Он невольно вздрогнул, оказавшись в темном холле. Потом толкнул другую дверь и вошел в гостиную. Обстановка была совершенной в своем благородном минимализме: плексигласовый стол, плоское прямоугольное канапе, красный цветок лотоса на низком столике, белые плиты пола.
Что-то между «Филипп Старк» и центром управления полетами, подумал Томас.
Он сделал несколько шагов и заметил некоторые признаки постоянной занятости хозяйки: папки, аккуратно расставленные на стеллажах, компьютер (три монитора, скажите, пожалуйста!) и бар в стиле хай-тек, встроенный в прозрачную колонну. К потолку был подвешен стеклянный футляр, в который вложен японский меч.
— Вон отсюда!
От неожиданности Томас чуть не подскочил. Но в следующий момент понял, что эти слова обращены не к нему.
— Вы уволены, — спокойно добавил голос Хейзел Кейн.
— Вы не посмеете! — угрожающе произнес мужской голос.
— Отчего же. Еще как посмею.
И почти сразу же этот разговор в точности повторился, что лишь подтвердило догадку, уже промелькнувшую в уме Томаса это всего лишь запись.
Он пересек гостиную и подошел к двери в смежную комнату.
— Я день и ночь убивался ради вашей гребаной передачи!
— Вы зашли слишком далеко. Я не могу подвергать участников опасности.
— Черт возьми, Хейзел! Я… я обещаю вам, что вы об этом пожалеете!
Голос ведущей стал острым, как японский меч в ее гостиной.
— Единственное, о чем я сожалею, друг мой, — так это о том, что мне пришлось работать с вами. Даю вам десять секунд, чтобы убраться отсюда. В противном случае я сниму трубку вот этого телефона, и будьте уверены, у вас появятся большие неприятности.
Томас толкнул дверь. Хейзел Кейн с бокалом вина в руке сидела перед большим экраном. На коленях у нее лежал пульт.
— Я ждала вас, — сказала ведущая.
— Вы знали, что я здесь?
Она указала на монитор, и Томас увидел себя со спины. Стало быть, камеры были повсюду.
— Я записываю все, что происходит в моей гостиной. Можете называть это паранойей. Но истинная причина заключается в том, что здесь подписывается великое множество контрактов.
Она поднесла бокал к губам, не отрывая глаз от Томаса.
— Договоры составляют мои адвокаты. Спонсоры, смежные права, подсчет аудитории — все учтено. Но истинная власть вступает в действие между произнесенными тостами и поднятыми бокалами с шампанским. — Она поднялась и приблизилась к нему. — Именно здесь творится и уничтожается истинная реальность, Том. — Она жестом обвела комнату. — Все остальное — только иллюзия.
— Сожалею, что вошел без предупреждения. Я услышал спор. Подумал, что вам может понадобиться моя помощь.
— Уж признайтесь, что на самом деле вам стало любопытно, — прошептала Хейзел, подойдя к нему почти вплотную. — Так ведь? Я возбуждаю ваше любопытство, Томас?
Он почувствовал, что краснеет.
— Кто этот парень на видеозаписи? — спросил он, чтобы сменить тему.
— Один из бывших служащих.
— Что, ему не понравилась ваша манера общения?
Казалось, Хейзел была раздосадована этим замечанием. Повернувшись к Томасу спиной, она выключила изображение, поставила бокал на стол и направилась в гостиную. Томас, смущенный, последовал за ней, хотя и без приглашения.
— У ведущей телешоу мало друзей, — сказала она. — И много врагов. Я поселилась в отеле из практических соображений. На телестудии всегда слишком много народу. Совсем нет времени на личную жизнь.
Она набрала что-то на клавиатуре компьютера.
— Здесь — мое убежище, которое, как предполагается, закрыто для непрошеных вторжений. Однако и дня не проходит без каких-либо проявлений агрессии. Телефонные угрозы, кражи видеозаписей и пиратские трансляции, провокации журналистов… Увольнение работника — самая меньшая из неприятностей, с которыми я сталкиваюсь. — Она покосилась на японскую саблю. — Когда рука поражена гангреной, лучше ампутировать ее. «Неуязвимость — в обороне, но возможность достичь победы — только в нападении». Сунь Цзы.
— Вы безжалостны.
— Это война.
— Тогда уж — религиозная война. Приплести Библию к реалити-шоу — это слегка рискованно, вы не находите?
— В Европе никому и в голову не пришло бы возмутиться. Здесь приходится иметь дело с полусотней религиозных ассоциаций… К счастью, для них всех существует один-единственный бог.
— Деньги?
— Рейтинг.
— И поэтому вы решили пригласить Карен Уэлш?
