— Куда же ты теперь? — понимая несвоевременность своего прихода, спрашивает Макс.
Глотов молчит. Пристально всматривается в поток машин, словно впервые за рулем. Мысли его далеко от дороги. Спрашивает без всякого интереса: «Что там у тебя?»
— С женой проблемы, — драматично вздыхает Макс, готовясь к продуманному рассказу о семейных неурядицах. Он не замечает, как дрогнул профиль приятеля и косой взгляд скользнул по нему.
— Сложный она человек. Непредсказуемый.
— Да. Двенадцать лет терпел. Сам знаешь, сколько я сделал для нее. Хватит, устал. Пусть работает в твоем фонде. Я ушел. Одну сумку с самыми важными научными трудами прихватил…
Борис Ананьевич, несмотря на погруженность в свои невеселые думы, оживляется:
— Неужто бросишь? Такая не отпустит.
— Отпустит. Зачем ей безработный биолог, из которого она успела все выжать, — искренне сокрушается Макс. В эту минуту он не сомневается в полном разрыве с Верой. Чувствует себя одиноким и бесприютным.
Борису Ананьевичу становится полегче на душе от признания Макса. Чужие горести своих не затмевают, скорее утешают. Глотов не может удержаться, чтобы не передать приятелю кусок своей боли. Поэтому жадно, откровенно рассказывает о приставаниях Веры в Иванове. Макс вслушивается в его циничные выражения и никак не верит, что речь идет о его жене. Вера, его Вера способна на приставания к мужчине? Сама залезает в кровать и просит ее «поиметь»? Подавленный известием Макс еще более воодушевляет Глотова. На какое-то время он забывает о собственном кошмаре. Вся накопившаяся агрессивная энергия вырывается в обличении порока. Для Макса каждое слово звучит откровением. Во всей этой истории его поражает выбор Веры. Зачем нужно было подстилаться под бездарного карьериста Глотова? Ответ не заставляет себя долго ждать. Борис Ананьевич с брезгливостью рассказывает о том, как Вера быстро перенесла свои ласки на Темирова после его согласия помочь ей с защитой докторской. «Она затеяла это ради науки», — утешает сам себя Макс. Но теперь ему мало просто убить ее. Нужно сначала размазать по стенке своими обвинениями. За все двенадцать лет его бескорыстной любви. Дождался благодарности. Оказался использованным рулоном туалетной бумаги… От эмоций у Макса кружится голова. Мысли о Вере душат его натянутыми веревками нервов. Он должен ее убить. Сейчас или никогда!
— Останови машину! — умоляет Макс и впивается в руку Глотова.
— С ума сошел? — орет тот, едва успев сманеврировать, чтобы не зацепить шестисотый «мерседес».
— Прошу тебя… мне в другую сторону. Я доберусь до нее…
Эти мольбы наполнили душу Бориса Ананьевича тихим злорадством, смягчающим собственную боль. Он не утешает Макса. Притормаживает у бордюра. Макс торопливо жмет ему руку и стремглав выскакивает из машины. Глотов замечает забытую спортивную сумку. Но кричать вдогонку уже некому. Макс скрылся в подземном переходе. Борис Ананьевич бросает сумку на заднее сиденье и медленно сворачивает по направлению к дому.
Пребывая в своих мыслях, он не очень понимает, чего хочет от него гаишник, приказывающий жезлом остановиться. Борис Ананьевич подчиняется. Открывает окно и, не глядя, протягивает документы. Гаишник в тулупе, шапке-ушанке, с автоматом через плечо, разглядывает права.
— Машина ваша?
— Нет. Фонда экологической защиты. Я президент, — отвечает Глотов, уверенный, что никаких правил не нарушал.
— Наркотики, оружие имеете?
Он не понимает:
— Вы меня спрашиваете?
— А кого же? Указ президента не знаете?
— Так ведь то против бандитов… — теряется Глотов.
— А инженера на «вольвах» не разъезжают, — ставит его на место гаишник. — Откройте багажник.
Глотов покорно вылезает из машины. Какой смысл ему спорить с идиотом. Открывает багажник. Свет фонарика шарит по углам, но ничего, кроме запаски, не высвечивает. Гаишник явно расстроен.
— Хорошо, — говорит он. — Посмотрим салон. — Светит через стекло на заднее сиденье.
— Это ваша сумка?
— Нет, — признается Глотов. Его раздражает настойчивость мента.
— А чья?
— Приятель забыл.
— А что в ней?
— Откуда я знаю.
— Как это? — возмущается гаишник. — У вас в салоне посторонняя вещь, а вы не в курсе ее содержимого! Может, там бомба. Сейчас вашего брата, президентов, каждую ночь взрывают. А потом с нас же и спрашивают. Что в сумке?
Глотов в ярости открывает дверцу:
— Смотрите сами. Заставь вас Богу молиться, так лбы порасшибаете!
