Перучица решился. Комиссар Магдич поддержал его. Всей бригадой в кромешной ночной тьме пробрались через густой лес… Под носом у немцев прошли узким ущельем между Дурмитором и рекой Пивой на юг в Черногорию и у застигнутого врасплох врага даже захватили пленных и трофеи. А Илич тем временем отправился к командиру дивизии Поповичу, но тот, очевидно, не принял его совета, не пошел в открытые Ковачевичем ворота, остался стоять с двумя бригадами на месте. Сам же Илич после этого бесследно исчез…
Только через несколько дней, напрасно прождав английские санитарные самолеты, партизанские части двинулись, по плану Тито, обратно через Пиву. Но кольцо окружения по западному берегу этой реки уже плотно сомкнулось. На всех высотах сидели немцы. Две сербские бригады бросились в атаку, смяли фронт противника и, на каждом шагу оставляя умирающих от ран и истощения бойцов, вышли к Сутеске. Следовало бы немедленно двинуться вслед главным силам и ночью переправиться через Сутеску. Обстановка на какой-то момент сложилась благоприятная. Партизаны прорвались в двух местах: Ковачевич и Перучица — на юге, сербские бригады — на северо-западе. Немцы, несомненно, были в недоумении: куда же пойдут главные силы НОВЮ? Действуя стремительно и смело, можно было бы пробиться в любом из двух направлений.
Однако удобный момент был упущен. Тито приказал всему войску заночевать в долине Сутески. Верховный штаб, обремененный большим вьючным обозом, не смог быстро оставить насиженное место под Дурмитором, ему необходимо было время, чтобы собраться и выступить. Вся эта штабная армада спала под шум сосен, а немцы за ночь произвели перегруппировку своих сил, замкнули прорванное кольцо и заняли удобные позиции для наступления. К утру партизаны снова очутились в невыгодном оперативном и тактическом положении.
Сутеска, зажатая в сплошных громадах отвесных скал, словно разрывая их, вливается в темно-зеленую Дрину. Как скалы сдавливают Сутеску, будто не желая впустить ее в Дрину, так и партизан стиснули, сдавили между скалистыми берегами Сутески и Пивы гитлеровские войска, орды четников и усташей. Поднялась паника. Некоторые партизаны кончали жизнь самоубийством… Отдельные части, переходя в отчаянные контратаки, штыками и гранатами прокладывали себе путь на Любино и Бория…
В верховном штабе, по-видимому, царил не меньший переполох. Тито послал курьеров за Ковачевичем с приказом вернуться с дивизией и быть в арьергарде армии. Сава вернулся назад в «треугольник смерти», но никого уже не застал там из верховного руководства. Ковачевича никто не стал ждать. Каждый думал лишь о своей шкуре. Джилас скрылся в неизвестном направлении. А Тито и Ранкович с охраной сумели где-то выскользнуть из «обруча» и уйти. Каким путем? Это осталось тайной для партизан.
Бригада Перучицы, вовремя и без потерь вышедшая из окружения, атаковав противника с тыла, выручила небольшую часть попавших в тиски бойцов. Остальные же дивизии и бригады, оставленные Тито в арьергарде, а вернее, на произвол судьбы, пошли во главе со своими командирами на лобовой прорыв неприятельских позиций, так как другого выхода уже не было, и полностью погибли.
Так, на небольшом участке между Пивой и Тарой погибло свыше десяти тысяч лучших сынов и дочерей Югославии, в том числе все раненые и больные. Погибло и много народных героев, закаленных бойцов, настоящих пролетариев, участников первых выступлений против оккупантов. Среди этих героев — командир Третьей ударной дивизии Сава Ковачевич — самый прославленный партизанский вожак. Это был в полном смысле слова отважный витязь, умный и решительный. За ним бойцы шли уверенно, куда бы он ни вел. Удача всегда сопутствовала ему. Народ складывал о его подвигах песни и легенды, называя его «черногорским Чапаевым». На Чапаева он был похож даже внешне. Ходили слухи, что в верховном штабе Ковачевича недолюбливали. Может быть, кое-кто завидовал его всенародной славе? Кто знает!.. Третья ударная дивизия, защищая больницы и лазареты, стояла насмерть. В последнюю минуту Сава Ковачевич обратился к бойцам с призывом умереть с честью и первый бросился на врага.
— Такова трагедия Сутески, — мрачно закончил Иован.
Заметив, что я с недоверием отнесся к его рассказу, он порылся в полевой сумке и показал газету «Пролетер». В ней под заголовком «Записки партизана» были напечатаны отрывки из дневника Владо Дедиера, в которых описывались события, происходившие в прошлом году в междуречье Пивы и Тары.
