Наконец полковник поднял ее на руки, перенес в примыкающую к салону спальню и уложил на кровать. Пока он избавлялся от своей одежды и лихорадочно швырял ее поверх стула, Александрина рассматривала его сквозь полуопущенные ресницы и не могла не признаться себе, что ей нравится то, что она видит. Его длинное жилистое тело и в самом деле было фантастически мужественным, а гладкая и загорелая кожа напрягалась поверх нетерпеливо играющих мускулов. Де Ровер шагнул к кровати, упал рядом с ней на подушки, стиснул ее полные груди, жадно втянул в себя чуть терпкий аромат ее духов…
– Боже, какое удовольствие вновь держать тебя в своих руках, – сказал он, с наслаждением обхватывая ее руками и ногами. – Кажется, мы и в самом деле потеряли слишком много времени.
Она напряглась от его прикосновения.
– А знаешь ли ты, мой дорогой Шарль, что нынешним вечером ты у меня не первый? – пробормотала она, обхватывая губами его ухо.
Он засмеялся и крепче прижался к ней.
– Могу себе представить! Бедный Гастон! Наверное, ты растрясла мальца, как грушевое дерево. Я знаю, знаю, что ты у меня чертовка, но я, милая моя, твой господин и наставник! Ты меня любила, и я готов поспорить, в глубине души ты все еще любишь меня. Ты же знаешь, что я один способен вогнать тебя в этот затяжной, душераздирающий экстаз…
– О, зверь!..
Ее пятки в безжалостном стакатто замолотили по его ляжкам, но он лишь засмеялся и всем своим весом придавил ее к постели. Своими руками он промостил себе самую желанную из всех возможных в данный момент дорогу. Она металась ему навстречу, ее бедра взлетали и опускались в бешенном танце. Из ее гортани вырвался стон, глаза подернулись поволокой…
Она попыталась унять буйство своих нервов, ее напряженное лицо исказилось усмешкой.
– Шарль!.. Ты – сатана! – сказала она, тяжело переводя дыхание.
– Совершенно верно, я – твой Люцифер, мой милый чертенок! И ты безропотно поднесешь своему властелину ту дань, которую он пожелает от тебя? Не так ли? – спросил он шепотом, склоняясь над ней.
– Я должна что-то сделать? – с притворной рассеянностью спросила Александрина. Ах, она слишком хорошо понимала, что он имеет в виду. И ненавидела его за то, что даже обвитый ее руками, он способен был думать о другой.
– Амелия! Ты проложишь мне дорогу к Амелии, – сказал он хрипло.
Она разразилась коротким, злым смехом.
– Ты спятил, Шарль! По мне – так получай эту маленькую дурочку хоть сейчас, если тебе это угодно. Она пока что в бреду своих горячечных фантазий, и, не исключено, вновь примет тебя за своего драгоценного Эрнста. Малышка, как ты знаешь, любит этого мальчика, и если тебе нужны ее объятия, завоеванные обманным путем, что ж…
Она говорила, охваченная пароксизмом гнева, и ее глаза, прозрачные, ядовито-зеленые глаза исступленно сверкали.
Шарль, словно лаская, провел рукой вдоль линий ее красивого, чуть искаженного лица.
– Мое удовольствие и в самом деле было бы не меньшим, чем в тот раз. Но я должен разочаровать тебя, ангел мой! Я не буду овладевать Амелией, пока она в горячечных грезах. Мне мало ощутить ее в своих объятиях, меня не устраивает сорвать цвет ее девичества, пока она в бреду. Она должна научиться любить меня! Она должна отдать мне свое кроткое сердце! Она должна добровольно прийти в мои объятия! Я желаю вытравить из нее воспоминания об этом зеленом юнце!..
Александра вновь засмеялась.
– Тебе это не удастся, – нетерпеливо прервала она его. Она не знала, на кого ей больше злиться: на него или же на саму себя? То, что имел в виду полковник, было совершенно не похоже на короткую судорожную связь, в финале которой Амелия будет выброшена за борт ненасытной страсти своего завоевателя, совершенно изничтоженная и внутренне опустошенная.
– Откуда такой скепсис? – откликнулся полковник на ее последнюю реплику. – Может быть, все дело в том, что ты сама влюблена в этого забавного Эрнста? Не так ли? Ведь я прав? Ты согласилась вести торг в надежде заполучить молодого человека для своих целей? Он когда-то устоял перед твоим мастерством обольщения – или почти устоял, если угодно, – и отдал предпочтение Амелии, бедненький мальчик! Естественно, моя неотразимая красотка, это тебя гложет, и ты, стало быть, поклялась разлучить двух любящих молодых людей, развести их сердца…
Он зашелся довольным хохотом.
– Других мотивов не может быть в природе, если я все правильно понимаю?.. Но успокойся! По чистой случайности наши замыслы совпали, и я одобряю твои планы и благословляю тебя! Ты получишь от меня самую эффективную поддержку, какая только возможна. Короче говоря, я соблазняю Амелию, а ты то же самое проделываешь с честным Эрнстом, если находишь это нужным. Но можешь мне поверить, нет ничего более тяжкого, чем сбить идеалиста с того пути, который он однажды посчитал истинным. А мне кажется почему-то, что твой Эрнст обладает всеми данными для того, чтобы стать дураком-идеалистом. Он оставит Амелию только против своей воли!
– Он тоже всего лишь человек из плоти и крови, – гневно пробормотала Александрина. Она попыталась вскочить, но полковник мгновенно ухватил ее, заставил остаться на месте.
– Разгладь свои взъерошенные перья, моя разгневанная прелесть, – сказал он со смехом. – На данный момент нам есть чем заняться друг с другом.
Он скрепил ее поражение поцелуем, так что пышущая гневом Александрина едва не задохнулась, а затем приступил к повторному ее завоеванию. И на этот раз он не успокоился прежде, чем глаза ее подернулись, а голос не начал вновь и вновь хрипло и исступленно выкрикивать его имя.
Окна комнаты были настежь распахнуты, и за деревьями уже занимался рассвет. Первые птичьи голоса доносились из глубины парка. Александрина беспокойно двигалась во сне, а полковник, растянувшись подле нее на покрывале кровати, похожей на большую раковину, задумчиво смотрел, как нежно-зеленые полосы света на восточной окаемке неба постепенно окрашиваются во все более светлые тона.
Вот уже более двух недель «Императрица Нанта» бороздила серо-зеленые равнины океана, продвигаясь в западном направлении. День за днем разносились над палубой зычные команды месье Буайо, который со своей подзорной трубой твердо стоял на капитанском мостике, вглядываясь вдаль. Капитан Буайо был мужчина за сорок, рано поседевший морской волк с резкими чертами лица и ярко выраженным пристрастием к употреблению тяжелого кнута, носимого им за поясом. Он имел обыкновение без раздумий прибегать к крутым мерам воздействия и почти ежедневно тот или иной член экипажа подвергался безжалостной порке, а то и собственноручному избиению капитаном, даже в тех случаях, когда повод лишь в малой степени оправдывал такую жестокость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
