от розетки в коридоре на кухню. – Несколько раз ездила по той дороге, но к озеру ни разу не подъезжала. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что мне до смерти надоел Тегеран. А тебе?
– Само собой, но…
– Послушай, до конца мая я пробуду в Кередже. У меня тут домик. Старый, еще папин. Сейчас, вечером, это час езды. Почему бы тебе не приехать ко мне погостить?
– Я бы с радостью, но я пишу, – сказала я.
Это была и правда, и неправда. Вот уже пять дней я не выходила из квартиры, работала над новым циклом стихотворений, но слова не шли. Я работала из дома, чтобы не встречаться с Дарьюшем. Он позвонил мне после премьеры, но я повесила трубку, едва услышала его голос. Больше он не звонил. Я пыталась выкинуть его из головы, но тщетно.
– Так приезжай и пиши здесь! Сейчас самое начало сезона, все закрывается посреди недели. Практически все озеро в нашем распоряжении. Наверняка тебе не помешает отдохнуть от города, а какое тут купание! Утром, правда, вода прохладная, но к полудню прогревается. В доме есть кухня, я буду нам готовить… – И она перечислила блюда. – Рагу с гранатом и грецкими орехами, хрустящий рис, шафрановый пудинг, пахлаву.
Я рассмеялась.
– Не маловато ли?
– Послушай, – ответила Лейла, – если ты не приедешь сама, я прикачу в Тегеран и тебя украду. Ты же знаешь, Форуг-джан, я на это способна.
– Хорошо. – Я опять рассмеялась и словно на миг стала прежней. – Когда приехать?
– Ты ведь сегодня свободна?
Я открыла глаза и увидела, как сквозь ставни пробивается ниточка света. Накануне я приехала поздно, было уже темно, и я разглядела лишь россыпь домишек на склоне холма. И только утром, распахнув окно, я поняла, как здесь красиво. Дом располагался в охотничьих угодьях, некогда принадлежавших отцу Лейлы. Вокруг лес, от террасы к холмам простирается гранатовый сад, вдали на фоне неба качаются тополя.
Я накинула халат, отправилась искать Лейлу и нашла ее на кухне.
– Ты как цыганка, – сказала я.
Пахло пекущимся хлебом, пряными травами, зирой, шафраном, кинзой.
Босая Лейла – в белом хлопковом платье, кудри повязаны платком – стояла у плиты. По запотевшим окнам стекали капли влаги. На всех конфорках плясали кольца пламени. Я смотрела, как Лейла движется между столом и плитой с лопаткой в одной руке и деревянной ложкой в другой. Лейла оглянулась через плечо на меня.
– Лучше быть цыганкой, чем принцессой, – пошутила она.
Лейла налила мне чаю в красивую, но щербатую фарфоровую чашечку, я села за стол. Она отвернулась к плите, я рассматривала кухню. Полированный дубовый армуар в углу кухни вполне мог раньше стоять во дворце шаха, но полы были устланы пестрыми домоткаными коврами, и повсюду, куда ни глянь, веяло простотой и уютом.
– Раз уж ты наконец проснулась, – Лейла поставила передо мной ступку, положила пестик и несколько палочек корицы, – так давай помогай.
Я отхлебнула чай и принялась молоть корицу. Закончив, взяла щепотку и посыпала шафрановый пудинг. Потом кусочками миндаля выложила сверху звезду.
Я подняла глаза и заметила, что Лейла смотрит на меня.
– Неплохо, – похвалила она, и я состроила гримаску.
– Отлично выглядишь, Лейла.
Она чуть улыбнулась краешком губ.
– Ты так говоришь, будто для тебя это неожиданность.
– Неправда, – возразила я. – Но я же знаю, что ты последнее время почти никуда не выходишь. И… – я сглотнула, – в тот вечер ты была расстроена. На премьере. И до начала фильма, и позже, на приеме.
– Нервы. – Она пожала плечами. – Бывает. Это из-за Рахима, из-за всего, что случилось.
Я снова сглотнула.
– От него что-нибудь слышно? – осторожно спросила я.
Она покачала головой.
– Он уехал из Ирана. Он в безопасности. Остальное неважно. – Она вытерла лоб тыльной стороной ладони, вздохнула, помешала еду в кастрюле. – Жарковато. Который там час?
Я взглянула на наручные часы.
– Полдвенадцатого.
– Уже? – Она убавила огонь, положила ложку. – Тогда пошли купаться.
