Вера так долго смотрела на него, вытягивая шею, вглядывалась ему в глаза, что ей показалось, будто святой Николай ей моргнул! Сердце ее затрепетало, и руки невольно прижались к груди. Возможно, это был всего лишь блик пламени свечи на стекле, а может, он и в самом деле мигнул? На то он и Чудотворец… Ей стало легко и радостно, и она почувствовала, что воля ее окрепла и все ее колебания позади. Она застыдилась своих страхов, и все ее переживания вдруг получили другое значение. Впереди замелькали радужные картины открывшихся возможностей и будущее, распахнув ей навстречу объятия, манило ее к чему-то неизвестному.
— Вера Петровна, может, ты все-таки останешься? — спросил Алексей, пристально посмотрев ей в глаза.
Подбородок ее дрогнул, и дыхание сделалось чаще. В этот момент она стала похожа на обиженного ребенка, губы ее надулись и задрожали, казалось, она вот-вот заплачет. И она потребовала от него, чтобы он позволил ей идти вместе с ними. Нет, не словами! И не просьбой, а только взглядом больших, наполненных слезами глаз. И до него дошло, он, будто содранной кожей прочувствовал, как просили эти глаза.
Тогда Алексей, бережно взяв ее за плечи, обратился к ней со всей убедительностью, на какую он был способен. Он старался переубедить ее так, как никогда еще не старался в своей жизни.
— Верочка, ты моя хорошая… Я прошу тебя, останься! Пожалуйста. Поверь мне, наверху ты принесешь больше пользы. Ты будешь нас здесь страховать, ведь под землей всякое может случиться… Мы вдвоем быстро все сделаем и вернемся. Серёга, ну что ты молчишь? Скажи свое слово! Я же знаю, она тебя послушает.
Сергей лишь пожал плечами в ответ, его взгляд остановился на серой ленте Днепра внизу. Жизнь человека подобна воде в реке, сейчас она вот, передо мной, а через некоторое время уйдет в далекие моря, и растворится в них навсегда. Глядя на реку, ему всегда было жалко живущих в ней рыб: все против них, от котов, до людей, а они, молча, все терпят. В их безропотном молчании есть что-то от «молчания ягнят». Купить бы живых рыб да выпустить их обратно в реку. На Востоке такой поступок считают праведным, а был бы я евреем то, это точно зачлось бы мне, как мицва[25]. Записаться, что ли в евреи? Плясал бы себе с хасидами, было бы хоть трошки веселее, но у них опять-таки обрезание, какие после этого пляски…
Мыслями он был уже под землей. После посещения пещер он много думал о странных ощущениях, пережитых в них, и его тянуло еще раз там побывать. Загадочные тайны катакомб, ни с чем не сравнимый шквал эмоций, будоражили и влекли его. Под землей особый мир, где мистика переплетается с реальностью, знакомое с неизведанным. Чем глубже погружаешься в этот мир, тем шире он открывается, тем сильнее он увлекает и не отпускает.
Как-то вскользь у него промелькнула мысль, что он попал во власть какой-то неведомой силы, управляющей его поступками, и он мимо воли вовлекается в водоворот событий, на которые не может влиять. Но, он не придал этому значения. Его сейчас больше занимало другое. Многие боятся темноты пещер, их жуткой тишины, а между тем, только под землей можно при жизни испытать необычайные ощущения своего погребения и невыразимую радость воскрешения. Он уже не мог противиться зову подземелья. Очаровывая и принуждая, подземный мир манил его к себе гораздо сильнее, чем он предполагал.
Алексей не хотел, чтобы Вера спускалась вместе с ними в катакомбы. Он считал, что она недооценивает всех опасностей, которые могут ожидать ее под землей. Алексей чего-то опасался. Чего? Он и сам не знал, то ли обвала, то ли какой другой катастрофы. При этом Алексей исходил из правила: «Если сомневаешься в опасности — считай, что она существует». Он надеялся, что перед черным входом в пещеры у Веры пропадет желание туда забираться, и она сама откажется от этой опасной затеи.
Продумав, как все будет происходить в деталях, Алексей не стал накануне спорить о неуместности ее намерения идти вместе с ними, чтобы она не фиксировалась на своем замысле. Но, он ошибся, ее решение идти было твердым, а отказать ей он не мог. Его отношение к Вере были таковым, что он сделал бы для нее все, что бы она ни пожелала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Нет. Я пойду с вами, — сказала она строгим, изменившимся голосом.