Гаишник аккуратно расстегивает сумку, заглядывает внутрь. Присвистывает не то от удивления, не то от радости, и высыпает ее содержимое на заднее сиденье. Тут же выпрямляется, скидывает с плеча автомат, командует:
— Руки на капот! Живо!
Глотов в растерянности не знает, как быть.
— Чего?
— Руки на капот, падла! Иначе обойму не пожалею!
Истерично-надтреснутый голос мента пугает Глотова больше, чем вскинутый автомат. Он суетливо подчиняется. Жесткие руки ощупывают его в поисках оружия.
— Откуда наркотики, валюта, шприцы?!
— Какие наркотики? — с трудом соображает Глотов. Ему в голову приходит спасительная мысль: «Макс же биолог. Взял с собой какие-нибудь колбочки, препараты». Пытается объяснить гаишнику. Тот, вместо понимания, хватает его за шиворот и тащит к заднему сиденью. Чуть ли не носом тычет в таблетки, ампулы, шприцы, пачку долларов.
— Эфедринчиком балуешься? А в пакетике — героин? Шприцы для инъекций… Добра тысяч на пятьдесят «зелены»! Вы, гражданин Глотов, арестованы!
Борис Ананьевич перебирает медицинские препараты и по их названиям понимает, что мент прав.
— Позвольте, я вам все объясню!
— На Петровке тебя, падла, выслушают. Проверят, какой ты президент.
— Послушайте, вы же нормальный человек. Здесь какая-то ошибка. Поверьте мне…
Гаишник прерывает его:
— Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя с таким количеством наркотиков?
Борис Ананьевич понимает, что просить бесполезно.
— Мне куда?
— По закону — в мою машину. Но вроде ты не такой уж крутой. Ладно, поедем на твоей. Возле МУРа хоть не угонят.
Глотова немного успокаивает это решение. Он готов ехать. Пусть милиция находит Макса и у него выясняет происхождение наркотиков. Сам, Борис Ананьевич уже склоняется к мысли, что его приятель стал наркоманом. Поэтому-то Вера так предлагала себя. Из наркомана — какой мужик? Гаишник садится на заднее сиденье. Запихивает наркотики и прочее назад в сумку. Предупреждает: «Езжай осторожно».
«Вольво» плавно трогается. Они едут по полутемным переулкам.
— Притормози, я позвоню, — требует мент. Глотов останавливается. Чувствует, как что-то тонкое перелетает через его голову и тут же удавкой затягивается на шее. Он пытается обернуться, но в глазах вспыхивает белый огромный свет. Содрогается от собственного хрипа, вытягивается до хруста позвоночника и легко падает в светлую пылающую бездну…
Гнилой долго не распускает шнурок. Вслушивается в гробовую тишину, идущую от тела. Вылезает из машины. Перетаскивает «президента» на заднее сиденье. Заталкивает обратно в рот вывалившийся язык Глотова. Надевает на него бобровую шапку, опускает уши и туго подвязывает под подбородком. Приваливает тело к боковому окну. Полное впечатление в полумраке салона — выпил человек и кемарит. Сбрасывает прямо в снег милицейский тулуп и шапку. Остается в короткой кожаной куртке. Садится за руль и дает по газам.
Гнилой стремится вырваться за город. Он выбирает направление Домодедово. Там ГАИ в основном контролирует трассу в аэропорт, поэтому легко по Каширскому шоссе проскочить в область. Сильный снег затрудняет движение, но он же служит хорошей защитой от мерзнущих в своих тулупах гаишников. Машин на шоссе немного. Освещение отвратительное. Гнилой занят поиском последнего приюта для экс-президента. Проще всего было бы бросить машину с трупом на обочине и на первом же попавшемся частнике махнуть на Рижский вокзал. Но Гнилому хочется выжать из ситуации все, до последнего доллара. Предварительно он договорился с одной конторой, что продаст им глотовскую «вольво». Но пока упорно удаляется от Москвы, поскольку ни один из вариантов избавления от трупа, лезущих в голову, его не устраивает. Уже позади остались Белые столбы. И вдруг решение само мелькнуло на ближайшем косогоре. Справа от дороги Гнилой замечает силуэты сбившихся в стаю бездомных собак. Голодные, страшные и безжалостные, они по агрессивности волков заткнут за пояс, потому что в отличие от диких собратьев не боятся человека, его запаха и даже огня в его руке. Гнилой останавливает машину. Вытаскивает труп, тащит его подальше от дороги за высокий густой кустарник. Раздевает догола. За всем этим хищно наблюдают с десяток пар звериных глаз. Тело Глотова еще хранит тепло. Гнилой бросает его прямо в рыхлый снег и, забрав одежду, спешит к машине. Ему не хочется пускать в ход оружие, отстреливаясь от голодных псов. Достает из багажника запаску, бросает на обочину вместе с одеждой Глотова, обливает бензином из канистры и поджигает. Языки пламени высоко взлетают к небу, освещая стаю, уже готовую разорвать на куски лежащее в снегу, окутанное паром, безжизненное тело Бориса Ананьевича.
