередной раз подумала, насколько странно всё это. Легко, спокойно, и всё ж дико до невозможности, после всего произошедшего-то! Если б не знала, что проклятая, подумала бы, что все мои чувства заклинанием угомонили.
А, может, дело было в чем-то ином?
Прабабушка всегда говаривала, что ведьма — от слова «ведать». И Верховная повторяла то же. Что ведьмам не только дар природный даден, но и многое другое. Что истинную суть мы видеть и чувствовать способны, что многое можем угадывать наперед. И что даже в будущее заглядывать умеем, нужно только знать, как смотреть! Да и не смотреть даже, а вроде как чувствовать…
Но как это, они не объяснили толком, обе. Говорили лишь, что сами со временем это поймем, душой почуем. Неужто настало то самое время?
И… почему я вдруг только сейчас поняла, насколько наши бабки, моя и Ядвиги, были похожи?
— Никаська, душа моя, — послышалось насмешливое мурлыканье прозорливого, как обычно, Ирбиса. — Ты о чем так задумалась?
— Да так, — вернулась я к делам земным, снова принимаясь терзать несчастную, еще теплую булочку с маком. — Мысли всякие.
— Обо мне, надеюсь? — тонко усмехаясь, иронично вскинул брови Волк.
Как я не покраснела от его слов, ума не приложу!
Одного никак в толк не возьму: это он после ночного поцелуя так осмелел, или после спасения моей жизни решил, что ему всё теперь можно?
— О еде, — донеслось грозное от Лили, которая упорно делала вид, будто бы Ворона подле себя в упор не видит. — Все ее мысли сейчас должны быть только о еде! А ты — дело десятое!
— Почему не двадцатое? — пряча ухмылку за чашкой с чаем, полюбопытствовал Ирбис. Удивительное дело: во всём белом, с дорогущим фарфором в руках, посреди ухоженного фруктового сада, он смотрелся, как самый настоящий аристократ на пикнике. Однако ж до сих пор воспринимался мною так же, как когда-то — обычным магом, обряженным в деревенскую рубаху и штаны, коротко остриженным, простым и веселым. Самый лучший и верный друг, смотрящий на мир совершенно иначе, благодаря заколдованному ручью.
— Как по мне, так лучше вовсе тридцатое, — оправдала его надежды моя куколка, хватая тарелку и принимаясь на нее накладывать всего помаленьку: и мясо копченое, и пирожки разные, и даже овощи свежие. Выбор был огромный, они же всю большую скатерть яствами заставили! — Сначала здоровье поправить надобно, а потом уже все остальное!
— Тут я не могу не согласиться, — с некоторой ноткой удивления заметил Ирбис.
Волк, игнорируя их переглядывания и общение, лишь кулаком подбородок подпер, а второй рукой молча передал мне свежий персик, в который я тут же радостно вцепилась ладошками. Где раздобыл только?
— Я всё вижу! — поднявшись, сурово топнула ножкой Лили. И надо признать, без платьев с кружевами это уже смотрелось не столь грозно, как раньше, скорее уж потешно. — Куда сладкое наперед обеда?
— Я пообедала, — кивнула я на огрызок булочки. — А это не сладкое, это — фрукт. Полезный! А тарелку эту вон, Ворону отдай. Глянь, какой худенький. Вы его чего, голодом морили?
— Увы, — сразу вживаясь в роль сиротки несчастной, сделал Ворон щенячьи глаза, умильно глядя на куколку снизу-вверх. — Совсем замучили. То тренировки, то разъезды, то ночные вылазки. А я еще молодой, мне витамины для роста нужны.
И Лили на это купилась!
Притормозила, передумав до меня идти, и смерила его подозрительным взглядом ярких лиловых глаз:
— Это кому расти надо? Тебе, что ли? Да куда? Ты ж и так, как оглобля!
— Я высокий, — покладисто согласился Ворон, поглаживая себя по животу. — Но худенький. Тебе меня совсем не жалко?
— Может, и жалко, — задумалась моя куколка, но присаживаться обратно не спешила. — Да только мужик ты, али кто? Сам о себе позаботиться не можешь? Руки есть, еда перед тобой. Бери сам, чего надобно!
— Так из рук такой красавицы всё будет вкуснее и слаще, — с кристально-честным взглядом выдал ей Ворон.
Ну и как она могла против подобного устоять? Где стояла, там и села, разве что вид сделала, будто бы с неохотой, да и хмыкнула недоверчиво.
А мне же, что б в голос не расхохотаться, пришлось в плечо Волка уткнуться!
И нет, не комплименты его мне смешными казались — Лили действительно красавица писанная, даром, что кукла. Глаза феи, душа ее, да свет внутренний такую красоту ей придали, что иным и не снилась. Но очень уж меня забавило, как ловко молодой маг вокруг нее вертелся, устами мед источал, а она, всегда гордая и неприступная, таяла, как вон тот кусочек масла на расписной тарелочке!
Уж не знаю, как там на самом деле, но я надеялась, что они оба это всё не всерьез. Ворон молод еще, не осознает, дурной, во что ввязывается. Да и Лили понимать должна, что такой, как у нее, шансов на счастье почти нет, покуда она в теле куклы. Кто ж по доброй воле захочет супругу иметь, которая неделю как настоящая будет, а другую — игрушкой фарфоровой?
Поиграет и бросит. Словом, доверия у меня к нему нет!
— Не волнуйся, — от негромкого голоса над самым ухом я едва не вздрогнула. — Он ее не обидит.
Я аж голову вскинула, недоверчиво глядя магу в глаза:
— Как ты догадался, о чем я думаю?
— Я просто хорошо тебя знаю, — не без самодовольства хмыкнул в ответ Волк.
Но я фыркнула, отпуская его руку, в которую еще недавно хихикать изволила. И буркнула недовольно, кусая вкуснющий, сочный персик, один аромат которого сводил меня с ума.
Как и мужчина, сидящий рядом!
— Можно подумать, ну. Девять лет не виделись, как-никак!
— Ник, — неожиданно склонившись к моему уху, едва ли не касаясь его губами, негромко усмехнулся Волк, своей хрипотцой пробирая до костей. — Если ты эти годы не замечала меня, это не значит, что я не видел тебя.
Я чуть персиком не подавилась. Это что такое он сейчас имел ввиду, а?!
— Ты!!
— Как дети, честное слово, — возведя глаза к нежно-голубому, безоблачному небу, Белый Ирбис прихватил
