– Боги войны пировали сегодня на поле боя, и печальные равнины бога Нин-Нгирсу приняли множество новых душ, – произнес советник, озирая окрестности и сдерживая слишком резвого коня.
Командующий согласно кивнул в ответ, видя среди лежащих на земле и знакомые ему лица гвардейцев.
Еще солнце не успело подернуться вечерней дымкой, когда по всем направлениям битва затихла. Раздался сигнал трубы, собирая гвардейцев. Все очаги сопротивления были подавлены. Кроме одного.
У большого замшелого валуна, неведомыми путями оказавшегося в степи, торчащего из земли на два человеческих роста, еще кипел бой. Многие из гвардейцев уже лежали на выжженной солнцем траве перед камнем без движения, обратив холодеющие глаза к бездонному ясному небу. Здесь же лежали убитые лошади. В центре, прижимаясь спиной к камню, без устали отмахивались мечами от наседающих гвардейцев три человека – сам Гардис и его неразлучные телохранители Ридон и Над. Чуть поодаль от них, опираясь на огромный двуручный меч, неподвижно стоял человек гигантского роста в вычерненных доспехах. К нему уже никто не решался подступиться. Осмелившиеся находились здесь же, разрубленные от плеча почти до пояса.
Орагур и Пиригон переглянулись. К ним подъехал начальник сотни и, не ожидая вопросов, доложил, что гигант уже находился у камня, когда его сотня сюда же загнала разбойничьего атамана, исполняя приказ взять живым.
– Десятник Энкале всегда хотел отличиться, и с ходу кинулся на гиганта. Вон они лежат, Энкале и весь его десяток, мы и моргнуть не успели, – сотник указал на разбросанные возле камня тела.
Пиригон поднял руку, подзывая адъютанта. Несколько фраз – и тот пустился вскачь. Советник и командующий остались на месте, ожидая выполнения распоряжения.
Трубач сыграл отбой и лучники, успевшие подтянуться к месту событий и готовившиеся поразить отчаянно сопротивлявшихся оставшихся разбойников, отступили назад, опустив луки. Гвардейцы, нападающие на главаря разбойников и его телохранителей, также сделали несколько шагов назад.
Гардис, к тому времени получивший несколько небольших ран, отдышавшись, осмотрелся. Рядом, опустив окровавленные мечи, тяжело дышали преданные Ридон и Над. Невдалеке стоял какой-то закованный в черные доспехи гигант, явно не относящийся к его армии, перед которым валялось множество убитых гвардейцев. «Вольной армии» Гардиса больше не существовало. И самому ему, судя по всему, следовало готовиться умереть.
– Сдавайтесь, – закричали из толпы стоявших полукольцом гвардейцев. Гардис, не отвечая, крепче перехватил меч, готовясь к новому нападению. Но гвардейцы, не нападая, наперебой громко закричали, предлагая сдаться. Крики усиливались. Несколько гвардейцев, подняв мечи, бросились вперед, а когда Гардис сделал шаг им навстречу, раздался предостерегающий крик гиганта. В ужасающем шуме разобрать, о чем он кричал, было невозможно. Гардис уже приготовился к последней схватке, когда внезапно сверху на него и находящихся рядом Ридона и Нада упала сеть, сковывая движения. Следом за ней с вершины камня, как горох, посыпались гвардейцы, прижимая их к земле. В следующее мгновение потерявшие возможность сопротивляться разбойники были обезоружены и связаны. Скрученный по рукам и ногам, не имеющий возможности пошевелиться Гардис проклинал все на свете – шум, поднятый гвардейцами, на самом деле лишь заглушал звуки, издаваемые лезущими вверх по камню с другой его стороны их товарищами, а бросок гвардейцев вперед был нужен лишь затем, чтобы разбойники отвлеклись на них. Как он не догадался сразу?
В это же время гигант одним движением своего меча перерубил падающую на него сеть, а устремившаяся вслед за сетью пара гвардейцев тут же осталась лежать под его ногами.
Гардиса и извергающих ругательства братьев уволокли к повозкам.
Гигант стоял на месте. Голубые глаза его спокойно рассматривали приблизившихся, но остававшихся на почтительном расстоянии, советника и командующего. Из-под его шлема выбивались пряди светлых волос.
– Светлое с голубым, – задумчиво проговорил Пиригон, обращаясь к Орагуру, – интересное сочетание, интересно, из какого он народа?
– Есть в нем что-то первозданное, дикое, – ответил Орагур, – однако, какой чудной у него меч! Никогда таких не видел! Интересно, где он такой добыл и из какого он сделан материала? Однозначно, это не бронза!
