– Эйнштейн и Сахаров были гениальными учеными, высоконравственными людьми, – задумчиво произнес Карл, – но разве не лежит на них вина за появление атомного оружия?
– Убивать можно и топором.
– Правильно. Но масштабы разные. Или вы солидарны с Иосифом Джугашвили? Он довольно верно заметил, что гибель одного человека – трагедия, а гибель сотен тысяч – уже статистика. Оружие массового уничтожения изобрели такие, как вы, интеллигентные, тихие, гуманные люди. Так что еще неизвестно, кто из нас террорист, – Карл весело подмигнул, – мы с вами в одной лодке, профессор. В прямом и переносном смысле.
– Заткнитесь, вы, оба! – Инга шарахнула кулаком по столу, зазвенела посуда. – Карл, ты так много говоришь с еврейской свиньей, чтобы освежить свой русский? Чтобы легче общаться с твоей славянской проституткой?
Инга была сильно пьяна. Щеки ее пылали, светлые свежевымытые волосы падали на лицо, в глазах вспыхнул ледяной бледно-голубой огонь, не предвещавший ничего хорошего. Ни Бренер, ни даже Карл не успели заметить, каким образом в ее руке появился пистолет. Дуло заплясало перед глазами.
– Вы бы съели что-нибудь, фрейлейн, – осторожно произнес Натан Ефимович по-немецки.
– Молчать! Убью! Карл, учти, я все знаю. Я всегда все знаю. Ты только и ждешь, когда мы приедем в эту вонючую Россию, чтобы опять встретиться с ней. Не дождешься! Сначала я ее прикончу вместе с ее выродком. Он ведь твой, Карл? Какое счастье, у тебя есть сын! – она скорчила приторную гримасу. – Ты получишь деньги за эту операцию, купишь домик в Новой Зеландии и заживешь там в гнездышке со своим счастливым семейством.
– Инга, детка, убери пистолет, майне кляйне, – Карл расслабленно откинулся на стуле и закурил, – мы все устали, перенервничали, пора спать.
Инга щелкнула предохранителем. Рука ее тряслась, дуло перепрыгивало с Карла на Бренера и обратно. В дверях показался незнакомый здоровенный бритоголовый детина. Инга сидела спиной к двери, но просекла по реакции Карла и Натана Ефимовича, что там кто-то есть.
– Не дергайтесь. Тихо сидите. Оба. Одно движение стреляю. Ты, скотина, пошел вон отсюда!
Парень вопросительно уставился на Карла. Судя по выражению его квадратного лица, он не знал немецкого. Карл затянулся, стряхнул пепел и произнес по-русски:
– Все нормально, Эдик. У нас семейная сцена.
– Это прислуга? – усмехнулся Бренер.
– Совершенно верно, – кивнул Карл, – вы спрашивали, кто так вкусно приготовил свинину. Именно он, Эдик. Он вообще мастер на все руки.
– Карл, я не шучу. Ты меня знаешь. – Инга, выпятив нижнюю губу, сдула легкую прядь со лба.
Натан Ефимович заметил, что рука с пистолетом уже не так сильно трясется.
– Майне либе, – вздохнул Карл, – может, мы отпустим профессора и выясним наши отношения наедине?
– Нет. Он останется здесь. Это даст тебе шанс. Если ты продолжишь валять дурака, я сначала убью его. Тогда, возможно, ты одумаешься.
– Слушай, детка, что с тобой? У тебя очередной приступ ревности? Должен сказать, очень не вовремя.
Давай сначала завершим операцию, а потом займемся личными проблемами. Сейчас тебе лучше лечь спать. Ты много пила и ничего не ела. – Карл загасил сигарету, протянул руку к Инге.
Натан Ефимович осторожно приподнялся. Ему вовсе не хотелось схлопотать пулю от этой пьяной идиотки.
– Сидеть! – рявкнула она. – Вы оба не выйдете отсюда, пока я не узнаю все про твою русскую проститутку. Меня интересует имя, фамилия, возраст, адрес в Москве.
– Хорошо, – кивнул Карл, – только сначала объясни, почему ты так завелась? С чего ты взяла, что у меня есть какая-то женщина в России? А тем более – сын. Кто тебе сказал эту чушь?
– Никто. Я ее вычислила. Еще тогда, одиннадцать лет назад. Ты не просто так без конца мотался в Россию.
– Правильно, – спокойно кивнул Карл, – я там учился, у меня там было много дел.
– Много дел и одна проститутка.
– Детка, перестань, – он поморщился, – каждый раз, когда я приезжаю из какой-нибудь страны, ты мне устраиваешь сцены ревности. Ты же знаешь, как я тебя люблю, майне кляйне. Ну разве может кто-то с тобой сравниться? Тем более какая-то русская.
– Карл, не морочь мне голову. Да, я знаю, ты с ней расстался и забыл о ней. Но сейчас в Эйлате встретил опять. Более того, ты узнал, что она родила ребенка. Мальчика. И решил, будто это твой сын. Правильно, по времени все совпадает. К тому же мальчишка похож на тебя, я видела фотографии. И ты, Карл, распустил сопли. Ты всегда мечтал о сыне. Я не виновата, что не могу родить. Она все еще держала пистолет. Теперь уже рука не тряслась, но дрожал голос.
