Гастон на мгновение поднял голову, предоставив полную свободу подрагивающим соскам-бутончикам, которые прорывались на волю из двух крупных, сияющих холмов цвета слоновой кости.
– Мне прекратить? – спросил он внезапно осипшим голосом. Александрина ухватилась за коротко остриженные, черные как сажа волосы и в очередной раз прижала его голову к своей груди.
– Этого я не говорила… Я только поинтересовалась, что вы там так дерзко проделываете?
Ее слова затерялись в неразборчивом бормотаньи, затем, слегка нагнувшись, она ухватилась за то место Гастонова мундира, которое упруго и жестко выдавалось вперед и, казалось, угрожало разорвать плотно облегающую материю.
– Ты транжиришь свое время, мой малыш!
Ее руки, дерзкие, искушенные руки, теребили застежку, устройство которой было ей вовсе не в новинку. Какое счастье, что мундиры гвардейцев Ее Величества Императрицы Евгении все без исключения были одинакового фасона. Улыбка озарила черты ее красивого лица, когда его набухший от пылания страсти инструмент с угрожающего вида головкой выскочил на свободу. Мужчина издал глухое, сладострастное рычание.
– Мадам… о, мадам!..
Какое-то время он лихорадочно боролся с ее юбками, преграждавшими ему путь, и вот она уже лежала на замшелой скамейке, похожая на цветок с загнутыми книзу лепестками, и смеялась в лицо мужчине, который, тяжело дыша, неотрывно взирал на ее раскинутые, мерцающие белизной бедра и огненно-красный вихор между ними.
– Что там еще, маленький мечтатель? – спросила она помрачневшим голосом. Юноша с подавленным криком рухнул на нее. Его руки судорожно стискивали и вновь отпускали ее груди, в то время его бедра неумело, наощупь, толчками вслепую прокладывали дорогу в набухающее тепло ее недр. Она немного подвинулась, идя ему навстречу. Несмотря на препятствие в виде платья, тяжелый шелк которого скрипел и шуршал при каждом движении, она сумела обвить свои бедра вокруг его ягодиц и начала воодушевлять его, используя для этой цели каблуки своих вышитых туфелек. Она разожгла поистине ураганный встречный огонь своими быстрыми, колкими ударами по его ляжкам, и два тела вздымались и опадали, пока оба, задыхаясь, не полетели со стоном в бездну наслаждения.
Потребовалось какое-то время, прежде чем Гастон оказался в состоянии высвободиться из жарких объятий Александрины. Страсть его была в высшей степени острой, и его пронзающее копье еще не совсем обмякло. Со странно беспомощным выражением лица он смотрел вниз на опадающую головку, на которой мерцало несколько прозрачных стекловидных капель.
Александрина, быстро обретя самообладание, парой ловких движений поправила помятые юбки и кокетливо тронула своим указательным пальцем влажное, подрагивающее острие.
– Твоя Аврора обретет в тебе истинного мужчину, – заметила она походя, и в ее глазах запрыгал плутовской огонь. Она ощущала себя сытой и удовлетворенной, как ленивая кошка, и ей доставляло удовольствие немного поддразнить своего новоприобретенного любовника. Без сомнения, в подобный момент напоминание об Авроре должно было сильно задеть его.
Молодой человек смущенно оправил мундир.
– Зачем вы говорите об этом, мадам? Аврора?.. Я забыл про Аврору, – с жаром сказал он. – Она всего лишь глупая, маленькая девчонка, которая не достойна сдувать пыль с ваших ног! Ах, мадам, вы очаровательны, я люблю вас, я всегда вас буду любить! Вы должны быть моей отныне и навсегда!..
Он стоял перед ней в позе просителя, и она с игривым смехом рассматривала его.
– Мой бедный Гастон, – сказал она, преисполненная кокетливой нежности, – для такой пожилой женщины, как я, удивительно выслушивать подобные речи…
Ах, как она любила протесты своих юных любовников после такого рода слов. Они падали перед ней на колени и клялись всем блаженством своей жизни, что никогда более не смогут полюбить кого-то еще. Александрина, которую начал, наконец, утомлять его страстный лепет, ибо она томилась по более острому и пряному блюду (как там ее Шарль в плену у малютки Амелии?), решительно встала и сказала, хватаясь за руку Гастона:
– Вы на корню погубите мою репутацию, если мы еще хоть немного задержимся здесь.
Гастон схватил ее руку и осыпал ее поцелуями от пальцев до локтя.
– Когда я смогу снова видеть вас, мой обожаемый друг? – воскликнул он, полный огня и страсти.
Она посмотрела на него чуть раскосыми глазами.
– Предоставим это будущему, Гастон!
Сгустились сумерки, когда она под руку с ним пересекала газон в направлении террасы. На балюстраде оживленно мерцали свечи и голубоватый свет луны пробуждал розовые кусты в саду к новой, таинственной жизни. Где-то в кустарнике заливалась припозднившаяся птица. Оркестр молчал – музыканты прилежно налегали на вино.
К удивлению Александрины она не обнаружила ни полковника, ни Амелии. Отсутствовала также Аврора. Таким образом, она, на чьих губах еще горели поцелуи Гастона, могла праздновать победу. От хозяина вечера она узнала, что Амелия неожиданно упала в обморок на террасе. Полковник с помощью Авроры перенес ее в дом. Послали за врачом, потому что девушку явно лихорадило.
Мадам Дюранси закусила себе губу, чтобы не выдать досады. Что за хлипкое создание эта Амелия. Малейшее дуновение ветра, малейшее грубое прикосновение сваливает ее с ног. Эта маленькая дурочка после отъезда своего юного неопытного любовника, не способного даже сделать из девушки женщину, и в самом деле решила всем продемонстрировать, что наступил конец света. Александрине пришлось приложить усилия, чтобы исключить малейшее проявление своего раздражения и напустить на себя перед лицом месье Делансэ озабоченность и материнское участие. Подобрав юбки, она под руку с бароном торопливо поднялась по лестнице и без стука ворвалась в дверь комнаты, куда уложили больную. Амелия лежала там с закрытыми глазами и лихорадочно раскрасневшимися щеками в беспокойном полусне. Кто-то – вероятно, Аврора – развязал ей платье и корсаж, и тело ее беспокойно шевелилось под легким шелковым одеялом. Александрина обменялась быстрым взглядом с полковником, который стоял, прислонившись к спинке кровати и с непроницаемым выражением лица взирал на больную лихорадкой девушку.
– Как это могло случиться? – Она резко повернулась к нему. – Шарль, должна вам по правде сказать, что вам нельзя доверять юную девушку. Не сомневаюсь, вы переутомили ее танцами. Бедняжка никогда не была особенно выносливой.
Полковник высоко поднял брови.
– Боюсь, что это так. Я совершил непростительную глупость! Мадемуазель была разгорячена, а я дал ей выпить ледяного шампанского.
Сожаление сквозило в его голосе. Александрина подошла вплотную к нему.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
