Часто, по выходным, утром, мы лежали в постели. Я просыпался раньше, открывал глаза и любовался её красотой, когда Наташа ещё видела сны. Она спала на животе, сложив ладошки под головой и повернув лицо на бок, глаза под её прикрытыми веками быстро двигались, губы подрагивали в едва заметной улыбке. Казалось, ничто в этом чокнутом мире не может нас разъединить. Я прекрасно понимаю, что у каждого человека, сны, пожалуй, самая личная, глубинная, единовластная составляющая. Рыться в чужих сновидениях, без ведома хозяев, если бы такое было возможно, это крах всей вселенной. Но! Больше всего на свете я хотел бы тогда видеть её сны!! Что за пределами яви в было в её головушке?
Она открывала глаза и продолжала улыбаться.
— Ты снился мне, – пела Наташа. У неё был высокий тонкий голос. Если не прислушиваться, что она говорила, можно было действительно подумать, что она поёт,
— Ты снишься мне каждую ночь, - отвечал, чувствуя приятное покалывание в спине от её слов.
Мы, молча, пили кофе с бутербродами, и всё время смотрели друг другу в глаза. Вместе выходили в шумный, пыльный город, держась за руки, и не было для нас ни шума, ни пыли.
Однажды, повинуясь какому-то порыву, я засучил рукав её белой рубашки. До сих пор не понимаю, почему я это сделал, всё произошло импульсивно, спонтанно. На бледной коже предплечья виднелись несколько белых рубцов.
— Что это? – Я сделал вид, будто не замечал их никогда раньше. До этого момента я всегда избегал этой темы. Не знаю зачем, откладывал разговор на потом.
— Глупость, ответила тогда Наташа.
Мне было больно так, словно я сам порезал только что себе предплечья. Скажи мне, как это случилось.
Теперь я видел, как она напряжена. Как покраснело её лицо. Казалось, она борется сама с собой, заставляя себя рассказать и запрещая себе говорить. Моё сердце колотилось, словно потеряло связь с реальностью, оторвалось от тела и бежало само по себе, все, ускоряясь и ускоряясь. Наташа, смотрела на меня и нервно улыбалась.
— Ты застаёшь меня врасплох. Сейчас я расскажу тебе, а потом буду жалеть.
— О чём? – Пожал я плечами.
Наташа склонила голову набок.
— Ну, как же? Может быть, если бы ты меня спросил тогда, давно, когда я это сделала. – Задумчиво проговорила она. - Тогда мне очень хотелось всё выговорить кому-то. Может быть тогда, я избавилась бы от мерзкого чувства тоски и стыда от своего поступка. А сейчас…
— А что сейчас?
— Проходит время, и постепенно привыкаешь жить в новом качестве. Наверное, «новое качество» – не совсем подходящий термин… Просто, смиряешься с тоской. Она становится, как бы частью тебя, а потом не замечаешь её, как не замечаешь, что ешь правой рукой, читаешь слева направо, не замечаешь, как большинство свершений повседневности. – Она задумалась ненадолго. – А если сталкиваешься, если кто-то или что-то возвращает тебя в прошлое, вдруг становишься беспомощной, растерянной. Попробуй удерживать внимание на своей правой руке, когда ешь, думать только о ней, замечать лишь её, как она подносит ложку или вилку к твоему рту – гарантирую, что такой обед тебе не понравится.
Несмотря на её слова, мне не расхотелось выяснить причину, по которой в области её правого предплечья белели шрамы. Я просто был уверен, что она должна мне всё рассказать. Всё то, что она рассказывала, воспринималось мной не больше чем нелепым оправданием её собственного страха оказаться глупой в моих глазах, оказаться не такой, какой она мне нравилась, какую я любил.
— Хорошо, - сказал я, - сегодня вечером буду только тем и заниматься, что следить за своей правой рукой.
По большому счёту, она могла бы и не отвечать, если действительно не хотела этого, однако, не остановилась, не перевела разговор на другую тему. Значит, ей нужно было выговориться. Возможно, стоит время от времени прослеживать, как правая рука подносит ложку ко рту – иногда это помогает есть аккуратно.
Она забралась с ногами на кровать. Обняла колени. И стала говорить.
Наташа рассказала, что не так уж давно, скажем лет пять назад, она вышла замуж. Конечно, сначала, около полутора лет она жила не расписываясь, так как не достигла совершеннолетия. Однако, за это время уже успев стать матерью. Она родила мальчика, соорудила более– менее уютное гнездо из квартиры мужа - мало ухоженной, пыльной, холостяцкой пещеры с немытыми окнами. С супругом они познакомились при обстоятельствах, которые для другой женщины стали если не концом света, то уж точно не превратились бы в брачные узы.
