Маруся помогает Дворкину крутить тяжелый только на вид штурвал, на самом деле он идет под рукой легко, словно подчиняясь какой-то силе.
– Гидравлика! – объясняет Дворкин, показывая рукой на черные лоснящиеся трубы. – Системы Атлас Империалис!
В трюме лихтера такие же нары, что и на барже-тюрьме, но под потолком горит электрическая лампочка. Рыбаки укладываются на нарах. И здесь стоит такой же гул и гуд, как и в трюме баржи.
Андрей и Дима давно уже ежатся в своих рубашках, но страшно им идти в тесный и душный кубрик рыбаков.
– А знаешь, давай расположимся прямо на палубе, – предлагает Андрей. В темноте не видно его унылого носа, в голосе дружеское участие. – У тебя что из теплого?
– Свитер, тужурка меховая, шапка.
– А у меня, брат, целое богатство – спальный мешок. У геолога на бутылку поменял. С набором простыней и тулупом.
– У тебя и тулуп здесь?
– Здесь!
– Так чего ж мы?
Перед сном Дима в наброшенном на плечи тулупе подходит к борту и смотрит на корму, где идет на длинном буксире-больной эта страшная баржа с сооружениями, похожими на качели. Вдруг на мостике на мгновение ему видится что-то знакомое, но видение тут же исчезает.
* * *Начальник конвоя медленно и с удовольствием готовится ко сну. Снимает сапоги и ставит их в ногах кровати, аккуратно расправляет на голяшках сапог портянки. Вешает на спинку стула гимнастерку, на сиденье размещает галифе и широкий командирский пояс. Сует пистолет в кобуре под подушку. В белом исподнем валится навзничь и с остервенением, подвывая от удовольствия, чешет, нога об ногу, опрелости между пальцами.
В каюте детей брат с сестрой спят «валетом».
Толстая шкиперша мается на своей кровати, ворочается, вздыхает. Она не может заснуть от мысли, что рядом, за тонкой фанерной стенкой, спит здоровый, крепкий, молодой мужчина.
Шкипер сидит на своей кровати, крутит настройку радиоприемника. Обрывки речи, музыки, шум эфира.
– Да выключи ты!
– Ти-ха! – свистящим шепотом кричит шкипер. – Я так думаю, что Сталин при смерти, вот-вот объявят.
– Ой, а как же мы?
И непонятно, то ли за весь советский народ горюет шкиперша, то ли за свою семью, живущую за счет зэков?
– А я так думаю, что товарищ Берия не хуже поведет нас вперед. Ох и умный мужик! Сталин войну выиграл и думает, ну все, я теперь самый главный! А тут Трумэн атомную бомбу сделал втихаря: нет, я самый главный! Берия и говорит: «Товарищ Сталин, дайте мне полную волю, сделаю я вам бомбу!» Ну, Сталин дал ему полную волю. Собрал Берия в одном месте всю науку и говорит: «Что хотите просите, и масла любого, и сахару сколь угодно, и колбасы, и конфет, и коньяк пейте в три горла, только сделайте мне бомбу к такому-то числу!» А мужики-то у нас башковитые, им бомбу построить – раз плюнуть. Но для атомного пороха специальный завод нужен. И решили его построить на самом далеком севере, под землей, чтобы никто ничего не разведал и близко подойти не мог. Собрали всех врагов народа и повезли их на Север… Так что, видишь, Клавдея, с каким делом мы с тобой связаны?
Но «Клавдея» ничего не видела и не слышала. Она спала, сотрясаясь всем телом от громкого храпа.
* * *Капитан парохода «Иосиф Сталин» проходит коридором, где пол застлан ковром, останавливается перед дверью с надписью «Медпункт», осторожно стучит. Молодая женщина, отдаленно напоминающая ту, что днем деловито направлялась в отдел кадров, в накинутом на ночную сорочку белом халате открывает дверь:
– Товарищ капитан?
– Давайте договоримся, – говорит капитан, перешагивая через порог. – Вы перед ночной вахтой осмотр мне делаете: пульс, давление. Ответственность, сами понимаете, огромная, а здоровье уже не то.
– Да-да, конечно. Я понимаю. Подождите, я сейчас. Вы пока раздевайтесь.
Она скрывается за бархатной занавеской, чтобы привести себя в порядок, но капитан входит вслед за ней в ее каютку, смежную с медпунктом:
– И вы тоже.
– Что?!
Он снимает с ее плеч халат, подталкивает к кровати, приговаривая добродушно, почти по-отечески:
– Дорога у нас с вами длинная, на все лето. А вы женщина красивая, видная, аппетитная. Мужики вас живьем бы съели, да и вы не выдержите рано или поздно. А мне порядок нужен. Вот и будете под моей защитой. Не пожалеете: старый конь борозды не портит.
Женщина, словно загипнотизированная, ложится на кровать, остановившимся взглядом следит, как он неторопливо, словно нехотя, раздевается.