Они разом сняли шлемы. Орагур оказался довольно молодым человеком, разменявшим недавно два с половиной десятка зим. Правильное бронзовое лицо его указывало на породу, выведенную многими поколениями аристократов, женившихся исключительно только на первых красавицах семей высшего общества. Холодный аналитический склад ума, несмотря на молодость, выдвинул его в число первых лиц государства. Уже две зимы, как престарелый правитель назначил его на высочайшую должность в стране. И, надо признать, ни разу за это время не пожалел о сделанном выборе.
В отличие от него Пиригону было уже более чем полвека, из которых службе в армии он отдал всю свою сознательную жизнь, начав с самых низов, храбростью и умом быстро поднявшись до высших военных чинов лагашской армии, став командующим личной гвардии правителя – десяти тысяч «бессмертных», получив из рук энси грамоту на титул номарха, передаваемый по наследству, и сам ном в придачу. Вот только передавать титул было некому – армию он всю жизнь почитал выше всего, на что никогда бы не согласилась ни одна из дам, желающих прибрать боевого номарха к рукам. Так что ном пришлось передать в управление другому номарху, а Пиригон неотлучно находился при «бессмертных». На первый взгляд – ничем не примечательный трактирщик, толстый, с жидкими волосами и обрюзгшим, как после перепоя, носом. Но стоило взглянуть в его глаза, впечатление было совершенно иное. Маленькие буравчики пронзали насквозь, как будто он видел все то, что скрыто под черепной коробкой собеседника. Взгляд быстрый, живой, схватывающий на лету.
– Бросай меч, – крикнул Пиригон, обращаясь к гиганту.
Тот молча смотрел на них. В его глазах не было страха. Спокойствием и мощью веяло от могучей фигуры. Дыхание было ровным, как будто не было перед этим ожесточенной схватки с гвардейцами.
Пиригон покачал головой.
– Жалко, что он не в моей армии, – сказал он, обращаясь к Орагуру
Орагур усмехнулся и что-то сказал ближайшему всаднику. Тот ускакал, а вскоре к Пиригону и Орагуру примчался невысокий всадник, лихо держащийся в седле. После короткого разговора он так же лихо умчался прочь.
Гвардейцы оживленно переглянулись друг с другом. На многих лицах появились улыбки.
– Сейчас Пирт что-то придумает, – говорили они друг другу.
От гиганта не укрылось движение, прошедшее среди гвардейцев, но в чем дело, понять он не мог.
– Не сдаешься? Ну, как хочешь, – прокричали ему со стороны гвардейцев. Нападать никто не торопился. Наоборот, гвардейцы даже начали отступать. Легкий шорох за спиной гиганта заставил его оглянуться и посмотреть вверх, ожидая нападения, но там все было спокойно.
Внезапно два всадника галопом устремились прочь от камня на расстоянии четверти полета стрелы с разных его сторон параллельно друг другу. До них было достаточно далеко, и непосредственной угрозы они не представляли. С вершины камня крикнули что-то веселое, раздался смех. Гигант взглянул было туда еще раз, но внезапно что-то с силой рвануло его сзади вперед, и он кубарем покатился по земле, теряя сознание.
6.
Стояла глубокая ночь, когда уцелевшие повозки каравана в сопровождении поредевшей гвардии въезжали в Ларсу. Стража получила специальный приказ пропустить сегодня ночью в город прибывшие войска.
– Не слабо же им досталось, – высказал общую мысль стражников начальник караула. Многие из проезжающих мимо гвардейцев были в смятых шлемах и доспехах, с изрубленными щитами. Немалое их число белело свеженаложенными повязками. И действительно, хотя «бессмертные» численно в несколько раз превосходили «вольную армию», отчаяние последней схватки придавало разбойникам дополнительные силы, и, будь гвардия числом немного менее, а разбойники немного более, еще неизвестно, как бы повернулось дело.
– Кого везете? – спросил начальник караула возницу, когда в воротах появилось несколько телег, накрытых рогожами, под которыми угадывались лежащие тела, в сопровождении полусотни гвардейцев.
– Не твое дело, – бросил ему гвардейский сотник, – твое дело открыть ворота, и закрыть после нас. А излишне любопытный, пусть это будет даже начальник караула, может быстро язык свой во-он там увидеть! – и сотник указал на большой крюк, торчащий из стены, к которому крепили цепи, растягиваемые поперек дороги как дополнительную преграду в ночное время.
– Ты знаешь, с кем говоришь, ты, сын шакала? – воскликнул оскорбленный до глубины души начальник караула, – я – Ур-Лума, начальник городской стражи! Только из уважения к персоне правителя нома, лично просившего меня, сегодня я сам замещаю начальника караула! Меня касается все, что делается в городе и все то, что туда въезжает! А мозги вправить любой гвардейской крысе я смогу, и очень быстро! – с угрозой проговорил он и, пока сотник с перекошенным от ярости лицом пытался что-то ответить, но из перехваченного горла исторгал лишь сдавленное мычание, сдернул рогожу с ближайшей повозки.
