– Что, Бушмакин? Есть надежда?
– Есть уверенность, - спокойно сказал Бушмакин. - Весь вопрос в сроках.
– Поговорим, - бросил Сергеев и направился к заводоуправлению. Там уже собрались рабочие и служащие, - две с лишним тысячи человек пришли из утренней и из вечерней смены. Все стояли молча, плотной стеной.
– Случилась беда, - начал Сергеев. - Враги народа убили ни в чем не повинных людей, украли деньги. Ваши кровью и потом заработанные деньги, товарищи. Обком партии и руководство завода прекрасно понимают - без денег не купишь продуктов и, значит, ваши семьи, ваши дети останутся голодными. Нет, товарищи, не останутся! Не старое время! Но ситуация тем не менее грозная: с деньгами в стране сейчас трудно. Мы не можем их взять на другом предприятии и отдать вам, а финансовых резервов в Ленинграде в данный момент нет.
– Что же нам, помирать? - раздался голос из толпы.
Рабочие зашумели. Сергеев поднял руку:
– Те, кто совершил это черное дело, рассчитывали, что вызовут ваше недовольство и сорвут выполнение срочного заказа для кораблей красного флота!
– Не сорвут! Не будет этого! - закричали в толпе.
– За бесплатно пусть партенные работают, - заорал кто-то. - Они идейные! А я, к примеру, жрать хочу!
– Мы рассчитываем на вашу революционную сознательность, товарищи, - не обращая внимания на выкрик, сказал Сергеев. - Мы уверены: рабочие-ленинградцы выполнят свой долг!
Рядом с Сергеевым встал чубатый парень в кожаной шоферской кепке.
– Агитировать нас не надо! - крикнул он. - Все мы будем работать, как положено! Кому совсем туго - найдете денег? Ну хоть на два дня?
– Всем выдадут на шесть дней! - крикнул Сергеев. - В течение шести дней уголовный розыск отыщет и деньги и виновных!
– Все! - парень широко улыбнулся, взмахнул кепкой. - Давай по цехам, братва! Слово товарища Сергеева - закон!
– Твоя-то как фамилия? - улыбнулся Сергеев.
– Анохины мы… - смутился парень. - Вовкой зовут.
– Спасибо за доверие, Вовка. - Сергеев пожал ему руку. - Иди работай, ты правильно сказал: слово большевика - закон! - Сергеев подошел к Бушмакину и Коле:
– Вот и решен вопрос о сроках. Шесть дней, только шесть дней.
***
– Как было? - повторил Анохин вопрос Коли. - Ну, шел политчас. Бригадир говорит: иди, Анохин, узнай в кассе, не будет ли после обеда получки? Я говорю: а как уйти? Неудобно! Да и интересно - про Гитлера разговор шел, про национал-социализм. Ну, все же пошел. Тихоныч в кассе сидел, чего-то ждал. Спрашиваю: деньги будут? "Вали, говорит, отсюда, когда объявят, тогда придешь".
Анохин перевел дух и продолжал:
– Он старик вообще-то добрый… был, - Анохин вздохнул, - я к нему и пристал. Нагрузки, говорю, у меня общественные, мне надо все успеть и потому - очередь вовремя занять. А вот стоит ли занимать? Подскажи. Он мне подмигнул, ну я понял, что стоит, и ушел. А назад иду - навстречу поднимается по лестнице Евстигнеев с мешком и два наших охранника. Само собой - я пулей в бригаду, ору: "Давай, очередь занимай! Есть деньги!" Ну, бригадир меня и отправил назад - на всех, говорит, займи… Всё, товарищ начальник. Остальное вы знаете. - Анохин опустил голову, сказал с болью: - Жалко их всех… Все, кроме Тихоныча, еще нестарые, жить да жить.
Коля внимательно посмотрел на парня:
– Слушай. Ты не думай, что мы долдоны или с головой у нас плохо. Просто в нашем деле подчас самая мелкая подробность - ключ к решению всего дела. Я к чему? Ты вспомни и подробно расскажи, что и как было после того, как ты снова пришел в кассу.
Анохин почесал в затылке:
– Пожалуйста. Ну, первое, очередь собралась - хвост на улицу. Я вижу такое дело, - нырь вперед! Все орут, отвечаю: у меня занято! Так на самом же деле! Я же был первый! Подгребаю к окошечку, а там, как всегда, первым стоит Ровский - пожилой такой, из бухгалтерии. Ну, ему и книги в руки, я не обиделся. Встал рядом, жду. Десять минут ждем, двадцать. Ровский стучать начал в окошечко, возмущаться.
– А ты?
– Я молчу, внимания не привлекаю, а то ведь, знаете, враз выпрут. - Вовка улыбнулся. - Тут Ровский сует мне свой чемоданчик и лупит в окошечко обоими кулаками!
– Что за чемоданчик? - уточнил Коля.