– Ты у меня фантазерка, – Карл ласково улыбнулся, – слушай, давай отпустим профессора? Я провожу его в каюту, а потом, наедине, все тебе объясню.
– Я сказала, он останется здесь.
– Послушайте, фрейлейн, – подал голос Натан Ефимович, – мне вовсе не интересно наблюдать вашу семейную сцену. Я устал, честное слово.
На самом деле ему было очень даже интересно.
Пистолет уже не пугал его. Натан Ефимович почти не сомневался – теперь она точно не выстрелит. Слишком уж затянулся разговор. Пьяный гнев остыл, с каждым словом, с каждой минутой ей все сложней нажать курок. Хотя кто ее знает?
– Хорошо, Инга, – Карл с хрустом потянулся, сцепил руки на затылке, если тебя так разволновали эти дурацкие фотографии… Да, я встретил в Эйлате одну старую знакомую из России. Много лет назад ее под меня старательно подкладывали сводники из КГБ. По моим сведениям, она продолжает тесно сотрудничать, теперь уже с ФСБ. Более того, я подозреваю, она владеет информацией об этой нашей операции. Я намерен встретиться с ней в России и кое-что выяснить.
«Господи, что за бред! – думал Натан Ефимович, стараясь, чтобы удивление никак не отразилось на его лице. – Алиса Воротынцева, Лисенок – агент КГБ? Дочка Юры и Иры, девочка из интеллигентной семьи… Гадость какая…»
– А ребенок? – тихо спросила Инга.
Профессору на миг стало ее жаль. Он догадался, что Карл врет ей. Не стал бы террорист ни за что выкладывать при нем, при Бренере, такую вот информацию. Слишком это серьезно. Не для ушей похищенного профессора. Видно, и правда, с Алисой был у него роман. Это можно представить. Он умен, образован, в нем есть определенное обаяние. Удивительно, какие фокусы выкидывает судьба, как странно тесен мир…
А Инга поверила с поразительной легкостью. Она смотрела на Карла преданными глазами и жадно ловила каждое слово.
«Если перефразировать Карамзина – и бандитки любить умеют», – усмехнулся про себя профессор.
– Ну, майне либе, при чем здесь ребенок? – Карл спокойно протянул руку через стол и погладил ее по щеке.
– Когда мы ее возьмем, – Инга потерлась щекой о его ладонь, – я сама буду ее допрашивать. Хорошо?
– Она не говорит по-немецки, – улыбнулся Карл.
– Ничего. Ты переведешь, в крайнем случае я допрошу ее по-английски. Мне уже приходилось это делать, моего запаса слов вполне достаточно, – Инга убрала наконец пистолет, и Натан Ефимович перевел дух.
– Английского она тоже не знает, – улыбнулся Карл, – она вообще безграмотная, глупая, некрасивая, и даже как агент – совершенно никуда не годится.
– Да, – радостно кивнула Инга, – она страшнее крокодила. Кстати, ты все-таки подобрал те фотографии, которые я не успела порвать? Отдай их мне, пожалуйста.
– Я и не думал их подбирать. Зачем? Я и так отлично знаю ее в лицо.
– Куда же они делись?
Натан Ефимович почувствовал, как бледнеет. Уцелевшие снимки лежали во внутреннем кармане просторной ветровки, которую ему выдали вместе с прочей одеждой здесь, на яхте.
Раздеваясь в ванной, он не забыл вытащить снимки из вороха своей грязной одежды, переложил их сначала в карман махрового халата, потом переодеваясь во все чистое в каюте, незаметно сунул в глубокий карман куртки.
* * *
Валерий Павлович Харитонов еще раз порадовался собственной дотошности, которая так раздражала некоторых его коллег. Вроде уже не было надобности ставить на прослушивание телефоны Цитруса. Писатель-политик стал отработанным материалом, все, что возможно, из него вытянули. Но Харитонов все-таки решил в течение нескольких ближайших дней проследить за нервным, непредсказуемым, болтливым Цитрусом.
Всегда любопытно и небесполезно знать, что остается в памяти человека, подвергшегося такому сложному психовоздействию, как наркодопрос. Под влиянием наркотика допрошенный, как правило, не помнит о содержании выданной им информации и не имеет представления о продолжительности сеанса. Но бывает, что в сознании происходят странные, необъяснимые смещения, особенно это касается людей с неустойчивой психикой, истероидных типов.
Под влиянием наркотика впечатлительный Цитрус принял гипнотизера Ваню за террориста Карла Майнхоффа. Потом проспался, попытался найти какие-то разумные объяснения своему странному состоянию. Думал, мучился, вспоминал, разгребал тяжелый туман в голове. Догадался позвонить в редакцию журнала «Плейбой». Получил там неутешительный ответ, что нет у них корреспондентки Вероники Сурковой. Растерялся. Стал думать дальше. А мог бы, между прочим, воспользоваться советом сотрудника журнала и позвонить в милицию на всякий случай.
