Хильда, поверив, выросла в твердой уверенности, что Сольнес выполнит обещание. Она выросла, а королевства никто не подарил. Как известно, эта история заканчивается самоубийством строителя Сольнеса – он не перенес своего обмана. Только это не принесло Хильде счастья.
Октябрь 2019
Честная сцена
Недавно телевизионный канал «Культура» представил новый проект Анатолия Смелянского, посвященный выдающимся российским театральным художникам – Давиду Боровскому, Сергею Бархину и Эдуарду Кочергину. Автор объединил три сорокапятиминутные новеллы общим названием – «Изобретение пространства». И название это в высшей степени справедливо.
Три совсем не похожих друг на друга мастера – ключевые фигуры отечественной сценографии второй половины XX и начала XXI века – создавали свои сценические миры, словно заново открывая возможности вертикалей, горизонталей, диагоналей, кругов и эллипсов, либо взрывающих коробку сцены, либо открывающих в ней новую неведомую гармонию. Театр – это мистерия пространства и времени, режиссеры, художники, актеры, мастера и подмастерья творят ее сообща, и пойди пойми, кто главный. Но выбор Смелянского вовсе не случаен, хотя в центре его программ – архивные съемки 2006 года, которые – по случаю – так и могли остаться в безвестности. Не остались. И начинаешь верить в то, что случайность – лишь высшее проявление закономерности.
Один из самых важных театральных мыслителей последней трети XX века и первых десятилетий народившегося XXI, Смелянский своим зорким исследовательским видением определяет тех, кто был вровень режиссерам, преобразившим отечественный театр в минувшие шесть десятков лет. Он точно знает, что художники, укорененные в театральном ремесле, не только мастера, но и мастеровые, были свободнее своих великих коллег в волшебстве сценических фантазий. Даже когда растворяли эти фантазии в замыслах Товстоногова, Ефремова, Любимова, Эфроса или Додина. В разговорах со Смелянским эти гениальные (вполне сознательно, без каких бы то ни было преувеличений использую подобный эпитет. – М.Ш.) преобразователи театрального искусства не выпячивают своей творческой роли. Им не надо самоутверждаться. Они самодостаточны. Они с легкостью отдают пальму первенства режиссерам, с которыми они работали. Просто потому, что знают себе цену. Им важно пространство не само по себе – все они, каждый на свой манер, выражали в нем движение времени и вневременность бытия. Сиюминутность и большие линии истории. Они знают, что коробка сцены способна вместить все. Если к ней относиться честно, она откроет многие из своих тайн. Как, собственно, и человеческая жизнь.
Они переживали периоды оттепельных надежд, сладостно-удушливого застоя брежневской поры, демократического возбуждения горбачевской перестройки, распад СССР, открывший капиталистическое неведомое и консервативную ностальгию по никогда не бывавшему. Они жили тем, чем жил народ огромной распадающейся страны.
Их человеческие и творческие судьбы уникальны. Внук академика архитектуры Сергей Бархин, киевский мастеровой Давид Боровский, крещенный тюремными крестами Эдуард Кочергин по-разному пришли в мир искусства. В их жилах текла разная творческая кровь. Но все они обладают бесстрашием в созидании, опираясь на традиции тех великих открытий, что были совершены гениями первой половины XX века. Они не стеснялись забираться им на плечи, чтобы обрести новую свободу. В советском и российском театре XX века было немало выдающихся спектаклей. И среди их создателей всегда можно найти имя одного из тех мастеров, которым посвящен цикл «Изобретение пространства».
Они не завидовали друг другу. В их общении торжествовала царственная дружественность. Никогда не забуду, как в конце 70-х годов прошлого века на Таллинской сценографической биеннале каждый из них требовал, чтобы я подошел к Софье Марковне Юнович, замечательной художнице и прелестной женщине, и объяснился в любви к ее работам и к ней самой. Они не боялись соперничества. И щедро делили свою любовь с окружающими их коллегами. Именно поэтому Смелянский ведет свой рассказ из музея-мастерской Давида Боровского, ушедшего тринадцать лет назад, вскоре после их последнего разговора, не боясь обидеть двух других своих собеседников. Разные, они все же одного корня в искреннем и благоговейном отношении к театру.
В самом начале своего рассказа о Сергее Бархине Смелянский вспоминает строки, написанные Давидом Боровским: «А вот идет Бархин…», разгадывает в них внутренний ритм белого стиха и с невероятным музыкальным чутьем, умением извлекать поэзию из прозы жизни выдерживает его ритм и энергию во всем своем повествовании. Поддержанный режиссером Алексеем Шеметовским, который тщательнейшим образом сопрягает изобразительное и музыкальное, доказывая, что телевизионная программа в талантливых руках не уступает по выразительности кинематографу, Смелянский словно возвращается в пору своей юности, когда он завораживал горьковское студенчество своими чтецкими талантами. В новой работе он еще раз утверждает свое глубинно театральное происхождение, которое часто не совпадает со справкой из паспортного стола.
Юноша из Горьковского пединститута, занявшийся в студенческие годы Михаилом Булгаковым, сам оказался героем театрального романа, который длится уже многим более полувека. Зачарованный сценой еще в Горьковском театре юного зрителя, коротко проработав в Центральном театре Советской Армии, отдав почти сорок пять лет Московскому художественному театру в пору дерзаний и терзаний двух Олегов – Ефремова и Табакова, спасший Школу-студию МХАТ в период исторических перемен, Смелянский по сей день сохранил наивную веру в то, что подлинное бытие существует лишь в волшебной коробке театрального пространства. И это помогает жить.
Сентябрь 2019
Одесса
Много лет тому назад, во второй половине 70-х годов, эстрадный ансамбль Азербайджанской ССР, которым руководил Полад Бюль-Бюль оглы, приехал в Одессу. На стол легендарного администратора Димы Козака, который всегда был важнее любого директора местной филармонии, легла афиша коллектива, где черным по белому было написано, что вести концерт будут два артиста разговорного жанра – Георгий Какалов и Юрий Кукуй. Со слов Полада цитирую реплику Козака: «Не знаю, какие они конферансье, но фамилии у них – кассовые!»
Перефразирую Диму Козака: как бы ни воспринимали зрители новый фильм Валерия Тодоровского с блестящим ансамблем известных артистов, название у него кассовое – «Одесса». Этот город, нафантазированный и реальный, в который сегодня из Москвы добраться труднее, чем в Париж, по-прежнему притягивает всех без исключения. И его уроженцев, которые, разлетевшись, прославили его по всему миру. И тех, кто знает Одессу лишь по прозе И. Бабеля, К. Паустовского, В. Катаева, Ю. Олеши, И. Ильфа, Е. Петрова, – великой южнорусской школе писателей, вживе представленной сегодня М. Жванецким. И даже тех, кто, никогда не побывав в этом многоголосом городе у Черного моря и не увлекаясь чтением русской литературы, пускаются в пляс, едва услышав первые такты знаменитой песни Модеста Табачникова «Ах, Одесса, жемчужина у моря…».
Не собираюсь рецензировать киноработу моих друзей, есть критики, которые лучше меня разбираются в экранном искусстве. Просто обрадовался, как
