Я не знала, хорошо это или плохо, что идет дождь. Предотвратит ли он пожар – или сделает все еще ужаснее? Я хотела лишь одного – чтобы весь мир замер до тех пор, пока я не выберусь из самолета и не окажусь в безопасности. В канаве было темно, словно кто-то выключил свет. Вскоре я начала дрожать. Капли дождя стучали по металлу, как маленькие камешки. Я слышала какое-то тиканье. Я даже могла услышать свое дыхание. И я думала о том, сколько времени понадобится, чтобы канава заполнилась водой и я утонула бы в результате авиакатастрофы.
Я продолжала попытки высвободиться. Но безрезультатно.
Я чувствовала себя одиноко много раз в своей жизни – иногда в хорошем смысле, иногда в плохом – но я никогда не чувствовала себя настолько потерянной.
– Вернись, – шептала я Чипу. – Вернись.
Но мои слова тонули в шуме дождя.
А потом я услышала самый прекрасный звук, который когда-либо слышала в своей жизни – до этого момента и даже до сих пор.
Сначала вдали, потом все ближе. Сирена.
Пожарная машина.
Чип не вернулся, но у меня теперь было кое-что получше.
И в этот момент, словно почувствовав их приближение, дождь утих и превратился в легкое накрапывание.
Слышимость внутри самолета была довольно хорошей. После того как выключили сирену, я могла слышать, как пожарные снаружи разговаривали и выкрикивали друг другу команды. Их было пять или шесть человек. Я слышала звуки, которые не могла идентифицировать – звяканье, клацанье, лязг. Один парень обозвал другого болваном. Прошло несколько минут, потом еще несколько. Я не могла понять, почему никто до сих пор не пришел вытащить меня.
А потом я услышала новый звук – нечто другое. Вспышку. Словно спичку поднесли к газовой горелке и она вспыхнула пламенем.
Я услышала его за полсекунды до того, как начался пожар. Достаточно для того, чтобы успеть немного съежиться и прикрыть лицо руками.
А потом все смешалось: шум, ветер, жара. Я низко склонила голову, потому что это было единственным, что я могла сделать. Я почувствовала, как мне обожгло шею, а спустя несколько секунд пожар стих. Кабина была наполнена дымом и пахла барбекю и палеными волосами.
Следующими звуками, которые я услышала, были лязг и звон металла, по которому кто-то наносил удары. Я слышала хлопки, мужские голоса, шум мотора и какое-то жужжанье. А потом, спустя несколько секунд, крыша самолета, которая после нашего приземления стала скорее стеной, отвалилась. И рядом со мной появился стоявший на коленях пожарный в полном обмундировании и с маской на лице. А позади него был снег. И только в этот момент я заметила, что снег был и в кабине.
Пожарный снял маску и оказался дамой. Женщина-пожарный! Она назвала мне свое имя, но я понятия не имела, что она сказала. Иногда, даже сейчас, когда я не могу уснуть, я пытаюсь вспомнить, что это было за имя. Карен? Лора? Дженни?
– У нас живой пациент, – объявила она.
Мне показалось, что я уловила в ее голосе удивление.
Она придвинулась ко мне, в то время как остальные продолжали отламывать крышу.
– Скажите, что у вас больше всего болит.
– У меня ничего не болит, – сказала я.
Она протянула руку, чтобы проверить мой пульс. На лице у нее отразилось сомнение.
– Совсем ничего?
– Я в порядке, – заверила я. – Просто застряла, – а потом спросила: – Почему идет снег?
– Это не снег, – ответила она. – Это пена. Для тушения пожаров.
Пена! Для пожаров! Я на секунду забыла о пожаре! И только сейчас я почувствовала жжение на шее и на руке.
– На самом деле, у меня могут быть кое-какие ожоги, – сказала я.
Она улыбнулась мне:
– Вам очень повезло. Пожар начался в тот момент, когда мы уже развернули шланги. Мы потушили его за одну минуту.
– Похоже, мне действительно повезло, – согласилась я.
– К тому же, – продолжала она, светя крошечным фонариком мне в глаза, – лежа лицом вниз в канаве, вы оказались в самом лучшем положении, когда огонь охватил кабину.
– Значит, мне повезло вдвойне, – сказала я.
– Вы шутите? Не вдвойне, а вчетверо. Я поражена, что вы не превратились в брикет угля.