– А над ним весь завод смеется. Он с этим чемоданчиком даже в сортир ходит. А внутри - бутерброды с котлетами, ей-богу! Сам видел! В общем, лупит он, а Тихоныч ни гугу! Молчит. Все закричали, такой гам пошел. Тогда Куделин из ЧЛЦ говорит: давай дверь выбьем! Ничего, общественность в случае чего за нас заступится. Ну, вышибли дверь.
– Остальное я знаю, - прервал Коля. - Ты, Анохин, глаз имеешь острый. Это хорошо. Держи ушки на макушке. Если что - вот телефон, звони. - Коля записал номер на листке календаря и отдал Анохину.
– Найдете? - Анохин с недоверием посмотрел на Колю.
– Сам слышал, товарищ Сергеев дал нам только шесть дней. Шесть дней, Анохин.
***
Как и обычно в таких случаях, на совещание приехал Сергеев.
– Докладывай, - приказал Бушмакин Витьке.
– Убиты четыре человека: старший кассир Анисимов, иначе - Тихоныч, младший кассир Евстигнеев и два работника заводской охраны - Иванов и Куликов. Трое, а именно Иванов, Анисимов и Евстигнеев застрелены из одного и того же оружия, в предварительном заключении баллистической экспертизы называется наган вахтера Куликова, но это уточняется. Сам Куликов - это тоже предварительное заключение - убит из нагана вахтера Иванова. Оба револьвера имеют в стволе свежий нагар, в первом не хватает трех патронов, а во втором - одного.
– Характер ранений - спросил Бушмакин.
– Анисимов и Евстигнеев убиты выстрелами в затылок, Куликов - в сердце, Иванов - в переносицу. Смерть наступила у всех мгновенно, - Витька обвел присутствующих взглядом и добавил: - Доктор говорит: это хорошо, что они умерли сразу, не мучились.
– Умеет стрелять, - сказал Сергеев. - Опытный.
– Почему не "опытные"? - пожал плечами Бушмакин. - Какие у вас основания считать, что преступник был один?
– А почему вы думаете, что не один? - парировал Сергеев.
Коля прикрепил к стене план кассы и здания, в котором она находилась.
– По словам свидетелей получается так, - сказал Коля, - что все четверо без пяти два были живы и здоровы, а ровно в два - мертвы! Прошу учесть, что именно без пяти два стало известно о зарплате, начала сбегаться очередь, в коридоре набилось полно народу… Как могло произойти, что никто ничего не заметил, не услышал? Нельзя заподозрить несколько сот людей в сговоре или трусости. Прошу изучить план. Вы видите: постороннему человеку, да и не постороннему, спрятаться здесь негде и уйти, да еще с мешком денег, - невозможно.
– Ваши предложения? - спросил Сергеев.
– У меня их нет… Пока нет, - уточнил Коля.
– Да… - Сергеев пожал плечами: - Плохо. Первый день уже на исходе.
Все молчали. Если бы эти слова произнес не Сергеев, а кто-нибудь другой, они вызвали бы бурю гнева и поток возражений. Но Сергеев был из своих свой. Он знал, что такое зловещий посвист бандитских пуль, бессонные ночи и горечь поражения. Он был товарищем по борьбе. С ним незачем было спорить, его незачем было уговаривать, что дела не так плохи, как кажутся, и в конечном счете все образуется. Дела были плохи, очень плохи, и все это отлично понимали. По горячим следам преступление раскрыть не удалось, а это обещало затяжной и трудный розыск, ибо с каждой следующей минутой время все больше и больше склоняло чашу весов в пользу преступников или преступника, оставляя уголовный розыск в болоте неведения, лихорадки и ложных бесперспективных направлений, которые все равно необходимо отрабатывать, но которые - и все это знали - к успеху не приведут.
– Завтра я должен услышать от вас совершенно четко, - сказал Сергеев, - какое направление, какую версию вы считаете, наиболее перспективной. На ее отработку я прошу тебя, Бушмакин, поставить лучших людей. - Сергеев посмотрел на Колю. - И последнее. Рабочим выдадим деньги на шесть дней. Если в течение этого времени вы окажетесь несостоятельными, - вы будете нести ответственность за все дальнейшее. Не говорю о моральном уроне, о подрыве авторитета Советской власти и доверия к ней, не забывайте, есть еще и заказ. Заказ флота под угрозой срыва! Этого допустить нельзя. До завтра. - Сергеев ушел.
Воцарилось молчание. Дым от дешевых папирос - "гвоздиков", как их называли оперативники, свивался под потолком в затейливое облако.
– Какие будут мнения? - наконец спросил Бушмакин.
– Колычева бы сейчас послушать, - с тоской сказала Маруська. - Вот была голова.
Нил Алексеевич Колычев умер в декабре 1931 года - внезапно, в своем кабинете, как писала газета управления, умер на боевом посту. Похоронили его почетно, с трехкратным оружейным салютом и речами. Когда у Елизаветы Меркурьевны спросили, какой бы она хотела видеть памятник на могиле мужа, она молча кивнула в сторону скромных обелисков со звездочками, которые возвышались над могилами Гриши, Никиты и Васи. Доложили Кузьмичеву. Он долго раздумывал, потом сказал:
