— Как выглядел пассажир? — задал Чекалин главный свой вопрос.
Силков пожал плечами:
— Человек как человек.
— Приметы.
— Обыкновенный человек.
Чекалин начинал выходить из себя:
— Возраст!
— Да не старый. Ближе к молодому.
— Тридцать лет? Двадцать? Сорок?
— Откуда мне знать! — с долькой некоторого возмущения даже сказал Силков. — Я, может, всего разок и посмотрел на него. Я ж говорю — все это не вовремя было. Когда я делом занят был.
— Попробуйте все-таки представитеь себе, как все было, — совсем уже спокойно попросил Чекалин. — Вспомните, кто где находился. Света ведь достаточно было?
— Света? Света хватало! — Помолчал. — Лет двадцать пять ему… Высокий довольно. Не толстый. Одет? Что-то темное на нем. Шапка? Нет, не знаю. Вроде без шапки был. Блондин.
— По фотографии смогли бы узнать?
— Н-нет… — выдавил из себя Силков. И снова ушел в защиту: — Без надобности мне было запоминать его. Мое дело — с нарушителями бороться. За день столько их перебывает — все на одно лицо делаются… — Нормальное человеческое любопытство все- таки взяло верх: — А что — пассажир этот и был шофером?
— Нет, — сказал Чекалин. — Пассажир скорей всего был убийцей шофера. Но в любом случае в момент аварии именно он был за рулем такси. Может быть, это поможет вам получше припомнить все?
Какова должна быть реакция человека, узнавшего, что совершено убийство и что он, окажись поприметливей, мог бы — так совпали, допустим, обстоятельства — помочь наибыстрейшим образом найти убийцу? Как бы ни разнились друг от друга люди, можно не сомневаться, что подавляющее большинство испытало бы недовольство собой, острое сожаление, что из-за своей невнимательности не может помочь следствию. Не таков Силков был! Неизвестно, что там у него внутри шевелилось, может, даже и раскаяние, шут его знает, но в таком случае он очень уж тщательно, и не без успеха, скрывал свои чувства, — наружно Силков был невозмутим и, как прежде, непробиваем. На лице — выражение безусловной правоты.
— А что, — в своей манере поспешил он оправдаться, — у него на лбу написано было, что он убийца? Знал бы заранее, так уж, конечно, все запомнил бы! Как это говорится — соломку подослал бы…
У Чекалина не было больше ни малейшего желания продолжать разговор. Дело ведь не в том, что Силков из-за дурацкой, как показалось было, амбиции что-то там скрывает. Нечего ему скрывать, вот в чем беда! Ничего-то он, к сожалению, не увидел, ничего не запомнил. К большому сожалению. Чекалин крепко, признаться, рассчитывал на него. Ну что ж, говорил себе Чекалин, с подобными вещами приходится мириться. Да и то сказать: если бы не такие вот осечки, вероятно, не было бы на земле занятия легче и проще, чем работа в уголовном розыске…
— У меня больше нет вопросов к старшине, — сказал Чекалин.
Отправив Силкова, сам Фирсов еще задержался ненадолго.
— Встречал ты второго такого деятеля? Ему говорят, что авария, — он даже не спросил, есть ли жертвы! Ему, видите ли, нарушителя надо доутюжить! — Другим тоном прибавил: — А преступника он, похоже, и правда не запомнил.
— Похоже. И что самое смешное — он кругом прав. Нарушитель превысил скорость? Превысил. Нужно его за это наказать? Нужно. Важное дело? Важное. Не вовремя явился со своей вестью прапорщик? Ясное дело, не вовремя. Ну и так далее. А уж преступника возможного запомнить — это он и действительно не обязан. Вот тебе образчик, как можно, ни на йоту не отступая от инструкции много бед натворить…
— Да нет, — сказал Фирсов. — В данном случае он как раз крепко напортачил. Не имел он права отпускать того парня… как свидетеля хотя бы. Потом вся его реакция на аварию — преступная небрежность. Такому не место в органах. Я буду настаивать на его увольнении!
Чекалин понимал: Фирсову надо было дать выход своим так долго сдерживаемым чувствам, поэтому не перебивал. Но мысли его уже далеки были и от незадачливого старшины, и даже от Фирсова. Он набрасывал в уме план дальнейших розыскных действий — своих и всей оперативной группы. Неотложное, самое неотложное хотя бы… Пригласить художника и со слов прапорщика (возможно, и другие очевидцы появятся) составить композиционный портрет возможного убийцы, широко распространив затем фотокопию рисунка в городе. На основе свидетельских показаний подготовить ориентировку на предполагаемого преступника. Установить водителя троллейбуса, на котором разыскиваемый уехал от поста ГАИ, а также пассажиров, которые запомнили, на какой остановке он сошел. Провести беседы с водителями такси, которые работали минувшей ночью и могли видеть преступника на машине номер «47–47»…
5
Оставшись один, Чекалин позвонил экспертам-кри- миналистам.