– Я тоже, – ответила я.
– Мы собираемся положить вас на доску, – сказала она. – Чтобы ваше тело было неподвижным, пока мы будем перевозить вас в больницу.
– Я думаю, что я на самом деле в порядке, – возразила я. – Просто застряла.
Но она уже достала кислородную маску и собралась надеть ее на меня.
– Сейчас мы дадим вам немного кислорода. Чтобы вам было легче дышать.
– Но я и вправду в порядке.
– Это просто мера предосторожности, – сказала она, подмигнув мне. – Так положено. Вы же не хотите, чтобы у меня были неприятности?
Этого я не хотела. Хотя у женщин-пожарных в любом случае должны были быть железные нервы, и они не очень боялись неприятностей.
И я притихла и стала послушно вдыхать прохладный кислород, а она тем временем осторожно, сантиметр за сантиметром, просовывала мне за спину длинную доску. Она также надела мне на шею фиксирующий воротник, хотя мне было абсолютно ясно, что он не нужен. На последний этап, после того как меня надежно закрепили на доске, ушло довольно много времени. Нужно было разобрать всю переднюю часть самолета, чтобы освободить мои ноги. Этим занялись сразу трое пожарных, которые вовсе не спешили.
Но я была благодарна им за их осторожность. Никто не торопился, все действовали предельно аккуратно. А моя безымянная дама-пожарный все это время оставалась рядом со мной, снова и снова заставляя меня пошевелить пальцами рук и ног и мило болтая, чтобы отвлечь меня. Она сказала, что, если бы разбился большой самолет, вызвали бы сразу огромное количество спасателей и карет «Скорой помощи». Но «эти маленькие самолетики больше похожи на игрушки из фольги».
Еще до того, как меня вытащили, я услышала шум подлетающего вертолета.
– А вот летит ваше такси, – сказала моя новая подруга.
– Но я же в порядке, – снова попыталась убедить ее я.
– Вам понравится. Это очень интересно.
– А где Чип? – спросила я.
– Это ваш бойфренд?
– Мой жених, – ответила я, впервые произнося это слово.
– Он около кареты «Скорой помощи».
– Он ранен?
– Они сейчас осматривают его. Но, похоже, на нем нет ни царапины.
Когда меня, наконец, окончательно освободили и погрузили на каталку, они повезли меня к карете «Скорой помощи», где с меня осторожно ножницами срезали всю одежду, а потом поставили капельницу с морфином.
Гроза стихла, и теперь небо было совершенно безоблачным. Я видела над собой миллионы звезд, и я благодарила их всех. Я благодарила их за удачу, за пожарных, за сирены, за огнетушители, за канавы, за болторезы, за кислород и за надежду, за чудеса и за то, что я не превратилась в уголь.
Парамедики не переставали возиться со мной. И всякий раз, когда я заверяла их, что я в порядке, они лишь пожимали плечами и отвечали:
– У нас такие правила.
Согласно инструкции, они повезли меня в карете «Скорой помощи» к вертолету, который приземлился всего в двухстах футах от нас. И они не позволили Чипу сопровождать меня, хотя в кабине было много места.
– Мне нужно, чтобы ты был рядом со мной, – сказала я, когда меня везли к вертолету.
– Я не могу, – ответил он.
– Сделай это!
– Я встречу тебя в больнице, – крикнул он мне вслед.
Если я собиралась лететь, а он ехать на машине, я подумала, что ему придется поторопиться. Но он не торопился. Я бросила не него последний взгляд, когда меня грузили в вертолет. Он стоял все на том же месте, неподвижно, как статуя.
Я не могла поверить, что вокруг меня поднялась такая суматоха. Честно. Из-за пустяков.
Ну, может быть, не совсем из-за пустяков. Я была на волосок от смерти. Самый мой страшный кошмар сбылся. Крушение, дождь, огонь. Может быть, я не смогу перестать дрожать.
Но мы все-таки выжили.
К тому моменту, когда меня погрузили в вертолет, я уже засыпала. Я подумала, что это из-за перенесенного страха. Или, может быть, они что-то вкололи мне. Или я надышалась кислорода. Перед тем как окончательно отключиться, я подумала, не придется ли мне провести в больнице всю ночь. Я надеялась, что не придется. И если я смогу покинуть ее как можно быстрее, может быть, мы с Чипом все-таки успеем на поздний ужин в ресторан.
