ним, — Рахмиэль, завтра пригласят художника. Нужно написать твой портрет.
— А фотография не подойдет? — спросил Рахмиэль.
Лия улыбнулась и опустила глаза. Овадия какое-то время молчал, но потом все же ответил:
— Нет, фотография не подойдет.
— Хорошо, что у нас еще есть время для первой охоты, — Эфрат с удовольствием посмотрела на Рахмиэля и провела рукой по его осветленным волосам.
— Кстати, ты серьезно говорила, что «это навсегда»? — Рахмиэль повернулся к Эфрат с выражением легкого беспокойства на лице.
Любая другая на месте Эфрат, или почти любая, подумала бы, что речь идет о романтических узах, но Эфрат слишком хорошо успела узнать своего избранника.
— Нет, если ты обрежешь волосы, они отрастут снова. Только очень, очень медленно.
— Насколько медленно? — поинтересовался он.
— Мои отрастали несколько столетий, — ответила Эфрат.
— Твои локоны способны опоясать землю, богиня, а его прическа займет от силы лет пятьдесят, — рассмеялся Овадия.
— Да, ты говорила серьезно, я обречен носить эту прическу вечно.
— Брось. Тебе идет. Неужели ты не хочешь пару десятков лет походить … как бы это сказать… с прической древнего египтянина? — поинтересовалась Эфрат.
— Я обескуражен, — Раз снова заговорил, — и любой, кто знает твою историю и видит тебя, сейчас тоже.
— Я сказала египтянина, а не египтянки, — Эфрат старалась не смеяться, получалась плохо. Хотя при этом она и Рахмиэль были единственными, кого Шири не могла видеть, потому что они сидели за ее спиной. Эфрат все же старалась вести себя деликатнее, несмотря на то, что не сомневалась в стойкости своей подруги.
— Это сильно прояснило ситуацию, — Рахмиэль все еще не понимал, что она хочет сказать.
— Да Боги Ночи! — закатила глаза Лия, — она спрашивает, не хочешь ли ты походить пару десятков лет отвратительно лысым!
Все присутствующие выразили единогласное отвращение при мысли о подобной безвкусице. Даже Шири не смогла оставаться безучастной и вздохнула, приложив руку к груди.
— Я скорее спрыгну с одной из арок миланского собора, — ответил Рахмиэль.
— Мой мальчик, — сказала Эфрат и поцеловала его.
— Но все же, почему так долго? — спросил Рахмиэль.
— Дело в том, друг мой, — отозвался Овадия, — что у нас другие отношения со временем.
— Да, оно нас избегает, — подтвердил Раз.
— И в твоем случае я его отлично понимаю, — скорчила гримасу Лия.
— Я начинаю думать, что ты ко мне неравнодушна, — Раз игриво подмигнул ей.
— Как же вас много, — раздался тихий голос Шири. Все замолчали, — как будто вы все одновременно звучите в каждом уголке моего сознания.
— Эй, — Раз спрыгнул с кровати и подошел, чтобы обнять ее за плечи, — я знаю, что тебе погано. Но мы все наконец вместе.
— Я знаю. — Шири положила свою руку поверх его руки. Ее тонкие пальцы были увенчаны все теми же рубинами безупречного маникюра. Впрочем, вся она была безупречна, как будто ничего не случилось.
— Когда я думал, что эта безумная погибла в очередном пожаре…
— Ты с расстройства поджег Бостон? — слабо улыбнулась Шири.
— Нет, это была я, — поспешила подтвердить свои авторские права Эфрат.
— Серьезно? — Рахмиэль посмотрел на нее с некоторым беспокойством.
— Может быть, — уклончиво ответила она.
— Я был безутешен и открыл бордель, — закончил свою мысль Раз.
— Я вне себя от удивления, — произнесла Лия и поставила на стол пустой бокал.
— Как и все мы, — поддержал ее Овадия.
— Это был хороший бордель, чтоб вы знали, — парировал Раз.
— А что случилось потом? — спросила Лия, — Эфрат сожгла его?
— О, да, вместе с городом, — рассмеялся Овадия.
— Это отвечает на вопрос, почему в девятнадцатом веке было столько пожаров. Семейные неурядицы. Гугл будет безутешен и озадачен, — Рахмиэль сохранял поразительное спокойствие в присутствии бывшего мужа своей возлюбленной.
— Еще бы, столько информации, которую от него все еще скрывают, — вздохнула Эфрат.
Они продолжали шутить, перебрасываться остротами, перемежая их колкими репликами, один пакет с краткими обозначениями на стикере сменялся другим и скоро весь запас был исчерпан.
Шири сидела без движения. Бокал, стоящий перед ней, остался нетронутым.
— Дамы и господа, — тихо сказала Эфрат. И ей не было нужды продолжать. Все присутствующие, включая Рахмиэля, встали и молча вышли из комнаты, оставив их с Шири вдвоем.
— Я слышала однажды легенду, — так же тихо продолжила Эфрат, — о японском поэте. Он написал стихотворение под названием «Утрата», в нем было три слова. Но поэт соскоблил их, потому что утрату нельзя прочитать.
Она замолчала. Как и все в комнате. Даже свечи горели беззвучно. Как если бы единственным звуком в комнате осталась тишина, а единственным, что заполняло мир вокруг, стала пустота. В какой-то момент Эфрат показалось, что и она сама, и Шири, и комната вокруг исчезают, как если бы ничего не существовало вовсе, даже ее самой.
— Мне жаль, — сказала наконец Эфрат, надеясь, что ее голос долетит до Шири даже сквозь пустоту, в которой существование любого звука казалось нереальным.
— Мой мальчик… — наконец заговорила Шири, чтобы тут же замолчать, — это моя вина.
— Я бы хотела сказать, что в этом есть твоя вина, но это не так. По крайней мере, это не совсем так, — отозвалась Эфрат. Она встала и подошла к столу, чтобы сесть рядом с подругой.
— Сила не меняет нас, она только усиливает то, что в нас есть изначально, — продолжила она.
— Иначе говоря, храмы строили из камня, потом что ты извела все дерево? — Шири слегка улыбнулась.
— Можно и так сказать, — Эфрат поддержала ее улыбку, — говорили, что я могу зубами разорвать еще бьющееся сердце, потому что это угодно богам, что могу залить кровью все храмовое золото и на меня снизойдет благодать, потому что так угодно богам, что во мне спят силы стихии, которые могут разрушить все, подобно лесному пожару, который хочет дотянуться до небес.
— И ты все еще пытаешься?
— Дотянуться?
— Да.
— Конечно. И мой свет сияет тем ярче, чем темнее становится небо.
— Как поэтично, — притворно удивилась Шири.
— Это Рахмиэль написал.
— Прошу прощения?
— Да, что-то про небо, звезды, мои глаза и то, что он хочет умереть у меня на руках.
— Что ж, некоторые мечты сбываются, — вздохнула Шири.
— Ты бы не смогла его спасти, — мягко ответила Эфрат. — И даже сами эти слова бессмысленны, потому что люди наделены свободой выбора, и только они решают, какими им быть. Мы можем видеть их потенциал в перспективе вечности, мы можем видеть множественные варианты их судьбы, но только люди решают, какой их вариантов выбрать. И иногда они выбирают тот, с которым не могут справиться.
— Мне до сих пор кажется, что все еще можно изменить, — прошептала Шири, закрыв глаза, — что можно вернуться в какой-то момент в прошлом, где
