У Ленина была жесткая необходимость ввести в ЦК хоть одного человека дела. Как неуловимый вождь, Троцкий расписывает свой побег из Туруханска. Как будто он, Сталин, как будто все они, старые большевики, не бежали и не совершали дерзких поступков. Как будто, он, Сталин, не провел больше половины времени между 1902-м и 1917 годами в тюрьмах или в ссылках. Они теперь за его спиной во время своих теплых посиделок и совещаний под видом охоты на уток и зайцев поговаривают небось, что Сталин потому и оставался в России, а не эмигрировал, как они, что, дескать, не был «затребован» для заграничной работы. А какой смысл доказывать что-либо им, замечательным вождям?
Ссылок и тюрем у него, может быть, и поболее, чем у всех в нынешнем, еще ленинском, составе ЦК — шесть и практически столько же побегов. У него, у Сталина, если нет воспоминаний и мемуаров, то есть некоторые документы, которые порой красноречивее, чем собственные восхваления. Перо жандарма подчас выразительнее слов журналиста.
Вот на имя начальника Енисейского губернского жандармского управления пишет вице-директор жандармского управления из столицы:
«Ввиду возможности побега из ссылки в целях возвращения к прежней партийной деятельности упомянутых в записках от 18 июня сего года за № 57912 и 18 апреля сего года за № 55590 Иосифа Виссарионовича Джугашвили и Якова Мовшевича Свердлова, высланных в Туруханский край под гласный надзор полиции, Департамент полиции просит Ваше высокоблагородие принять меры к воспрепятствованию Джугашвили и Свердлова побега из ссылки».
Свердлов, пользовавшийся огромным авторитетом на рабочем Урале, потом, в апрельские дни, станет гениальным организатором целой сети, раскинувшейся по стране, большевистских ячеек и вооруженных рабочих отрядов. Большевики внутренне были готовы брать власть не только в столицах, но и в провинции.
Ну что же, он, Сталин, отлично помнит, как осенью пристав Кибиров, выполнялыцик жандармских указов, аккуратно — красная рожа и запах водки — проверяя «наличие» своих ссыльных, перевел его, Сталина, из относительно культурного села Монастырское в поселок Курейка — это уже за Полярным кругом. А потом вдруг в октябре 1916-го правительство решило, что все административно-ссыльные должны отбыть военную службу: или исправятся «в гуще» народа, или исправит их вражеская пуля. В любом случае держать этот неугодный элемент на фронте вроде бы проще, чем оттягивать людей за их доглядом. Но новые «призывники», отбывшие до несколько ссылок, тоже не дураки и так затянули свое путешествие, что прибыли в Красноярск лишь во второй половине декабря. Здесь, с одной стороны, призывная комиссия сочла, что такой «фрукт», как Джугашвили, для армии слишком по своему влиянию крут, да и армия сама слишком ненадежна и подвергается излишнему революционному воздействию, а с другой — имелся у призывника органический дефект — поврежденная еще в детстве рука. Но опять коллизия, а может быть, судьба, все время Сталину ворожила, отсылать в Курейку обратно «призывника» было невозможно из-за зимних буранов и холодов. Отправили его в Ачинск.
Первые вести о событиях февраля в Петербурге докатились 3 марта, если он правильно помнил, а 8-го вместе с группой ссыльных он отправился из Сибири экспрессом по железной дороге.
В группе был его старый знакомый Лев Борисович Каменев. Человек, конечно, знаменитый, руководивший большевистской фракцией в Госдуме. После суда его, как и всех думцев-большевиков, сослали в Сибирь. Тогда Сталину казалось: как и любой еврей, Каменев тяготел к меньшевизму. Когда всю фракцию в начале войны арестовали, то на суде этот руководитель фракции вел себя достаточно уклончиво. Даже слишком уклончиво. Если любой революционер пользовался судом, как трибуной, чтобы высказать свои революционные взгляды, то Каменев на суде от взглядов, а главное, от ленинской точки зрения на войну отрекся. Сталин уже тогда знал, что Каменеву он никогда лично доверять не станет. Гордость — это не только мужское качество, но и качество революционера. В Сибири, где Сурен Спандарян рассказывал ему эту историю, он, Сталин, припомнил: когда его впервые в 1902 году арестовали, начальник тюрьмы решил политических «поучить». Христос терпел и нам велел. Поэтому на следующий день после Пасхи во дворе тюрьмы выстроилась в два ряда целая рота солдат: политических пропускали сквозь строй, избивая прикладами. Он, Коба, пошел сквозь строй, не склонив головы, небольшой, худющий, с книжкой в руках, с рыжими глазами, излучавшими затаенную ярость. Боль была сладкой, но разве после этого можно было говорить о чем-либо, кроме ненависти к самодержавию?
В тот момент, когда сибирский экспресс еще только набирал пары, Сталин хорошо себе представлял, что если Ленин и Зиновьев еще не вернулись из эмиграции, то как член ЦК он, Сталин, среди большевиков в России самый «старший». Он особенно об этом никому не говорил, но хорошо помнил.
Это была уже не первая революция в его жизни. Но надо быть чрезвычайно способным, как Ленин, человеком, чтобы к новым явлениям подходить с подходящей меркой. В этом и заключалась, по мнению Сталина, особенность — одна из главнейших — ленинского взгляда на действительность: любую ситуацию он рассматривал с точки зрения ее внутреннего смысла и сообразуя с классовым началом. Так, в свое время Ленин выдвинул идею поражения российского правительства в мировой войне. В самом начале военных действий. В момент прямо-таки националистического исступления. Идут народные манифестации в поддержку правительства. С иконами и проправительственными лозунгами. Царь выходит к народу и приветствует его из окон Зимнего дворца. А Ленин, словно нарочно, дудит в другую дуду. Ну, кажется, из простого оригинальничания: «О поражении в войне собственного правительства». Да ведь сметут с такой концепцией! Но не смели. Потом стали присматриваться, потом чесать в затылках. Но как оказывался прав этот оторвавшийся от страны диссидент, когда начинаешь рассматривать его аргументы. Впрочем, они всем известны. Но это было.
В Петрограде в момент возвращения «сибиряков» из ссылки — угар бескровной революции. Временное правительство и Дума ничего не предпринимают, чтобы решить главный вопрос государства: земельную проблему. Они собираются и дальше воевать, задерживая на фронтах крестьян, которые уже предвкушают быстрый раздел земли. В Петрограде огромное количество войск, которыми, для безопасности, правительство окружило себя. В Петрограде к тому же несметное число дезертиров, эти только и ждут, что сейчас правительство распустит их по домам. Но уже объявлены все демократические свободы. Говори, что и сколько хочешь. Только очень опытный аналитик видит, что эта революция не на пользу рабочим, их жизнь и быт будут меняться чрезвычайно медленно. Они опять принесены в жертву, сейчас уже «демократическому развитию».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
