Он подмигнул.
Оливер посмотрел на книгу. Он этого не хотел. Ему хотелось просто уйти отсюда, вычеркнуть все то, что было. Но он должен был знать. Что-то подталкивало его вперед.
Страницы опять стали такими, какими были прежде: серыми, потрепанными, с неровными строчками, описывающими страшные несчастные случаи, произошедшие с шахтерами в подземных тоннелях. И вдруг, когда Оливер смотрел на них, смотрел сквозь них, эти строчки начали двигаться точно так же, как в ту ночь в раздираемом бурей лесу. Они будто провалились немного, всего на полдюйма, прежде чем ожили и начали дергаться и извиваться, словно муравьи. Это и были муравьи, Оливер в этом не сомневался, и он почувствовал, как ноги приросли к полу (не могу бежать), а глаза приклеились к книге (не могу оторвать взгляд); а муравьи ползали, складываясь в новые слова, в новые предложения, впитываясь в бумагу, словно кляксы. Теперь на странице было не описание погибших и искалеченных людей, а какой-то язык, который Оливер не понимал, не мог понять, потому что язык не был настоящим, он пришел из какой-то фантастической книги, из компьютерной игры, был высечен на стене потаенной гробницы в «Подземельях и драконах», бессмысленная галиматья из букв, знакомых и незнакомых, – закорючек, сплетенных в затейливые завитки. Оливер ощутил внезапное давление во лбу, как будто кто-то нажимал пальцем, все сильнее и сильнее, так сильно, что, казалось, готов был проткнуть черепную коробку подобно гвоздю, ловко вбиваемому в яичную скорлупу – тук, тук, хрясть…
А дальше?
Пустота.
Она звала Оливера приветственной песнью, спетой криками умирающих под землей шахтеров, убитых в школьных коридорах детей, замерзающих насмерть бездомных, предсмертной мольбой, срывающейся с коченеющих губ, взывающей к богу, который ее не слышит.
Вскрикнув, Оливер отвернулся от книги.
– Мощно, правда? – спросил Джейк.
– Не знаю… что… это было, – запинаясь, выдавил Оливер. Он посмотрел на кофейный столик, чтобы убедиться… в чем? В том, что Джейк все-таки угостил его своими таблетками? Может быть, он растолок их в порошок и посыпал диван? Оливер гадал, могло ли это быть галлюцинацией.
– Она взывала к тебе. Она показала тебе правду.
– Какую правду?
– Долбаный мир сломан, приятель. Все разваливается. Ты это прочувствовал. Уверен. Знаешь, что такое энтропия?
– Конечно, знаю.
Оливер просто обожал идею энтропии. Весь мир и все его системы непрерывно движутся к хаосу. Необратимое рассеяние. Но жизнь, как сказал Голдблюм в фильме «Парк юрского периода», всегда находит способ – она борется с энтропией рождением и ростом. Даже когда что-нибудь угасает – скажем, падает старое дерево, – какое-нибудь животное находит в нем кров, прячется в нем, или на его стволе вырастают грибы, и дерево в конечном счете возвращает все питательные вещества обратно в почву, из которой их заберут другие растения. Эта мысль дарила Оливеру надежду. Энтропия настойчива. Но такова и природа в противостоянии ей.
– Отлично. Энтропия побеждает. Стрельба в школах, терроризм, серийные убийства. Религиозный фанатизм и насилие. Секс-индустрия, рабство, убийство полицейских. Все это кажется тебе нормальным?
– Я не знаю. Не знаю! – У Оливера участился пульс, и он мысленно приказал себе успокоиться. – Это ненормально, но мой отец всегда говорит, что каждому поколению приходится иметь дело со своими проблемами, от Гитлера и Никсона до Пыльного котла[83] и Великой депрессии…
– Твой отец просто бывший коп, разве не так? Как будто он что-то в чем-то смыслит! Почему ты ходишь к психотерапевту? Готов поспорить, в этом вина твоего отца. Не сомневаюсь, его отец нещадно его лупил, и вот теперь он лупит тебя. Или трахает тебя, или заставляет надевать платье, или…
– Замолчи! – вскипел Оливер, с силой отталкивая Джейка. – Ты ни хрена не знаешь! Я не могу точно сказать, насколько тяжело пришлось моему отцу, но знаю, что отец регулярно его бил. Дед был пьяницей, домашним тираном, гадом. Однако ничего из этого не перешло к моему отцу. Ни капельки. Насилие не обязательно порождает насилие. – Протиснувшись мимо Джейка, он бросил через плечо: – А если я захочу надеть платье, я надену платье!
– Олли, послушай. Ты должен понять: то, что происходит здесь, происходило в других мирах, откуда я прибыл. И теперь их всех больше нет. Они разрушились, погибли – там энтропия одержала победу. Теперь я здесь в качестве… пророка. Такого, какого тут еще не видели. Этот мир, твой мир, идет по пути всех остальных. Он рушится и скоро погибнет. Но, мне кажется, мы сможем его спасти, ты и я. Я думаю, что мы спасем этот мир. Мы остановим энтропию…
– Остановить энтропию нельзя!
– Но что, если ты сможешь это сделать?
– Это безумие! Ты сошел с ума!
И с этими словами Оливер выскочил в дверь.
42. Медленно трескающееся зеркало[84]
Лежащая на кофейном столике книга задрожала, страницы затрепетали словно перелистываемые сквозняком. Это отозвалось страшным ревом у Джейка в голове.
«Ты его ПОТЕРЯЛ!»
– Он вернется, вернется! – бушевал Джейк, расхаживая по трейлеру.
«У него есть воля. Ты называл его слабым? Возможно, как раз он и сильный среди вас двоих».
– Нет. Нет! Я должен дать ему шанс. Шанс оказаться на нужной стороне. Увидеть дорогу вперед. Шанс есть у всех. Понимаешь? Таково условие. Шанс есть у всех! Это особый процесс. Парню лишь нужен толчок.
«Не просто толчок. Пинай его! Тащи за шкирку! Заставь любой ценой!»
Однако Джейк не желал этого слушать. Порядок есть порядок. Нужно двигаться установленным путем. Нужно кое-что найти. Точку воздействия. Уязвимость.
Слабое место.
«Мой отец всегда говорит, что каждому поколению приходится иметь дело со своими проблемами, от Гитлера и Никсона до Пыльного котла и Великой депрессии».
Оптимизм. Надежда. Движение вперед. Все это слабости. И они порождены одним и тем же – родником веры в существование лучшего мира.
– Слабое место – его отец, так? Долбаный Нейт!
Резкая отповедь от книги:
«Нет! Отец оказывает ему поддержку, мой мальчик. Это источник силы, а не уязвимость. Напрасно ты открыл ему, кто ты такой. Не надо было показывать свою истинную сущность».
– Иначе он ни за что мне не поверил бы. И ты ошибаешься. Источник его силы и есть его уязвимость. – Джейк презрительно рассмеялся. – Знаешь, для демона ты, твою мать, слишком бесполе…
Ему сдавило горло. Нормальный глаз вылез из орбиты, а второй, разноцветный, готов был выстрелить из черепной коробки как пробка из бутылки шампанского.
«ПРОСИ ПРОЩЕНИЯ!»
– Я т-тебе н-нужен…
«Я не нуждался в Ризе, и ты мне не нужен, мой мальчик. Я могу быть терпеливым. Могу придумать другой способ. Времени у меня бесконечно
