ГЕТЕ
СВИДАНИЕ И РАЗЛУКА
Душа в огне, нет силы боле,Скорей в седло и на простор!Уж вечер плыл, лаская поле,Висела ночь у края гор.
Уже стоял, одетый мраком,Огромный дуб, встречая нас.Уж тьма, гнездясь по буеракам,Смотрела сотней черных глаз.
Исполнен сладостной печали,Светился в тучах лик луны.Крылами ветры помавали,Зловещих шорохов полны.
Толпою чудищ ночь глядела,Но сердце пело, несся конь.Какая жизнь во мне кипела,Какой во мне пылал огонь!
В моих мечтах лишь ты носилась,Твой взор так сладостно горел,Что вся душа к тебе стремиласьИ каждый вздох к тебе летел.
И вот — конец моей дороги,И ты, овеяна весной,Опять, опять со мной. О боги,Чем заслужил я рай земной?
Но, ах, лишь утро засияло,Угасли милые черты.О, как меня ты целовала,С какой тоской смотрела ты!
Я встал, душа рвалась на части,И ты одна осталась вновь.И всё ж любить — какое счастье,Какой восторг — твоя любовь!
ШИЛЛЕР
РЫЦАРЬ ТОГЕНБУРГ
«Вы одна моя отрада, Славный рыцарь мой,Но просить меня не надо О любви земной.Вы со мной иль не со мною — В сердце нет огня.Что ж вы смотрите с мольбою, Рыцарь, на меня?»
И отводит рыцарь взоры От ее ланит,И, в коня вонзая шпоры, В замок свой летит.И, собрав свою дружину, Из родной страныМчится рыцарь в Палестину, На поля войны.
Горе, горе мусульманам! В кованой бронеОн летит на поле бранном На лихом коне.И бежит, бежит в испуге Вражеская рать.Но томится, полон муки, Тогенбург опять.
Год прошел в тоске напрасной, И не стало сил:Без ее любови страстной Свет ему немил.Только парус показался, И на корабле,Полон радости, помчался Он к родной земле.
Вот в знакомые ворота Входит пилигрим.Ах, один слуга у входа Предстает пред ним.«Опоздали вы немного, Девы в замке нет.Отреклась она для бога От мирских сует».
Тут покинул он навеки Свой родимый дом,Боевые снял доспехи. Панцирь и шелом.И, покрытый власяницей, В цвете юных летРыцарь следом за девицей Бросил грешный свет.
В чаще лип стоит обитель, Сад угрюм и дик..Молодой пустынножитель Келью там воздвиг.На окно уставив очи, Истомлен постом,Бога он с утра до ночи Молит об одном.
Одного душой унылой Просит он давно —Чтоб в обители у милой Стукнуло окно.Чтоб, как ангел безмятежный, В тишине ночнойДева лик склонила нежный В сад пустынный свой.
Увидав ее, от счастья Падал он без сил.Годы шли, но, полон страсти, Бога он молил.Каждый день, больной и хилый, Он просил одно —Чтоб в обители у милой Стукнуло окно.
Чтоб, как ангел безмятежный, В тишине ночнойДева лик склонила нежный В сад пустынный свой.Так однажды в день ненастный Мертвый он сиделИ в окно с мольбой безгласной, Как живой, глядел.
ИВИКОВЫ ЖУРАВЛИ
К Коринфу, где во время оноСправляли праздник Посейдона,На состязание певцовШел кроткий Ивик, друг богов.Влекомый жаром песнопеньяИ бросив Регий вдалеке,Он шел, исполнен вдохновенья,С дорожным посохом в руке.
Уже его пленяет взорыАкрокоринф, венчая горы,И в Посейдонов лес густойОн входит с трепетной душой.Здесь всюду сумрак молчаливый,Лишь в небе стая журавлейВослед певцу на юг счастливыйСтаницей тянется своей.
«О птицы, будьте мне друзьями!Делил я путь далекий с вами;Был добрым знамением данМне ваш летучий караван.Теперь равны мы на чужбине,—Явившись издали сюда,Мы о приюте молим ныне,Чтоб не постигла нас беда!»
И бодрым шагом в глубь дубравыСпешит певец, достойный славы,Но притаившиеся тутЕго убийцы стерегут.Он борется, но два злодеяЕго пронзают с двух сторон:Искусно лирою владея,Был неискусен в битве он.
К богам и к людям он взывает,Но стон его не достигаетУшей спасителя: в глушиНе отыскать живой души.«И так погибну я, сраженный,И навсегда останусь нем,Ничьей рукой не отомщенный И не оплаканный никем!»