— Федотов, вы еще здесь? Хорошо. Ребята из ВАИ заглядывали к вам?
— Да, — ответил Федотов. — И слепки с их сапог уже готовы. Я как раз собирался звонить — слепки идентичны следам от сапог, оставленным около машины. Следы же от туфель совпадают со следами обуви в дорожке следов около трупа. Теперь насчет отпечатков пальцев. Как я и предполагал, они двух типов. Одни отпечатки принадлежат убитому водителю такси: полное совпадение большого и безымянного пальцев правой руки. Отпечатки, принадлежащие другому лицу, в картотеке не значатся.
В том, как Федотов доложил обо всем этом, был, конечно, высший экспертный шик: никаких эмоций, ни одного лишнего слова, точно речь о незначащих пустяках, о сущей безделице. Вероятно, и отвечать полагалось так же: сугубо по-деловому, четко, коротко. Но Чекалин решил нарушить неписаные эти правила: не костяшки ведь на бухгалтерских счетах перекидываем — живое дело!
— Черт возьми, — ничуть не сдерживаясь, воскликнул он, — а мы не так уж мало, Федор Федорович, знаем об этом мерзавце! Теперь бы его самого заполучить только…
— У нас еще имеются окурки «Беломора», — напомнил Федотов.
Он, конечно, неспроста упомянул об окурках. Этим он, не изменяя своей лапидарной манере, как бы хотел подчеркнуть, что, когда убийца будет найден, для нас, при таком-то количестве «следов» разного рода, совсем не трудно будет припереть его к стенке. Несомненно, этим своим словно бы мимоходным замечанием он подбадривал Чекалина, что одновременно с несомненностью служило и косвенным признанием им особых сложностей в распутывании дела. Кому-кому, а уж Федотову в этом смысле можно верить: всякое на своем криминалистическом веку видывал.
Не успел положить трубку на аппарат — стук в дверь.
— Входите!
Судмедэксперт Саша Левин:
— Я из морга. Смерть наступила от одного из трех ударов ножом в грудь. Полагаю, что удар прямо в сердце был первым.
— А что это за странные удары в спину? — спросил Чекалин.
— Более чем странные, — согласился с ним Левин. — Они были нанесены по мертвому телу.
— Даже так? Ты не прикидывал, Саша, каков может быть психологический облик человека, совершающего подобное?
— Я вас понимаю, Анатолий Васильевич. Предполагаете серьезные психические отклонения? Скажем, психопат с садистскими наклонностями?
— Что-нибудь вроде этого.
— Не исключено, разумеется. Но мне сдается, что психика у него в норме.
— Тогда что же?
— Скорей всего, чрезмерности идут от неопытности преступника, я хочу сказать — от крайней его неумелости. Порезы, в большинстве своем, незначительные, мелкие… какие-то истерические, что ли. Как если бы человек этот был в смятении, почти в беспамятстве.
Левин явно клонил к тому, что убийство совершено новичком. Что ж, мысль эта была не новая для Чекалина. Но что-то все же мешало ему согласиться с этим логически вроде бы безупречным выводом. Видимо, тут все дело в том, что логика (это Чекалин усвоил чуть не с первых своих шагов в угрозыске) отнюдь не обязательный спутник уголовно наказуемого деяния; тут многое происходит как раз вопреки логике. Так что есть смысл покопаться в противоположном, так сказать, направлении: не было ли в поступках убийцы чего-либо, что, наоборот, выдавало бы преступную опытность этого человека?
Сразу додумать эту мысль Чекалин не успел, однако. Он продолжил ее чуть позже — у генерала.
Генерал позвонил сам, минуя секретаря. Чекалин знал: так он поступает в тех случаях, когда хочет дать понять, что звонит как бы не по службе, а конфиденциально.
— Анатолий Васильевич, не шибко занят? А то зашел бы…
— Да, Сергей, Лукич. Если позволите, я прямо сейчас поднимусь к вам.
— Жду.
Саша Левин пошел к двери:
— Мавр сделал свое дело — Мавр удаляется.
— Погоди, мавр. Нет ли на трупе каких-нибудь следов, которые могли возникнуть во время борьбы, при активной, скажем, самообороне?
— Буде такое обнаружилось бы…
— Да, конечно, — сказал Чекалин.
