Но Шарль самозабвенно танцевал с этой бесцветной, юной штучкой, которая в известной степени мила и трогательна и, к несчастью, моложе ее, Александрины, более чем на десять лет.
Мадам Дюранси ощутила легкий укол ревности. Ей было не по нутру видеть в глазах Шарля этот страстный огонь, природу которого она слишком хорошо знала. В свое время девчонка ей за все заплатит, но сейчас ей не остается ничего иного, как предоставить Шарлю свободу действий. Впрочем, может быть ей удастся сделать его чуточку более ревнивым, разыграв сюрприз-шутку с этим красивым молодым балбесом, создать какую-нибудь однозначно истолковываемую ситуацию. Шарль принадлежал к числу людей, которые ни за что не отдадут другому даже то, что им даром не нужно, – это была еще одна примета его родства с мадам. Так пусть она переживет хотя бы такой, сомнительного свойства триумф.
Несмотря на сквозняк, на террасе было душно, и красавица Александрина с легким вздохом обратилась к своему партнеру:
– Ах, из-за этого быстрого темпа танца я совершенно задыхаюсь! – Она вздохнула и опустила свои веки под беспомощным взглядом молодого человека, который по-прежнему не в силах был оторвать глаз от ее бурно вздымающейся груди в вырезе платья.
– Пойдемте, – бормотала она, задерживая шаг, – выйдем ненадолго в сад. Прохладный ветерок пойдет мне на пользу.
Она с удовольствием отметила преисполненный ненависти взгляд, которым окинула ее крошка Аврора, когда она под руку с молодым человеком, шурша платьем, спускалась по лестнице.
Полковник посмотрел ей вслед, приподняв брови.
Глаза Амелии тоже созерцали блистательное зрелище, которое являли собой шагающие по газону роскошно одетая женщина под руку со смущенно озирающимся юношей.
– Бедная Аврора, – тихо промолвила Амелия. – Она страстно влюблена в своего Гастона. Они собирались вскоре пожениться, а сейчас Гастон не видит никого кроме мадам. Взгляните только, какой у Авроры несчастный вид.
Полковник посмотрел в указанном направлении.
– Вы имеете в виду ту миловидную шатенку, у балюстрад? Ну, что ж, она утешится, а может быть, ее Гастон, раскаявшись, вернется к ней. Мадам слишком утомительна для молодого человека, который мечтает о миленькой женушке и уютном домашнем очаге. – Он засмеялся ленивым, чувственным смехом, и начал бесцеремонно рассматривать юную девушку, которая все еще смотрела потерянным взглядом в направлении парка. Амелия заметила, как затянулось густой краской лицо Авроры и она, отвернувшись, ушла в дом.
Тем временем мадам Дюранси, опираясь на сильную руку Гастона, шла в направлении того павильончика, который был ей хорошо знаком из прошлых визитов в дом Делансэ. Она вообще обладала удивительным даром выискивать для своих потаенных целей подходящие места. И обостренное предвкушение соблазна, охватывающее ее красивое, пышно цветущее тело, любую потаенную беседку превращало в остров сирен, разумеется, если только ей удавалось найти для этой цели подходящего попутчика. Что ж, это мальчик Гастон, игравший своими мускулами под гладким сукном мундира, прямо-таки пожиравший ее своими большими, истомленными глазами, представлялся идеальным кандидатом для посещения овеянного тайнами царства Венеры.
Александрина со вздохом долгожданного облегчения дала усадить себя на замшелую скамеечку, незадолго до того ставшую невольным свидетелем диалога Амелии и полковника, и принялась обмахиваться носовым платком.
– Ах, я с трудом могу дышать, – простонала она и начала дергать крючки своего кружевного платья. – Не помогли бы вы мне, друг мой, – пробормотала она сдавленным голосом. – Я слишком сильно зашнуровала его. Если бы вы мне чуть распустили шнурки…
Молодой человек, попеременно бледнея и краснея при одной мысли о востребованной от него услуге, руками сколь усердными, столь же и неискусными, затеял возню с ее застежками. Александрина наслаждалась прикосновением его рук и чуть наклонилась при этом вперед, так, чтобы грудь ее обнажилась, открываясь его взору вплоть до мощно устремленных вперед бутончиков-сосков.
– Ах, мне уже лучше, – вздохнула она, когда он чуть ослабил шнуровку ее корсажа. Она прикрыла глаза, дав ему прекрасную возможность, запечатлеть на ее бледно мерцающем плече огненный поцелуй. Милый юноша сам поразился своей отваге и, очевидно, приготовился к отпору. Но Александрина, продувная бестия, вовсе не собиралась делать этого; она уже скорее лежала, нежели сидела на скамейке.
Ее грудь вздымалась и опадала от сладострастных вздохов, и Гастон, сам не заметив каким образом, оказался стоящим на коленях возле красивой женщины, и его губы в союзе с языком вели обольстительный разговор с набухшими бутончиками ее грудей, в то время как руки овладевали обоими упругими изысканными плодами, увенчанными на своих вершинах двумя переспелыми темными ягодками.
Александрина на миг порывистым движением прижала его голову к себе, чтобы затем таким же резким движением оттолкнуть ее. Ей слишком хорошо были знакомы правила игры в полууступчивость и мнимую оборону, и она знала, что лучший способ распалить мужчину – это сперва приободрить его, а затем притворно отвергнуть. Вот и сейчас, в случае с Гастоном, пламя еще жарче разгорелось от мнимой попытки обороны с ее стороны. И в то время, как его губы безостановочно лакомились парой милых ягодок, которые при этом заметно увеличивались и твердели, руки его дерзко проникли через шуршащий лабиринт тяжелых, шелковых юбок в более темные и неизведанные сферы.
– Что вы себе позволяете, вы, маленький наглец?! – пробормотала красавица Александрина, почувствовав, как его пальцы сжались вокруг маленького бугорка, спрятанного в потайном уголке ее бедер. Прикосновение его пальцев замагнетизировало ее, и всю ее пронзила дрожь от ласкающего прикосновения его пальцев.
Гастон на мгновение поднял голову, предоставив полную свободу подрагивающим соскам-бутончикам, которые прорывались на волю из двух крупных, сияющих холмов цвета слоновой кости.
– Мне прекратить? – спросил он внезапно осипшим голосом. Александрина ухватилась за коротко остриженные, черные как сажа волосы и в очередной раз прижала его голову к своей груди.
– Этого я не говорила… Я только поинтересовалась, что вы там так дерзко проделываете?
Ее слова затерялись в неразборчивом бормотаньи, затем, слегка нагнувшись, она ухватилась за то место Гастонова мундира, которое упруго и жестко выдавалось вперед и, казалось, угрожало разорвать плотно облегающую материю.
– Ты транжиришь свое время, мой малыш!
Ее руки, дерзкие, искушенные руки, теребили застежку, устройство которой было ей вовсе не в новинку. Какое счастье, что мундиры гвардейцев Ее Величества Императрицы Евгении все без исключения были одинакового фасона. Улыбка озарила черты ее красивого лица, когда его набухший от пылания страсти инструмент с угрожающего вида головкой выскочил на свободу. Мужчина издал глухое, сладострастное рычание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
