Синчин, не раздумывая, направился к кровати, сел на стул и приглашающе махнул рукой Келли, который все еще стоял у двери.
Да, это была та самая женщина из Стоунхенджа. Келли предполагал, что увидит ее лежащей, ему почему-то представлялись капельница и осциллограф… кардиограф… — или как там называется прибор, на экране которого в такт биению сердца появляются горки. Но сидеть со сломанными ребрами, да еще и согнувшись… Или все не так плохо?
Он, ступая чуть ли не на носках туфель, тоже приблизился к кровати.
— Здравствуйте, — голос его прозвучал приглушенно. — Я Дэн Келли. — Он откашлялся. — Это я вас нашел…
Он ни на что особенно не рассчитывал — Синчин уже довольно подробно рассказал ему о безуспешных попытках завязать диалог с пострадавшей, — но нужно же было как-то начать. А вдруг?…
Веки женщины снова дрогнули, однако глаза ее продолжали оставаться закрытыми.
— Как вы себя чув…
— Тс-с… — приложив палец к губам, внезапно прошептала женщина.
И повела рукой в сторону радио.
Осекшийся Келли посмотрел на журналиста. Тот пожал плечами и достал из нагрудного кармана синей джинсовой рубашки блокнот и короткую шариковую ручку. Радио продолжало что-то негромко бубнить мужским голосом. Келли прислушался.
— Вы возьмете с собой на память камешек с Луны?
— На этот счет мы не получали никаких указаний…
— Скажите, пожалуйста, исходя из вашего опыта, будут ли те два с половиной часа, которые вы проведете в космическом корабле перед стартом, самыми напряженными для вас, словно ожидание в приемной у дантиста?
— Как раз этот этап нами очень хорошо отработан. Здесь для нас нет ничего нового…
Келли вновь взглянул на Синчина.
— Армстронг, — тихо сказал журналист. — Запись субботней пресс-конференции, в десятый раз крутят.
Келли и сам знал, что это такое. И радио, и телевидение, и газеты ежедневно напоминали о событии, ожиданием которого жил если не весь мир, то очень многие. Завтра, в среду, 16 июля, в 13.30 по Гринвичу, «Аполлон-11» должен был стартовать с мыса Кеннеди, чтобы доставить на Луну первых землян.
— Что вы станете делать, если обнаружите, что не сможете взлететь с Луны? — продолжал допытываться невидимый представитель американской прессы. — Начнете молиться, станете сочинять предсмертные послания близким или оставите на Луне лишь подробную информацию о случившемся?
— Не стоит думать о неприятностях, — сдержанно ответил Армстронг.
— Все хорошо… — неожиданно сказала женщина, не меняя позы и не открывая глаз. — Девочка Чанго встретит вас… С большим кроликом под корицей…
Она говорила чуть громче радио, на одной ноте, делая недолгие паузы между словами. Синчин торопливо раскрыл блокнот и начал быстро записывать, а Келли неотрывно смотрел на ее едва шевелящиеся красивые губы со следами затянувшихся ранок, и сердце его сжималось: да, у незнакомки явно было не все в порядке с психикой…
— Девочка Чанго нарядится Санта-Клаусом, — продолжала она плести странные словесные узоры. — Маленький шаг одного человека… Огромный скачок всего человечества… Все хорошо… Все люди на Земле едины в этот неоценимый момент… И молятся о том, чтобы вы благополучно вернулись… Кнопка сломалась… Шариковая ручка…
Марк Синчин, встрепенувшись, поднял голову от блокнота, думая, что больная имеет в виду его шариковую ручку. Но ресницы женщины по-прежнему были сомкнуты.
— Их оплакивают их семьи и друзья… — сказала она, и у Келли мороз прошел по коже от этих зловещих слов. — Их оплакивают народы мира… Нет… Все хорошо… — На губах ее обозначилась едва заметная улыбка, но тут же она нахмурила брови. — Мыс Кеннеди… Вверх… Кеннеди… Вниз… В воду… Вместе с Мэри…
Женщина замолчала, словно выбилась из сил, а радио продолжало говорить голосами журналистов и экипажа «Аполлона-11».
— Вместе с Мэри? — переспросил Синчин, вновь отрываясь от блокнота. — С какой Мэри?
Блондинка с подживающими ссадинами на лице застыла, как изваяние. Только пальцы ее, сцепленные на коленях, едва уловимо подрагивали.
Синчин поставил в блокноте вопросительный знак, что-то приписал внизу и показал Келли.
«Впервые так много говорит», — прочитал тот нацарапанные крупным угловатым почерком слова.
Склонившись над кроватью, Дэн негромко спросил:
— Как вас зовут?
Изваяние продолжало оставаться изваянием.
