— Буде такое обнаружилось бы…
— Да, конечно, — сказал Чекалин.
— Исчезаю…
Приемная генерала располагалась этажом выше.
— Садись, Анатолий Васильевич. Как прошел день?
Рассказ обо всем мало-мальски заслуживающем внимания занял от силы десять минут. Заново прокручивая вслух события дня, Чекалин лишний раз удостоверился в том, что психологический портрет преступника вовсе не столь очевиден, как может показаться с первого взгляда. Видимо, этой мыслью и был окрашен весь его рассказ, потому что генерал прежде всего отметил:
— Как-то очень неэкономно он вел себя, этот блондин… гм, уж не в желтом ли ботинке? Сколько, говоришь, в общей сложности ножевых ударов? Семь?.. Да и пиджак этот с трупа… Новичок?
— Не все сходится, Сергей Лукич. С одной стороны, такая-то уж образцово-показательная беспомощность…
— А с другой?
— Ну вот хотя бы. Смотрите, как находчиво он врал про водителя такси. Как хладнокровно вел себя на посту ГАИ. С какой молниеносностью придумал фамилию шофера. Тут, если угодно, определенная выучка просматривается.
— Все равно, — задумчиво проговорил генерал. — Кроме, может быть, одного. Инстинкт самосохранения малость недооцениваешь. В экстремальной ситуации распоследний дурак умным делается. — Прибавил после паузы: — Что не отменяет, разумеется, твоих соображений. Послушай, — чуть подался вперед, — а вдруг все еще проще? Представь себе на одну минутку, что этот блондин — вообще понятия не имеет о случившемся.
— Как же он попал тогда в машину?
— Ну, это не проблема. Проголосовал на дороге. Тот, кто за рулем был, подобрал его.
— Зачем?
— Мало ли. По доброте душевной. Или, скажем, подкалымить захотел. Попутно.
— От места, где находился труп, до места аварии примерно четыреста метров. Надо же, — слегка поиронизировал Чекалин, — именно в этом промежутке блондин и оставил машину…
— В этом нет ничего не возможного. Бывают и почище совпадения.
— А вас не смущает, Сергей Лукич, что машина следовала из города, а не наоборот?
Генерал упорно гнул свою линию:
— Нет. Ничуть не смущает. Загородные рейсы самые выгодные. Ну, а кроме того, не исключено, что машина шла на дорожную развязку, чтобы вернуться в город.
— Вы не забыли, что блондин в разговоре с прапорщиком назвал шофера дружком? — напомнил Чекалин.
— Ну еще бы не дружок, — поулыбался генерал. — Вместе полкилометра проехали… У пьяного — все дружки, а каждый второй так и вовсе брат.
— Значит, посторонний человек взялся покараулить аварийную машину…
— Почему бы нет? Вместе попали в беду — отчего бы не порадеть почти что родному человечку? Да и вообще, Чекалин, на свете, учти, еще не перевелись отзывчивые люди… Логично?
— Вполне. Меня в связи с этим только вот что интересует: каким образом водитель ухитрился не оставить следов своей обуви на грунте? Испарился, что ли?
— Мда, — помялся генерал. — Это — вопрос.
— Можно еще один?
— Нет чтобы поддаться начальству!..
— Фамилия шофера… Достоверно ль, чтобы случайный пассажир знал ее? Я не могу представить себе ситуации, при которой явный убийца стал бы во всеуслышание объявлять свою фамилию.
— И чтобы посторонний человек, — в тон Чекалину подхватил генерал, — так вот, с ходу, без малейшей на то нужды запомнил эту фамилию… — Сразу, без паузы, перешел на деловой тон: — Думаю, ты прав: надо искать этого блондина. Именно он — ключ к разгадке.
Резко зазвонил один из телефонов. Генерал снял трубку с белого аппарата, стоявшего на столике несколько в стороне.
— Да, Николай Николаевич, — сразу сказал он, — добрый вечер. Нет, не ушел еще, как видите. Нет, я доволен. Преступник? Нет, еще не обнаружен. Чем же доволен? Тем, что следственно-оперативная группа на верном пути… — Некоторое время молча слушал. — Нет, Николай Николаевич, этого, к сожалению, я обещать не могу. Почему? Да потому, что это несерьезно было бы с моей стороны. Спасибо за внимание к нам. Не премину, почту своим долгом… — Положил трубку на рычаг, всем корпусом повернулся к Чекалину: — Эти звонки, учти, тебя не касаются. Тут моя забота. Лично я, даю слово, теребить тебя не буду. Одно требование: в двадцать один час — доклад о сделанном за сутки.
6
В райотделе внутренних дел, несмотря на поздний час, царило оживление. Люди толкались в коридоре, в приемной, в кабинете Исаева, где — вот уж кого Чекалин не ожидал сейчас встретить! — был также и Еланцев.