«Понедельник, 23 мая. — Старик[60] поручил мне подготовить встречу с англичанами, Я буду переводчиком. Чича Янко[61] должен организовать торжество встречи. Старик говорит, что нужно как можно скорее уезжать из Пивы, но нас уж слишком задерживает ожидание английской помощи. Если бы ее не ждали, мы бы еще несколько дней назад ушли отсюда».
«Вторник, 23 июня. — Поп Владо Зечевич[62] говорит, что, выбираясь из окружения, он шел по трупам наших товарищей. Почти каждый убитый был обезображен. Это немцы убивали наших обессиленных и раненых бойцов. В одном лесу он натолкнулся на знакомого врача из Никшича, который сидел на пне, опустив всклокоченную голову, совершенно неподвижно. От голода и переутомления он сошел с ума… По первым данным, мы имеем две тысячи мертвых…»
«Понедельник, 9 августа. — Огромная радость в штабе. Прилетели, наконец, два «Либерейтора». Англичане сбросили нам шесть противотанковых ружей. Отличное оружие. Но очень мало боеприпасов к ним, всего по нескольку патронов. Вместо четырехсот пар одежды, как обещали, сбросили семьдесят. Сбросили еще пять ручных радиостанций, из которых одна сломалась. Англичане из Каира ставят нам два условия, при соблюдении которых мы можем пользоваться этими радиостанциями: а) чтобы они находились при частях численностью более трех тысяч бойцов; б) чтобы работали радиостанции только английским шифром. Были приняты оба эти условия».
«Странные условия. Похожи на ультиматум…», — подумал я, полный самых смутных мыслей по поводу всего услышанного от Иована. И с невольным стремлением как-то объяснить это ему и самому себе сказал:
— Бывают же неудачи. Наверное, вас кто-то предал, сообщал в штаб немцев о маршруте.
— Наверное…
— Но теперь Сутеска уже в прошлом, пережитое…
— В прошлом? — Иован криво усмехнулся. — Я тоже так мыслил, брате… Прошло мол и не повторится. А Майданпек… А история с Бором?
— А Боговина? А Синь? А Горный Вакуф? Почему ты говоришь только о поражениях?
— Боговина? Горный Вакуф?
Иован окинул взглядом городок, который наш батальон покидал завтра, такой чистенький городок, в белом наряде снега, окаймленный лесом и рекой, и с горечью сказал:
— Да ведь все это хорошее и удачное происходит чаще всего тогда, когда мы сами проявляем инициативу. Но в чем же тогда заключается роль стратегических планов и тех, кто их составляет, роль руководства? И как можно фокусничать в этом деле? Выдавать черное за белое? Прочти еще вот это.
Он указал на передовую статью в «Пролетере».
Я прочел следующее:
«Оперативное искусство верховного штаба нашло в этой судьбоносной, решающей битве свое наивысшее выражение. Дальновидность и хитроумность нашего командования, героизм нашей армии и ее моральные достоинства принесли нам очередную историческую победу».
— Ты представляешь? Это о Сутеске…
Я долго молчал. Так вот она какова, Сутеска! В уме вертелись слова Иовановича: «где мужество и храбрость партизан были принесены в жертву неумению воевать…». А может быть, к поражению привели самонадеянность и зазнайство так называемых стратегов, легкомысленное пренебрежение к реальным условиям обстановки? Потому, видимо, и попытались они скрыть пороки и слабости своей «стратегии» под ярлыком «исторической победы», чтобы уйти от ответственности.
Все эти догадки представлялись мне такими малоправдоподобными, что я не решился намекнуть о них даже побратиму, хотя чувствовал, что он думал о том же самом…
— Послушай, — заговорил я, наконец, — но теперь-то ты веришь, что нам удастся хорошо выполнить боевую задачу, о которой вчера говорил Арсо Иованович?
— Верю, — просто ответил Милетич. — Теперь с нами Арсо.
И он с радостной улыбкой подставил лицо тугому ветру, доносившему первый, робкий аромат весны».
14
«…Кривая обледенелая тропа, выбравшись из зарослей приречной долины, тянулась по отрогам Босанских рудных гор через голый лиственный лес. Порой она пряталась в каменных ущельях, где нас до костей прохватывал резкий ветер и обдавала холодно-жгучими брызгами то быстрая в своих верховьях река Врбас, то клокочущая Неретвица. Мы вязли в снегу, спотыкались о камни в вымоинах ручьев, скользили и падали на обледенелых известковых плитах.