— Откуда вы?
Глаза изваяния медленно открылись, и Келли увидел, что они очень красивые, небесно-голубые. Женщина глядела прямо на него, но взгляд ее был странным, отсутствующим, как бы обращенным не наружу, а внутрь. К иному. Секунду спустя в ее глазах мелькнула какая-то искра, и женщина тихо, но внятно, с облегчением произнесла:
— Ясон… Вернулся… Нашел…
Синчин вновь лихорадочно заработал своей ручкой.
— Кукла Барби… В комнате… Аквариум… В Чаттануге… И Лео… Красный Гор отпустил…
Журналист вскочил со стула и выключил мешающее радио. Плюхнулся обратно и забросал женщину вопросами:
— Кто такой Лео? Кто такой Красный Гор? Вы из Чаттануги? Вы были в Чаттануге?
Женщина склонила голову в сторону радиоприемника и брови ее поднялись, словно она недоумевала, почему стихли голоса.
— «Аполлон»… Луна… «Арго»… Нашел…
Звук открывшейся двери заставил Дэна Келли вздрогнуть.
— Что здесь происходит? Кто позволил?
Внушительных размеров бородач в очках и белом халате решительным шагом приближался к кровати с таким возмущенным видом, словно вместо двух прилично одетых мужчин увидел здесь неопрятных скрюченных гоблинов из народных сказаний. Из-за двери испуганно выглядывала рыженькая медсестра, которую Синчин называл Ди.
— Видите ли, док… — поднимаясь со стула, начал было Марк, но здоровяк, замахав руками, рявкнул так, что заколыхалась вода в стоящем на тумбочке стакане:
— Немедленно покиньте палату!
— Мы подождем вас в коридоре, док, и я все объясню, — оставил за собой последнее слово привычный к любым передрягам газетчик.
На пороге палаты Келли оглянулся, но широкая спина врача закрыла от него женщину с глазами цвета спокойного неба.
«Жаль, что я не Ясон, — подумал он. — И вообще…»
5
Уже смеркалось и на улицах зажглись фонари, когда Келли припарковал автомобиль в квартале от ограды больничного комплекса. Выставив локоть в открытое боковое окно, он закурил и стал ждать, пока сумрак наберет силу и перевоплотится в ночь. От чуть ли не двух десятков чашек кофе, выпитых за день, во рту было горько, и к горлу то и дело подкатывали кислые волны изжоги.
После того как Келли и журналиста вытурили из палаты, разговор с врачом не получился. Точнее, общение было, но состояло оно из монолога врача. Врач в самой категорической форме потребовал, чтобы ни Келли, ни Синчин в течение как минимум недели даже не приближались к больнице. Они посидели в кафе, обмениваясь вялыми фразами (а о чем можно было говорить, что анализировать: полубессвязные высказывания не совсем психически здорового человека?), — и распрощались. Уже выехав из Солсбери, Дэн спохватился, что так и не увидел номер «Кроникл» с заметкой о происшествии в Стоунхендже; он не напомнил Синчину, а газетчик, наверное, и вовсе не держал это в голове.
А уже преодолев значительную часть пути до дома, возле Ковентри, он вдруг затормозил и, развернув машину, направился назад.
Но не ради газетной заметки.
Июльское солнце щедро заливало светом зеленые просторы полей с безмятежными овцами, вовсю стараясь опровергнуть расхожую фразу о «Туманном Альбионе». Текли по шоссе потоки юрких легковых авто, сопящих грузовиков, набычившихся рефрижераторов и величавых автобусов. Но Келли словно не замечал ничего вокруг, тащась на малой скорости по крайней левой полосе. Прочный стеклянный колпак накрыл его и отделил от мира, и влекла его назад какая-то сила сродни гравитации: вроде ничего не видно, а летишь вниз, а не вверх. Ее можно было бы назвать душевным притяжением, только Келли об этом не думал. Он просто знал, что ему обязательно нужно вновь повидать женщину с красивыми глазами цвета неба, взгляд которых обращен к чему-то иному… Женщину, неведомо как оказавшуюся в Стоунхендже.
Такая встреча никак не могла состояться при дневном свете, поэтому Келли не спешил.
До вечера было еще далеко, и как скоротать эти часы, он не знал. Посетить Стоунхендж? Нет, ехать в заполненный экскурсантами Стоунхендж не хотелось.
Проплетясь еще с десяток миль, Келли увидел впереди мост и свернул с трассы. Остановил машину и вышел на берег неширокой речушки с серой водой. Выбрав место, свободное от овечьих катышков, улегся на траву и начал смотреть в бледно-синее небо, словно стараясь как можно точнее запечатлеть в памяти его глубину и покой. И незаметно задремал под отдаленный гул шоссе.