И пал он ниц, и пред кончинойУслышал ропот журавлиный,И громкий крик и трепет крылВ далеком небе различил.«Лишь вы меня, родные птицы,В чужом не бросили краю!Откройте ж людям, кто убийцы,Услышьте жалобу мою!»
И труп был найден обнаженный,И лик скитальца, искаженныйПечатью ужаса и мук,Узнал в Коринфе старый друг.«О, как безгласным и суровымТебя мне встретить тяжело!Не я ли мнил венком сосновымВенчать любимое чело?»
Молва про злое это делоМгновенно праздник облетела,И поразились все сердцаУжасной гибели певца.И люди кинулись к пританам,Немедля требуя от нихНад песнопевцем бездыханнымКазнить преступников самих.
Но где они? В толпе несметнойКто след укажет незаметный?Среди собравшихся людейГде укрывается злодей?И кто он, этот враг опасный, —Завистник злой иль жадный тать?Один лишь Гелиос прекрасныйОб этом может рассказать.
Быть может, наглыми шагамиТеперь идет он меж рядамиИ, невзирая на народ,Преступных дел вкушает плод.Быть может, на пороге храмаОн здесь упорно лжет богамИли с толпой людей упрямоСпешит к театру, бросив храм.
Треща подпорами строенья,Перед началом представленьяСкамья к скамье, над рядом ряд,В театре эллины сидят.Глухошумящие, как волны,От гула множества людей,Вплоть до небес, движенья полны,Изгибы тянутся скамей.
Кто здесь сочтет мужей Фокиды,Прибрежных жителей Авлиды,Гостей из Спарты и Афин?Они явились из долин,Они спустились с гор окрестных,Приплыли с дальних острововИ внемлют хору неизвестных,Непостижимых голосов.
Вот перед ними тесным кругом,Из подземелья друг за другом.Чтоб древний выполнить обряд.Выходит теней длинный ряд.Земные жены так не ходят.Не здесь родные их края,Их очертания уводятЗа грань земного бытия.
Их руки тощие трепещут,Мрачно-багровым жаром плещутИх факелы, и бледен видИх обескровленных ланит.И, к привиденьям безобидны.Вокруг чела их, средь кудрейКлубятся змеи и ехидныВ свирепой алчности своей.
И гимн торжественно-согласныйЗвучит мелодией ужаснойИ сети пагубных тенетВкруг злодеяния плетет.Смущая дух, волнуя разум.Эринний слышится напев,И в страхе зрители, и разомСмолкают лиры, онемев.
«Хвала тому, кто чист душою.Вины не знает за собою!Без опасений и заботДорогой жизни он идет.Но горе тем, кто злое делоТворит украдкой тут и там!Исчадья ночи, мчимся смелоМы вслед за ними по пятам.
Куда б ни бросились убийцы, —Быстрокрылатые, как птицы,Мы их, когда настанет срок.Петлей аркана валим с ног.Не слыша горестных молений,Мы гоним грешников в АидИ даже в темном царстве тенейХватаем тех, кто не добит».
И так зловещим хороводомОни поют перед народом,И, чуя близость божества,Народ вникает в их слова.И тишина вокруг ложится,И в этой мертвой тишинеСмолкает теней вереницаИ исчезает в глубине.
Еще меж правдой и обманомБлуждает мысль в сомненье странном,Но сердце, ужасом полно,Незримой властью смущено.Ясна лишь сердцу человека,Но скрытая при свете дня,Клубок судьбы она от векаПлетет, преступников казня.
И вдруг услышали все гости,Как кто-то вскрикнул на помосте: «Взгляни на небо, Тимофей,Накликал Ивик журавлей!»И небо вдруг покрылось мглою,И над театром сквозь туманПромчался низко над землеюПернатых грозный караван.
«Что? Ивик, он сказал?» И сноваАмфитеатр гудит сурово,И, поднимаясь, весь народИз уст в уста передает:«Наш бедный Ивик, брат невинный.Кого убил презренный тать!При виде стаи журавлинойЧто этот гость хотел сказать?»
И вдруг, как молния, средь гулаВ сердцах догадка промелькнула,И в ужасе народ твердит:«Свершилось мщенье Эвменид!Убийца кроткого поэтаСебя нам выдал самого!К суду того, кто молвил это,И с ним — приспешника его!»
И так всего одно лишь словоУбийцу уличило злого,И два злодея, смущены,Не отрекались от вины.И тут же, схваченные вместеИ усмиренные с трудом, —Добыча праведная мести, —Они предстали пред судом.
ИЗ СОВРЕМЕННОЙ ИТАЛЬЯНСКОЙ ПОЭЗИИ