— Я надеюсь, вы не будете заново начинать этот разговор? Она является частью вашей истории, поэтому вполне естественно, что я ее пригласила. Вы сильный человек, вы с этим справитесь.
— Это комплимент?
— Да.
— Тогда спасибо.
— Не за что. Среди телеведущих тоже попадаются приличные люди, вы не знали?
Она протянула руку к двери, которую Томас раньше не заметил.
— Там вы встретитесь с Питером и его родителями. Не заставляйте их ждать.
Они вошли в соседний номер, обставленный более традиционно. Супружеская чета терпеливо ожидала их, сидя в удобных кожаных креслах. Ребенок, так же молча, как и родители, сидел на стуле между ними.
— Кстати, — прошептала Хейзел на ухо Томасу, — можете оставить себе мою зажигалку. Я вам ее дарю.
Томас вышел из комнаты четверть часа спустя, взял у охранника свое удостоверение личности и спустился на лифте в холл отеля. Его багаж уже вынесли из номера и погрузили в автобус для участников шоу. В номере ему больше ничего не было нужно. Томас обогнул небольшое искусственное озерцо и остановился возле барной стойки в центре холла.
Ему удалось избежать встречи с большинством участников, чему он был очень рад. Мальчишка, Питер Ди Маджио, так и не раскрыл рта за все время общего разговора. Зато его родители говорили обо всем — о деньгах, о кастинге, о своей доле прибыли… Прямо начинающие агенты. Не говоря уж о том, что их сыночек, о котором ему раньше было сообщено, что тот «необыкновенно развит для своих лет», выглядел настолько безучастным, что у него можно было заподозрить аутизм.
Томас вздохнул, вскарабкался на высокий табурет и заказал двойной скотч. Его мысли снова вернулись к Хейзел Кейн.
Зачем ей понадобился этот трюк с просмотром видеозаписи?
Дверь ее номера была открыта. Нарочно. Ей зачем-то понадобилось, чтобы он услышал запись какого-то давнего спора. Но зачем?
Может, она надеялась, что он по-рыцарски бросится ей на помощь и в результате будет выглядеть полным болваном?
Отражение на дне бокала улыбнулось Томасу жалкой улыбкой.
Да нет, не может быть. Но этот тип на видео — кто он?
Томас на некоторое время отвлекся от своих мыслей, увидев живописное женское трио, вошедшее в холл. Негритянка, белая и азиатка, а за ними — целая толпа охранников. Затем три женщины встали на эскалатор, ведущий на подземную парковку.
— Вы в отпуске? — спросил Томаса бармен.
— Нет.
Он с сожалением поставил бокал. Ему тоже пора было отправляться.
— Мой отпуск как раз сегодня закончился.
ГЛАВА 5
― По мне, это потрясающе! А тебе как? — спросила юная латиноамериканка, вертясь в кресле. Она не переставала вертеться с того момента, как села. Вот уж точно, «шило в заднице»… До отъезда оставалось меньше получаса, и всеобщее лихорадочное возбуждение стремительно нарастало. Глаза девушки снова остановились на Элизабет.
— Но вот твоего мужа я бы прикончила, — добавила она.
Элизабет ничего не ответила.
Никто не слышал их разговора — танцзал «Калифорния» был почти пуст, — и ближайшие журналисты находились примерно в десяти метрах от них, за ограждением. Однако Элизабет все равно ощущала неловкость.
Убить мужа? Конечно, она думала об этом. Она столько раз воображала себе его смерть, что уже потеряла им счет. Семь лет в браке, из них шесть лет сплошной ненависти. Однако о том, как именно перейти к действию, она никогда не размышляла. Это было бы безумием. Что стало бы с детьми? Нет, лучше было делать то, что она всегда делала. Ее выбором было смирение. Единственная ценность.
Элизабет слегка подергала за ниточку чайный пакетик в своей чашке. Латиноамериканка на другом конце стола нервно похлопывала себя по бедрам. Элизабет наблюдала, как вода в чашке постепенно темнеет.
Ее первый муж, Шон, был веселый ирландский здоровяк со светлой бородой и веснушками на руках. Он был родом из Огайо, из фермерской семьи. Они поженились в ранней молодости, и ему хватило времени сделать ей троих детей, прежде чем погибнуть в автомобильной катастрофе. Недолгий период после его смерти был похож на проблеск солнца между двумя грозами. Потом появился Дик.
Элизабет отпила глоток чая. Он оказался слишком горячим, и она снова поставила чашку на стол.
Последний год был для нее особенно тяжелым. Несмотря на макияж и всевозможные уловки, ей не удавалось скрывать кровоподтеки. Длинные рукава, шейные платки, целые дни дома под предлогом недомогания, чтобы никто из соседей не увидел ее распухшего лица.