* * *Дима сбрасывает с себя тулуп и поднимает голову. Андрей смотрит на него из отверстия мешка, отороченного желтоватой застиранной простыней.
– Доброе утро, сир! Что вам подать на завтрак?
– Доброе утро, старина. Я бы предпочел обычный английский: яичницу с беконом, жареные тосты, масло, джем, кофе, яблоко и стакан сока.
– Изысканно. – Андрей приподнимается на локте. – Неужели у этих буржуев так каждый день?
– А мне приснилась она, – говорит Дима. – Та, вчерашняя. Маруся. Как будто она здесь, с нами, на лихтере.
Он замолкает. Вдоль борта идет Маруся. На платье наброшена брезентовая куртка, волосы распущены, взгляд устремлен в даль: она впервые видит Енисей в его среднем течении, где много столь знакомого, близкого – и полянки в изумрудной зелени, и березки, и в то же время так дико и тревожно надвигается тень тяжелой дремучей тайги, холодного дикого Севера! Пароход «Иосиф Сталин» иногда скрывает пелена дыма из его высокой и толстой трубы, и можно представить, что лихтер идет сам, повинуясь ее, Марусиному, желанию, и если б она захотела, то взмыла бы над водой и землей, чтобы увидеть их сверху и крикнуть всем там, внизу, что какие вы маленькие и мелкие, надо подняться и полететь хоть раз в жизни!
Маруся оборачивается и видит Диму. Он стоит перед нею на коленях, со всклокоченными волосами и багровой складкой на щеке от шва тулупа.
Марусе радостно, смешно, непонятно.
– Вы? Вы здесь?
– Вы здесь? – как эхо повторяет Дима. – Так это не сон? Это я вас видел ночью?
Дима встает на ноги. И, еще более пораженный, подходит к борту.
– Какая красотища!
– Сир, прежде чем говорить с дамой о красоте, надо умыться! – Андрей бросает ему короткое вафельное полотенце. – А вы, красавица, не сердитесь на меня за вчерашнее?
– Ой, да что вы! А вас как зовут?
– Андрей.
– Дима. А вас Маруся, я сразу запомнил.
– Запомнил – забудь, – смеется Маруся.
– Ни за что! – клянется Дима.
– Ой, – говорит Маруся, – вы идите скорей умывайтесь, пока народ не поднялся. Я покажу!
И идет впереди с уверенностью маленькой хозяйки этого большого железного дома.
* * *Шкиперша кормит завтраком начальника конвоя. Перед ним на столе стопка блинов на тарелке, кружка ароматного китайского чая, горячее масло в блюдце. Русская печь накануне побелена, кажется, это и не баржа вовсе, а обычный деревенский дом и вот-вот замычит корова или пропоет петух. Но вместо этого снаружи раздается басовитый гудок парохода.
– Кушайте, Федор Федорович, кушайте. – Шкиперша присаживается напротив, с откровенной б…дской улыбкой смотрит на начальника конвоя. – На обед щец приготовлю, самых настоящих: вилок свежей капустки на Злобинском рынке купила. Как знала!
– Я борщ люблю. Густой, чтобы ложка стояла.
– А вот на стоянке свеклой разживемся да сальцем – я вам такой борщ заварю, все встанет! Галифе порвете!
– У меня галифе крепкие!
– А в галифе?
– И в галифе все в порядке. – Спокойно смотрит на шкипершу. – Женщина вы, я вижу, аккуратная, блюдете себя…
– Блюду, – смеется шкиперша, – ох, блюду!
– …вот после обеда и проверим!
Шкиперша наклоняется через стол, громко шепчет:
– Я, как обедом вас накормлю и вы отдыхать приляжете, приду вроде как кваском вас угостить. А вы уж моему бутылку-то поставьте за работу, за клетку эту…
Начальник конвоя деловито сворачивает два блина, жует, запивает чаем.
– А еще, Федор Федорович, – жарко шепчет шкиперша, – я вас в баньке попарю, я люблю с мужиками в бане…
– Супруг-то ваш, Клавдия Михайловна, на сколько старше?
– Супруг? Какой он супруг – больной да порченый… Его немки испортили, он теперь по-людски-то ничего делать не умеет. А на сколь старше, я и не спрашиваю, на что мне. Как мой первый законный – силы, что у жеребца, ровня моя, красавец, ну прямо как вы, – на фронте пропал, тут этот прилабунился. Я тогда в леспромхозе работала, на раме с мужиками. У меня уж девка была, а он с войны вернулся и с сынком один остался, бабу у него забрали да сослали, до сих пор ни слуху ни духу. Так и живем, и там не разведенные, и здесь не расписанные…
Начальник конвоя встает, оправляет гимнастерку:
– Ну, накормили, напоили, теперь можно наравне с голодными биться.
– Вы подождите, Федор Федорович, я вас так откормлю, жена не узнает!
Начальник конвоя выходит на палубу. Лысый шкипер увлеченно колотит клетку из свежевыструганных реек. Возле него с чурочками-обрезками возится босоногий мальчик лет девяти.
