Ну молодец, тупица.
Родителям удается не ссориться, но вода озера совершенно ледяная, и все, что мне хочется, – это свернуться с Эваном в калачик и читать дневники дальше, в какой-нибудь параллельной вселенной, где они продолжаются долго-долго, до того момента, как прабабушка посмотрела на меня в доме престарелых и сказала, что я рассказчица, как она.
Уже вторник, день рождения Сони, и Эван угощает ее ужином, по-настоящему, не так, как Райан, который использовал это прикрытие, чтобы изменять мне с девушкой своего лучшего друга. По просьбе Сони я к ним присоединяюсь после длинного дня в школе. За обедом на меня холодно косились не только Лайла, но все «Бетти».
– Господи, – сказала Кэти. – Можно подумать, это ты тут разлучница.
В коридорах со мной почти не здоровались, из чего я поняла, что вести о том, что я больше не девушка Райана, разлетелись по всей школе; более того, я услышала, как две девушки в общем зале обо мне шептались. Кто знает, что Лайла им наговорила. Хотя какая разница? Из приятного – я получила пятерку за письменную работу по истории. «Очень креативно», – подписал ее мистер Остин и поставил мне пять с минусом.
К моему удивлению, Соня решила праздновать день рождения в «Маргаритас», мексиканском ресторане на Центральной улице, куда всегда стекаются студенты. Оказывается, Соня без ума от жареного мороженого.
– Feliz cumpleaños тебе! Feliz cumpleaños тебе! – распеваем мы с Эваном, наблюдая, как официант опускает на стол жареный десерт, политый шоколадным соусом, с одной свечкой на верхушке.
Соня сияет уже с ложкой наготове. Она сегодня настоящая красавица, как всегда с длинной косой, но вместо привычного свитера с горлом она надела блузку и жилет с вышитыми цветами. Эван подарил ей чайничек – взамен старого, который треснул; мы вместе выбрали подарок в антикварном магазинчике. Он бледно-желтый, с золотыми цветами и сервизом из четырех чашек.
– С днем рождения! – Под наш аккомпанемент Соня задувает свечку.
– Что вы загадали? – спрашиваю я.
– Если она расскажет, оно не сбудется. – Эван протягивает ложку к жареному мороженому.
Соня шутливо хлопает его по руке.
– Не думала, что ты суеверен. Эй! Это мое! – протестую я, защищая от него свой шоколадный лава-кейк. – Твой десерт – кофе с четырьмя ложками сахара.
– Вообще-то, – быстро говорит Соня, – мое желание уже исполнилось.
– Правда? – спрашивает Эван. – Так что ты загадала?
Соня подбирает слова осторожно.
– Чтобы твоя мама позвонила.
Я сижу рядом с Эваном, поэтому лица его не вижу, но моментально чувствую, как он напрягается. От него будто исходят волны напряжения, как рисуют в комиксах. Подбегает официант с подносом, полным горячих фахит.
– Тебе не интересно, что она сказала? – наконец спрашивает Соня.
– Не особо, – отвечает Эван, но мягко добавляет: – Хотя я рад, что твое желание исполнилось, ба.
– Она сейчас в Чино, в Калифорнии. Бросила пить, работает в доме «на полпути»[19] для женщин.
– Молодец, – холодно говорит Эван.
– Она хочет тебя увидеть. Может, ты бы…
– Извините. – Эван останавливает проходящего мимо официанта. – Вы не могли бы долить мне кофе, пожалуйста?
Соня бросает на меня взгляд, криво улыбается и пожимает плечами: мол, я пыталась.
После ужина мы возвращаемся в общежитие.
– Привет, Джесс. Пока, Джесс. – Стюарт проносится мимо меня с огромным черным музыкальным футляром на колесиках.
Слышу, как они катятся к лифту, потом – как Стюарт вызывает лифт.
– Туба, – объясняет Эван.
Стюарт тоже музыкант. У Кинского оркестра на следующей неделе концерт в зале библиотеки, мы с Эваном тоже туда идем. Это мое первое свидание в библиотеке, и от одной мысли у меня бабочки в животе. Он пообещал пригласить меня и на свой концерт.
– Ой! – вдруг вспоминаю я. – У меня кое-что для тебя есть.
Я принесла несколько страниц, отрывок из моей новой истории. Пока не знаю, о чем она, но на бумаге слова кажутся более реальными, чем на экране компьютера. Эван хочет их почитать, и, хотя меня это пугает, я рада получить отзыв от кого-то, кроме Кэти. Я знаю, Эван врать не станет… ох, Эван врать не станет.
Я кладу их ему на стол, на «Анну Каренину», надеясь, что гений Толстого немного мне передастся.
– Спасибо, – говорит Эван и целует меня. – Мне не терпится их прочесть.
Он плюхается на кровать, которая чуть прогибается под его весом.
– я уж подумал, что ты нашла еще один дневник, – говорит он.
– Нет. Если бы.
Пока я писала работу для мистера Остина, сундук наблюдал за мной из угла комнаты. Интересно, сколько еще надо будет ждать результатов ДНК-теста обнаруженных останков. Они покажут, что одно из тел принадлежит крестьянке возраста, роста и сложения Анастасии? я знаю, Эван еще относится к этому скептически, но меня не волнует вероятность, достаточно возможности.
Я ложусь рядом с ним, утыкаясь в излюбленное местечко между рукой и грудью, вдыхая запах мыла «Айвори», который теперь всегда будет напоминать мне о нем. Мы переплетаем пальцы. Он легонько прикусывает мой большой палец. Мне не нравится сравнивать, но даже просто лежать в кровати с ним – совсем не так, как с Райаном. Мне никогда не было так удобно и хорошо. Хочется раствориться тут с ним, в нем.
Но я все думаю об ужине.
– Кажется, Соне понравился день рождения, – говорю я.
– Да, согласен. – Он поворачивает лицо к моей шее, я чувствую его дыхание.
– А что ты думаешь о ее желании? – осторожно спрашиваю я.
– В смысле?
– Разве тебе не интересно поговорить с мамой?
Он резко садится, и мне тоже приходится сесть.
– Интересно? – переспрашивает он. – Нет. Она бросила меня, Джесс. Ушла безо всяких объяснений.
В его голосе столько боли, что мне хочется остановиться, не давить на синяк, и без того почти черный, но у него внутри дыра, дыра в форме матери, и я хочу помочь ему ее заполнить. Я знаю, что она тяжело его ранила, но я также знаю, что она его любит. Как его можно не любить? Такого странного, честного, доброго парня.
– Она была алкоголичкой. А тебе было семь. Думаешь, ты бы понял, если бы она попыталась тогда объяснить?
Я пытаюсь говорить нежно, но Эван моментально меня одергивает:
– Достоевский говорил: «лучше быть несчастным, но знать, чем счастливым и жить в дураках». Вынужден с ним согласиться.
– я просто думаю… – Не знаю, почему мне так хочется продолжить разговор. – Может, она смотрела на это по-другому.
Эван фыркает.
– То есть, может, у нее есть своя версия событий. У тебя в голове есть версия событий, по которой мама бросила тебя, потому что не любила, но
