обрез.
Аргумент, хоть и произнесённый холодно, меня всё равно устраивает. В конце концов, природа щедро одарила Мартышева не только убойной внешностью, но и чисто мужской напористостью. Противиться ему при всём желании не выходит. Так и плетусь, любуясь тёмным, модно подстриженным затылком и довольно широкими для юного программиста плечами.
У мотоцикла он, наконец, поворачивается лицом. Смотрит на меня не отрываясь. Так пристально, что мне волосы поправить хочется, одёрнуть прилипающий к щиколоткам, намокший подол.
Силой воли заставляю себя не суетиться. Толку? Красивей я от этого точно не стану.
— Послушай, там на кухне я ничего такого не планировал. Накрыло. Крышу снесло, не знаю…
Он замолкает. Наверное, подбирает слова. Я молча жду. На душе отчего-то тревожно и тягостно, но не тороплю ни его, ни себя с выводами. Пусть выскажется.
— Я ценю то, что в некотором роде стал для тебя особенным и тоже хочу сделать небольшой подарок. В общем, это тебе, Мари. Примерь.
Макс недолго шарит в кармане толстовки, протягивает руку. В свете луны на раскрытой ладони тускло поблескивают небольшие серьги из светлого металла с россыпью голубых камней. Где только достал красоту такую посреди ночи?
А у меня уши даже не проколоты. Как-то не до лишних затрат было.
— Ну? — поторапливает он, видя мою нерешительность. — Не нравятся, что ли?
— Ты мне вместе с серебром отношения предлагаешь? — уточняю, с надеждой заглядывая ему в глаза.
Макс шумно выдыхает, склоняет голову набок, словно я сейчас произнесла несусветную глупость.
— Ты забавная.
— Нет, серьёзно.
— Это платина.
— Я не про то, — настороженно прищуриваюсь, покусывая нижнюю губу от волнения. — Брать такие дорогие подарки от мужчины неприемлемо, если это не родственник или молодой человек. ДНК у нас не совпадает, а значит… — многозначительно замолкаю, давая ему возможность вымолвить заветные слова.
— А то, чем мы занимались у тебя на кухне, значит, приемлемо? — погано ухмыляется Макс, кромсая в клочья мой сценарий, и силой вкладывает мне в ладонь серьги.
— На кухне не тебе одному снесло крышу. И я, по-моему, счёт за услуги нигде не выставляла. Чего ты мне теперь подачки тянешь?
— Совсем ку-ку?
И даже крутит у виска с характерным присвистом.
— Ку-ку была бы, если взяла.
— Ну вот что ты заладила, а?! — Макс вдруг прижимается ко мне всем телом, стискивает в кольце крепких рук и тут же отталкивает. — На всю голову чокнутая… Я даже близко представить не могу, чего ты от меня хочешь!
— Уважения и поступков.
— О'кей, пойду набью себе на лбу: «Ахметова, я тебя уважаю»!
— Зато сразу всем видно — идёт идиот! — выпаливаю, игнорируя его раздражение. — Вот скажи, что должен значить этот подарок?
— А что значит это твоё «молодой человек»? — вспыхивает он. Взрывной, нахальный, сложный во всех отношениях.
Ну почему именно с ним так остро всё? Совсем не думается, даже не дышится.
Неподаренные звёзды и несбывшиеся мечты
Платина жжёт ладонь, будто откуп. Понимая, что разъяснения все подчистую ушли в утиль, борюсь с желанием кинуть серьгами в Макса. Но не я на них зарабатывала, не мне ими разбрасываться.
— Забери.
— Верни, если сможешь, — в тон мне резко отзывается он. — Послушай, Мари, я не хочу ограничивать ни тебя, ни себя, но… Как ты себе наши отношения представляешь? На таком расстоянии. Максимум, что я могу тебе дать — это встречи по выходным.
— Зачем тогда пытаешься всучить безделушки? — замечаю недовольно.
— Да в чём проблема-то? — запальчиво бросает он в ответ. — Захотел и подарил.
— Хочешь сделать приятно — подари цветы.
— Такое «приятно» завянет на следующий день, мусор выносить умаешься! — парирует он. — А ты уже как бы мозг мой выносишь, надорвёшься ещё. Бери, говорю. На память.
— Поверь, я эту ночку и так не забуду, — комментирую едко.
Молчу, мрачно взвешивая в кулаке «откупные» серёжки.
Страшно представить, насколько мы из разных миров.
— Ты чего зависла? — спрашивает спустя минуту, не дождавшись продолжения перепалки. Поворачивает на свет моё лицо, водит пальцами по напряжённым скулам и настороженно окликает: — Эй?.. Мари? Не плачь, девочка моя, хорошо? Прости, психанул, с кем не бывает.
Рассмешил. Я вместо слёз обычно в себя ухожу. В семье, где одни мужики, шибко не поплачешь.
Издаю неопределённый звук, под стать своему неопределившемуся отношению к Максу.
— Ладно. Хорошо, теперь я твой молодой человек, — кривит он губы, вознося глаза к небу с таким видом, как будто оно сейчас рухнет прямиком на наши головы. — Ты главное, не реви.
Позволяю Максу себя обнять, а сама аккуратно просовываю серьги в задний карман его штанов. Предосторожность излишняя, потому что его молодой и ненасытный организм реагирует моментально и весьма однозначно. Что удачно уводит внимание от предмета спора.
Пока Макс жадно, по-звериному втягивает носом воздух у моего виска, цепляю взглядом участок забора с выломанным штакетом.
— А ну-ка, дай руку, — прошу, преисполнившись мрачной решимостью.
— Зачем? — бормочет он рассеянно.
Не вдаваясь в разъяснения, перехватываю его правую кисть и, пользуясь тем, что Мартышев сейчас слегка дезориентирован, со всей дури впечатываю его ладонь в торчащее из рейки остриё гвоздя.
— Вот это называется «на память», — улыбаюсь во весь рот его отборным матам. — Не потеряешь и не украдут. Всю жизнь вспоминать будешь.
— Ты!.. Идиотка психованная! — он затыкается, чтобы оценить рану. Весьма глубокую, судя по кровоподтёкам, и… зачарованно заглядывает мне в лицо.
— Что?
— Никогда таких сумасшедших не встречал, — признаётся вдруг хрипло. С иррациональным восхищением кривит уголок губ. — А давай рванём отсюда вместе, Ахметова? Прямо сейчас. Я квартиру один снимаю. Будем устраивать лучшие тусовки в городе!
Впору рассмеяться, если б не было так грустно. Где я, а где тусовки…
— Придержи коней, Мартышев, меня укачивает. — Зябко веду плечами, затем обхватываю их ладонями и начинаю растирать. — Но если ты теперь мой парень, то на зимние каникулы, может быть, сдамся и выберусь в гости.
— Сдашься, даже не сомневайся. Как немцы в сорок пятом, — заявляет он с мальчишеской улыбкой. А затем целует с таким исступлением, что у меня опять в глазах темнеет и подгибаются колени. По-взрослому глубоко и по-животному голодно. Так, что в гости к нему выбраться хочется прямо сейчас. — Марьям, мне правда, пора.
— Езжай.
Остаюсь стоять на месте. Запоминаю шальную улыбку, то как он оборачивается постоянно.
Ну так, на всякий случай.
В моей семье мужчины всегда держат слово, но Мартышева, по-моему, воспитала неизвестная форма жизни и где-то вообще не на нашей планете.
— Пять дней, детка. И я не знаю, что с тобой сделаю…
— Вот заодно и придумаешь.
Макс вдруг срывается
