Апостол Иаков Старший проповедовал учение Христа в Испании, которая была тогда одной из отдаленных римских провинций. После возвращения в Иерусалим он был казнен, став первым мучеником среди апостолов. Два его верных ученика тайно погрузили останки Иакова в ковчег.
Согласно преданию, эти останки были обнаружены у иберийских берегов. Легенда гласит, что свадебная процессия, проходящая вдоль берега, обнаружила лодку с останками человека. Жених, не сходя с коня, вошел в воду, чтобы доставить лодку к берегу. Но неожиданно начавшийся шторм грозил затянуть и отважного молодого человека, и его коня в пучину. Однако вдруг необъяснимая сила перенесла на берег всадника с лошадью и лодку с останками святого. И жених, и конь, и саркофаг с лодкой были облеплены раковинами гребешков. После описанного случая эти раковины получили нынешнее название. А когда в IX в. монахом-отшельником Пелайо на месте гробницы святого была построена небольшая церковь, затем базилика, украшенная раковинами гребешков, раковины Святого Иакова стали символом паломников-пилигримов.
Природа населила эту страну людьми, которые так же сильно отличаются от цивилизованных народов, как и местность, которую я только что описал, — от наших возделываемых равнин. В той же степени грубые и жестокие, в какой их земля — каменистая и неплодородная, они населяют эту страну лишь для ее опустошения. Будучи в войне со всеми животными, они пренебрегают растениями, которые их окружают.
Несколько раз я видел, как женщины и дети ели малину и землянику, однако это кушанье, несомненно, безвкусно для здешних мужчин, которые живут на земле подобно волкам и тиграм в лесу или грифам на скале.
Их ремесла довольно развиты, и в этом отношении заметен их большой прогресс. Однако все, что могло бы смягчить их нравы и укротить их свирепость, пребывает еще в зачаточном состоянии. Их образ жизни исключает какую-либо субординацию, их постоянно обуревают страх и жажда мести. Гневливые и раздражительные, они беспрерывно нападают друг на друга с кинжалом в руке.
Зимой им грозит смерть от голода, поскольку это время неблагоприятно для охоты. Однако летом они живут в величайшем изобилии — менее часа достаточно, чтобы наловить рыбы, которой хватит для пропитания всей семьи. Оставшуюся часть дня они предаются лени и играм. Их страсть к последним столь же сильна, как и у некоторых жителей наших больших городов. Игры — один из главных источников их ссор. Я не побоюсь заявить, что это племя полностью уничтожит себя, если ко всем их пагубным порокам добавится такое несчастье, как знакомство с опьяняющими напитками.
Философы могут сколько угодно возмущаться таким портретом. Они сочиняют свои книги в уютных кабинетах, я же путешествую в течение тридцати лет. Я был свидетелем несправедливости и обмана этих людей, которых философы изображают столь праведными, потому что они очень близки к природе. Однако природа возвышенна лишь как целое, но она небрежна во всех подробностях.
Белоголовый орлан
Чтобы получить понятие об этой птице, перенеситесь на берега Миссисипи, в то время, когда приближающаяся зима пригоняет сюда с севера миллионы водяных птиц. Вы увидите здесь орла, величественно сидящего на вершине высочайшего дерева. Своими сверкающими глазами он оглядывает всю окрестность и внимательно прислушивается ко всякому звуку, достигающему его чуткого слуха. Разные виды уток — шилохвосты, свиязи, кряквы проплывают мимо него, но орлан не трогает их. Но вот доносится издалека дикий, напоминающий звук трубы крик приближающегося лебедя. В тот момент, когда лебедь пролетает мимо опасного хищника, орлан поднимается с ужасным криком, который для лебедя страшнее звука ружейного выстрела. Хищник скользит по воздуху, с быстротой молнии кидается на свою жертву, вонзает в нее свои когти и с непреодолимой силой заставляет ее спуститься вместе с ним на берег. Теперь мы можем убедиться в жестокости этого опаснейшего врага пернатого мира. Выпрямившись над издыхающей жертвой, он сжимает свои могучие лапы и вонзает острые когти глубоко в сердце несчастной птицы; при этом он громкими криками проявляет свою дикую радость, в то время как его жертва судорожно вздрагивает от мучений.
Дж. Дж. Одюбон
Невозможно проникнуть в леса, которые рука цивилизованного человека не сделала проходимыми. Невозможно пересечь равнины, загроможденные камнями и скалами, затопленные неосушенными болотами. Иными словами, невозможно построить общество с человеком в природном состоянии, потому что этот человек — злобный и лживый варвар. Мой собственный печальный опыт укрепил меня в этом мнении, однако я не посчитал себя должным применить силу, доверенную мне, чтобы ответить на несправедливость этих дикарей и научить их тому, что у людей есть права, на которые нельзя посягать безнаказанно.
Индейцы в своих пирогах беспрерывно кружились возле наших фрегатов. Они проводили там три или четыре часа, прежде чем начинали менять свою рыбу или две-три шкуры морской выдры. Они использовали любую возможность ограбить нас. Они отрывали железо, которое было легко унести, и, прежде всего, выискивали способы обмануть нашу бдительность ночью.
Я пригласил на борт фрегата их главных особ, я осыпал их подарками. И эти же самые люди, кого я отличил, не гнушались воровством гвоздя или старых штанов. Как только их лица принимали довольные и радостные выражения, я был уверен, что они стащили что-то, хотя очень часто я притворялся, что не замечаю этого.
Я открыто рекомендовал осыпать ласками и маленькими подарками их детей, однако родители оставались нечувствительны к этому знаку расположения, который, как я полагал, присущ всем странам и народам. Единственное соображение посетило их в связи с этим: они попросили разрешения сопровождать своих детей, когда я приглашал тех подняться на борт. И они использовали эту возможность, чтобы ограбить нас. Для собственного просвещения я неоднократно имел удовольствие видеть, как отец пользуется случаем, пока мы заняты с его ребенком, чтобы схватить и спрятать под своими шкурами то, что окажется под рукой.
Иногда, только что осыпав их подарками, я для вида изъявлял желание получить какой-либо предмет малой ценности, принадлежащий этим индейцам. Это испытание их щедрости всегда оказывалось напрасным.
Я допускаю, что общество не может существовать совсем без добродетелей. Однако я вынужден признаться, что мне не достало проницательности увидеть их. Постоянно ссорящиеся друг с другом, равнодушные к собственным детям и подлинные тираны своих женщин, кого они неизменно обрекают на самый тяжелый труд, эти люди не проявили никаких качеств, которые позволили бы мне смягчить эту мрачную картину.