Мы быстро переоделись и по узкой лесной тропинке отправились на озеро. Мы шагали мимо колонн густо росших берез, наконец выбрались на поляну и устремили взгляд туда, где посреди долин и горных хребтов раскинулось сине-зеленое озеро.
На берегу Лейла стянула с себя платье, бросила на песок. Она была в бирюзовом купальнике – лифчик с бретелькой через шею, высокие плавки. Кожа у нее была очень светлая, на плечах и груди виднелась россыпь веснушек. Даже без макияжа она была красива, как всегда.
Я стащила через голову блузку, сняла брюки. Линялый черный купальник висел на моей груди, поскольку был великоват. Я пыталась подтянуть лямки, но тщетно.
– Честное слово, Форуг, – ее лицо расплылось в улыбке, глаза привычно заблестели, – для такой роковой соблазнительницы ты порой демонстрируешь удивительное отсутствие стиля.
Я не удержалась от смеха.
– Как же я по тебе скучала.
– И я по тебе, – ответила Лейла. – Очень рада, что ты приехала. Я люблю тишину, но с тобой гораздо приятнее.
Она обняла меня за плечи, и мы направились к воде. У воды Лейла остановилась, завязала покрепче тесемку лифчика. Я осторожно ступала по большим камням у самого берега, когда Лейла пробежала мимо меня и стремительно нырнула в озеро. Стоя по пояс в теплой воде, я, прищурясь, смотрела на солнце и на нее. Она плавала замечательно – ровные, сильные движения. Чтобы так плавать, нужно быть очень уверенным в своих силах: такая уверенность нарабатывается годами. А то и всю жизнь.
– Только не говори мне, что боишься намочить волосы! – крикнула она чуть погодя, заметив, что я гребу по-собачьи, держа голову высоко над водой.
Лейла подплыла ко мне, нырнула, какое-то время ее не было видно, хотя я раз-другой почувствовала, как она коснулась моей ноги. В следующее мгновение Лейла выскочила передо мной, обдав меня брызгами; вода стекала у меня по лицу, вымочила мне волосы.
Наплававшись, мы расстелили на берегу полотенца. Я сидела, скрестив ноги, смотрела на озеро, пересыпала сквозь пальцы песок с мелкими камешками. Лейла надела солнечные очки, растянулась на полотенце, разметав черные кудри. Я взглянула на нее, думала, она дремлет, но Лейла неожиданно спросила:
– Ну как у вас с Дарьюшем?
– Что это за вопрос?
Она привстала на локтях, посмотрела на меня.
– Прямой. Простой.
– Разводиться он не планирует, если ты об этом.
– Жизнь изменилась. Теперь можно разводиться. Люди все чаще разводятся.
– Если ты помнишь, я в разводе. Мне ли не знать, что это. И если ты считаешь, что ему нужно развестись, чтобы мы поженились, не факт, что я этого хочу. По крайней мере, сейчас, а может, и вообще.
Лейла повернулась, подняла очки на макушку.
– Ладно, – мягко сказала она. – Забудь о браке. Я лишь хочу знать, хорошо ли тебе в этих отношениях?
– Нормально.
– «Нормально»? И ты готова этим довольствоваться?
Я помолчала, а потом ответила:
– Может, в кои-то веки мне стоит довольствоваться малым.
– Ты сама себя слышишь? Год назад ты такого не сказала бы. Или когда только переехала в Тегеран, притом что тогда у тебя выбор был гораздо меньше, чем сейчас.
Я не ответила, и Лейла продолжала:
– Ты же знаешь, мне, как и тебе, если не больше, нет дела до того, что обо мне болтают, но сейчас речь не об этом. Главное – что думаешь ты, Форуг, что ты сама чувствуешь. И если ты не позволяешь никому диктовать тебе, как жить, это не значит, что тебе все равно, как с тобой обращаются. И никогда не будет все равно, как ты ни притворяйся.
Я поджала губы, уставилась на озеро.
– Какая разница, – сказала я наконец, сжимая в горсти песок и пропуская сквозь пальцы, – что бы я там ни чувствовала, он все равно не решится ничего изменить.
– А должен бы, – тут же ответила Лейла, надела солнечные очки и откинулась на полотенце.
С озера мы возвращались молча, разомлевшие от солнца, и думали каждая о своем. За ужином Лейла пыталась меня растормошить, поддразнивала, как раньше, но я не могла отделаться от мысли о том, что она сказала о Дарьюше. Конечно, она права, но тогда я не нашла сил признаться ей в этом. Я рано ушла к себе, но долго