Собственно, уже одно присутствие здесь Еланцева в более чем неурочное это время говорило Чекалину — еще до того, как успел вникнуть в происходящее, — одно это говорило, что сейчас происходит нечто очень важное для розыска и следствия. Еланцев был своего рода порукой этому.
Взаимоотношения между следователями прокуратуры и сотрудниками уголовного розыска исчерпывающе регламентированы. По закону дело угрозыска, коротко говоря, выявить следы преступления, представить необходимые доказательства, найти преступника; дело следствия — изобличить виновного, доказать его виновность. Вот почему для суда имеют силу лишь документы и доказательства, оформленные следователем прокуратуры (речь, понятно, о делах соответствующей подследственности). Есть следователи, которые всерьез приступают к делу только после того, как преступник усилиями угрозыска предстанет пред их ясны очи, а до той поры проявляют себя не слишком-то активно. Но лучшие следователи поступают не так. Они стараются войти в дело как можно раньше, что называется, с первых шагов, и им не кажется, что они зря теряют время… даже если какая-то часть проделанной работы впоследствии окажется ненужной, не имеющей отношения к делу. Еланцев никогда не чурался черновой работы, но именно у него почти и не было «проколов», чаще всего он попадал в самую точку. Как правило, он появлялся как раз тогда, когда ему следовало появиться. Иногда — от обилия таких совпадений — даже так начинало казаться, что, дескать, стоит ему объявиться в угрозыске, как тут же самое важное и начинает происходить… Но это так, в шутку, скорее. А если всерьез — просто еще один аргумент в пользу древней как мир истины, что на ловца и зверь бежит.
Ладно, как бы там ни было, а сейчас Еланцев, как, впрочем, и сам Чекалин, оба они подоспели очень даже вовремя. Люди, находившиеся в райотделе, были таксисты. Те, что в ночь убийства работали на линии. Мало того, как оказалось, все они (тут надобно отдать должное сотрудникам райотдела — весьма оперативно развернулись!) по прихотливой игре случая были очевидцами наезда машины «47–47» на другое такси (госномер «23–38»), за рулем которого был водитель Соловьев. Произошло это дорожно-транспортное происшествие в начале первого ночи. Машину «47–47» в этот момент вел не Щербанев, а, по предварительным данным, какой-то молодой парень.
Еланцев приготовил бланки протокола допроса свидетелей. Первым пригласили в кабинет Исаева водителя Соловьева, чья машина пострадала от наезда. Допрос, так условились, вел Еланцев; Чекалин и Исаев, разумеется, тоже могли задавать вопросы — если понадобится.
Соловьеву было 37 лет, таксистом работает девятый год. По своему почину для чего-то добавил, что — отличник соревнования, а фотография его вот уже второй квартал находится на Доске почета. По существу же дела Соловьев показал, что сильный удар в левый борт машины он ощутил в тот момент, когда остановился у тротуара, чтобы взять пассажирку. Было это на привокзальной площади. Время? Ноль часов пятнадцать минут. Это — точно? Точнее быть не может: в момент удара машинально взглянул на вокзальные часы. А дальше? Что было дальше?
— Дальше, значит, было так. Хотел выйти из машины. Нет, не тут-то было. Заклинило дверь! Мою, водительскую. Вылез через правую дверь. Выскакиваю! Вижу: наша же таксопарковая машина — «47–47», чуть впереди. Водитель ее рядом стоит. Я к нему: ты что, ёксель-моксель, слеподырый? Или с пьяных глаз? Надо же — прямехонько своей правой фарой мне в дверь саданул!
— А он что? — спросил Еланцев.
— Молчит, чего! Что в его положении скажешь? Тут набежали ребята-таксисты. Слышу, кто-то спрашивает его: ты что, с нового набора? Ага, говорит, с нового. Я ему: давай права. Сейчас, отвечает. И в свою машину. Выносит права, я их в карман себе (техталон вернул, конечно, на кой он мне!), сунул права в карман, вот в этот, нагрудный, и соображаю, что дальше делать. Ясное дело, с линии надо сходить: аварийная машина. Через дверь пассажира влез назад в машину, завел, все вроде в порядке. Включаю первую передачу, а она не включается. Повело, значит, сцепление от удара. Ну, попросил Арсеньева, бывший напарник мой, — он тоже тут был — отбуксировал меня в парк.
— Опишите, пожалуйста, человека, который, как вы считаете, был за рулем машины «47–47».
— Высокий парень. Лет двадцати. Красивый, я бы сказал. Не худой, не толстый — все в меру. Волосы? Светлые. Нет, без головного убора он был, точно. Темная куртка. Наверно, нейлоновая. Шарф? Не заметил. Что меня удивило — в правой руке снятые перчатки. Я еще подумал: во пижон, водить не умеет, а туда же, перчатки.