Наташа воспитывалась в строгости. Будучи единственным ребенком, в семье, она вопреки большинству единственных чад, не была всеобще обожаемой любимицей, принцессой, Нет, она была падчерицей при живой мамаше. Только в сказке Золушки добрые и счастливые, наяву они упрямые и брутальные. Она ещё в школу не пошла, а уже задумалась, почему она вообще живёт на свете, по чьей прихоти видит, слышит, осязает? И если уж, выпало, наказание родится, то почему именно человеком? Лучше быть деревом, думала она, травой, муравьём, или одинокой, всех избегающей змеёй, ползающей на брюхе в поисках лягушек.
Мать её была жесткой, деспотичной стервой. Которая могла тушить окурки на спине дочери, за то, что та смотрела «слишком своенравно». Отец - безвольным, давным-давно улетевшим и не желающим возвращаться человеком. Одним словом – художник. Ежедневно, его творения видело полгорода. Это были киноафиши показываемых местным небольшим кинотеатром лент. Ему, конечно же, хотелось чего-то большего. Дома он почти не ночевал, всё время пропадал в своей мастерской. Творил. Но эти его картины, кроме дочери никто не видел. Не Наташи, другой, от первого брака. Часто, в поисках окрыления, он тянулся за бутылкой. Крылья не вырастали, а алкогольная зависимость, в итоге, стала пожизненной спутницей. Была ещё бабка, мамина мать. Та звала к себе внучку, когда в доме нужно было убраться, постирать, приготовить еды. Часто путала или вовсе забывала внучкино имя, но всегда, после проделанной Наташей работы, давала девочке рубль, а то и три, на мороженное. Наташа брала деньги молча. Дома складывала в коробку из цветных открыток, склеенную, и обшитую по граням синими шерстяными нитками. Деньги откладывала на побег из дома. Рассчитав, сколько она сможет заработать, к тому времени, когда ей исполнится четырнадцать и, без сопровождения взрослых будет разрешено сесть в поезд, девочка каждый вечер ложилась в постель, мечтая о том, как уедет в самостоятельную злую и трудную, но свою собственную жизнь. Она не позволяла себе взять денег из копилки, даже когда во рту было, кисло-кисло от жизни и детская природа просила купить хотя бы молочное мороженное за десять копеек. Влачились годы. Наташа становилась старше. Окончила начальную школу. Получила пионерский галстук. Затем прошёл четвёртый класс, пятый. Училась она отлично, хотела быть лучше всех. Сама хотела. Вопреки матери, порядочной, интеллигентной стервы от которой слышала в свой адрес только одно слово «конченаядура».
Те, кого Наташа с натяжкой называла своими подругами, вряд ли могли понять её терзания и стремления вырваться на свободу, расскажи она им о своих проблемах. Детские любови были ей непонятны. Записки мальчишек, белые танцы на чаепитиях, переживания по поводу выскочивших прыщиков – были не для неё. Конечно, виду она не показывала, стараясь удержаться в стае. Живя, в клетке, она научилась быть хищником. Детским умом она понимала недетские вещи, например, что от неё хотят и как обернуть это в свою пользу. Поц Дейл Карнеги, с его искусством лгать улыбаясь, рядом не валялся с тринадцатилетней девочкой.
Мать с годами перестала отличаться от параноидальных старушек. Отец запойно пил, умертвив себя задолго до смерти. В четырнадцать девочка решила: «Всё, хватит!», - она должна быть свободной. Но её сбережения съело жрало инфляции, а веяния нового времени требовали больших денежных вливаний. Наташа решила, что ехать в неизвестность, с деньгами, на которые едва хватит купить билет до Ленинграда – просто безумие. Сдохнуть голодной смертью, при большом желании она могла и раньше. Сейчас она хотела жить. Дышать полной грудью. Гормоны, превратившие её в женщину, требовали жизни. Жизни творимой своими руками, без побоев и ругани в свой адрес. Без психованной суки, которую нужно было называть матерью. Можно будет, полюбить какого ни будь принца, отдать ему всю себя, получив взамен обожание. Так хотелось обожания. Что бы на руках носили, заботились.
Время от времени она стала перелистывать журналы с рубриками объявлений о знакомстве. Специально их не приобретала, но всё чаще неожиданно наталкивалась на своднические объявления в самых разных местах: в школе, взяв почитать журнал у какой ни будь из подруг на уроке, дома прибираясь в кладовой, просто, стоя на остановке у киоска с газетами и разглядывая витрину с дешёвыми газетёнками, чтобы скоротать время.