Вечерело. Тени стали длиннее и резче, они обступили их со всех сторон. Вера в последний раз посмотрела на пламень заката, голые верхушки деревьев алели в его лучах. Было тихо, и воздух был недвижим, но где-то в небесной вышине уже дул ветер, собирая тучи. На западе появились плоские лиловые облака. Они скапливались, наползая друг на друга, и вскоре образовали причудливое зрелище, напоминающее сюрреалистический пейзаж. Сквозь облака пробивались прощальные лучи заходящего солнца, а с востока надвигался мглистый сумрак. В этих цветах заката было что-то безгранично печальное.
И Вера приготовилась к тому, чего сама еще не знала, но чуяла его приближение. Ей вспомнилось известное суеверие, согласно которому: ждать беду ‒ беду накликать. Но, она отмахнулась от него, как от предрассудка, и сама, по своей воле, шагнула вслед за Алексеем навстречу Неизбежному. Тьма дыхнула ей в лицо прелой сыростью и земляная стынь охватила ее липкими лапами.
Никто из них не заметил, что за ними наблюдают. Это был Шара, он входил каким-то мрачным слагаемым в предстоящий кошмар. Его весь день кумарило и намека не было на то, что к вечеру удастся разжиться на дозу. «Ох, и колбасит! Нет навара, погиблый день», — вытягивала жилы одна и та же, застрявшая в голове мысль.
Лицо его лоснилось от пота. Он с остервенением жевал обслюнявленную спичку, перекатывая ее из угла в угол рта. У него мучительно ныли мышцы, ломало и крутило каждый сустав. Сотрясаясь мелкой дрожью и грея руки подмышками, он твердил одно и то же: «Сегодня обязательно надо что-нибудь взять… Взять и вмазаться!» Шара следил за Сергеем от его дома. Когда они втроем скрылись под землей, он дрожащими руками поспешно достал мобильный телефон.
Фатальные жизненные ситуации зачастую возникают неожиданно. Вроде бы на ровном месте появляются необъяснимые, хаотически связанные между собой обстоятельства и мы попадаем в них, как в капкан. А дальше все происходит само собой, и какие бы решения мы не принимали, и как бы ни старались выбраться, события развиваются стремительно, их не остановить, они зависимы друг от друга, как падающие костяшки домино. Поэтом иногда кажется, что составляющие этих ситуаций, спланированы и расставлены на нашем пути чьей-то сверхъестественной волей. На самом деле, все просто. Но, кто знает, как там оно, на самом деле?..
Очутившись под землей, первое, что произвело на Веру впечатление, эта была тишина. Тишина вначале была незаметная, едва дающая о себе знать, но постепенно она становилась все ощутимей, интенсивнее, громче!.. Наверху, даже в самом тихом месте не бывает такой безграничной тишины, обладающей плотностью и весом, от которой звенит в ушах. Она бы за километр услышала, если бы у кого-то упала булавка. Где-то медленно капала вода, вначале неожиданный звук напоминал звон хрусталя, затем он переходил в протяжный гул, эхом разносящийся по подземелью. Отвратительнее всего была равномерность это капания: одна капля падала за другой ровно через сто ударов трепещущего сердца.
И темнота пещер совсем другая, сажи черней, ‒ совершенно норная. Вера закрывала и открывала глаза и не замечала никакой разницы. Тишина позволяет тьме закрадываться в душу, подумалось ей. А еще запах! Сырой и холодный, как дыхание смерти. Чем дальше они шли, ей становилось все тяжелее дышать этим воздухом, пропитанным могильным запахом подземелья. По уходящему вниз земляному полу, она замечала, что спускается все глубже и глубже, и боялась даже думать о той земляной толще, которая нависает над ней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Луч фонаря мелькающим светом то и дело выхватывал отдельные участки коридора впереди, и силуэты на стенах угрожающе шевелились. Вере показалось, что кто-то невидимый наблюдает за ней, притаившись в непроницаемой темноте лабиринта. У нее появилось ощущения, что кто-то дышит ей в затылок. Она настороженно прислушивалась к едва слышным звукам за спиной. Ее обострившийся слух стал улавливать шорох чьих-то подкрадывающихся шагов, и она с ужасом озиралась, ей виделся какой-то эфемерный свет и чудилось, что из темноты сзади к ней тянутся хищно скрюченные когтистые пальцы и вот-вот ее сейчас кто-то схватит и утащит в темноту. Она несколько раз останавливалась, тяжело дыша, прижимая руки груди, и в наступившей тишине слышала биение собственного сердца.
