Теперь в моей жизни было все меньше и меньше однообразия. 16 июля подул северо-западный ветер, погода была ясной, а море спокойным. На горизонте показался крупный корабль, а в половине третьего пополудни я уже разговаривал с незнакомцем. Корабль из Глазго назывался «Ява» и шел из Перу в Квинстаун за распоряжениями. Его старый капитан напоминал медведя, хотя я когда-то встречал на Аляске медведя, который выглядел гораздо приветливей. По крайней мере, тот медведь казался довольным встречей со мной, чего нельзя было сказать про этого старика-гризли! Полагаю, мое приветствие нарушило его сиесту, а мой маленький шлюп, проходя мимо его большого корабля, в какой-то мере подействовал на капитана так, как красная тряпка на быка. «Спрей» имел значительные преимущества перед более тяжелыми кораблями в дни, когда ветер был слабым. Последние два дня тяжелый корабль капитана будто стоял на одном месте, а «Спрей» с поднятым и надувшимся от слабого ветра гротом настолько проворно скользил по воде, что лучшего нельзя было желать.
– И как давно здесь затишье? – проревел капитан «Явы», когда я подплыл поприветствовать его.
– Не знаю, кэп! – крикнул я в ответ так громко, как только мог. – Я здесь только появился.
При этих словах на лице помощника капитана, который находился на баке, появилась широкая ухмылка.
– Я покинул мыс Сейбл четырнадцать дней назад, – добавил я («Спрей» направлялся в сторону Азорских островов).
– Приятель, – прорычал капитан своему подшкиперу, – иди сюда и послушай, что говорит этот янки. Спустить флаг, спустить флаг!
И в конце концов «Ява» капитулировала перед «Спреем».
Острая боль одиночества, которую я испытывал вначале, так и не вернулась. По-видимому, пока я плыл сквозь туман, я постиг какое-то таинство. Я встретился с Нептуном в момент его гнева, но он увидел, что я не отношусь к нему с презрением, и поэтому позволил мне идти дальше и продолжать путешествие.
В журнале за 18 июля имеется такая запись:
«Хорошая погода, ветер юго-западный. Вокруг резвятся дельфины. Пароход «Олимпия» прошел в 11:30 утра на 34°50′ западной долготы».
– Без трех минут половина двенадцатого, – прокричал капитан, сообщая мне долготу и время. Я восхищался постановкой дел на «Олимпии», но мне еще показалось, что ее капитан был чрезмерно педантичен в своих расчетах. Это, конечно, неплохо, потому как чрезмерная уверенность, я считаю, была причиной катастрофы с лайнером «Атлантик» и многими другими подобными судами. Этот капитан слишком уж хорошо знал, где он находится.
Вокруг «Олимпии» вообще не было дельфинов. Они предпочитают парусные корабли. Капитан был молод, и, надеюсь, со временем у него будет отличный послужной список.
Земля! Наутро 19 июля впереди по курсу показался мистический купол, напоминающий одинокую серебряную гору. Земля была полностью скрыта за белой сверкающей дымкой, которая сияла на солнце, как отполированное серебро, я был вполне уверен, что это остров Флорес. В половине пятого пополудни «Спрей» был на его траверзе. Дымка тем временем исчезла. Флорес находится в ста семидесяти четырех милях от острова Фаял, и, хотя он гористый, тем не менее оставался много лет не открытым, в то время как основная группа островов была давно колонизирована.
Ранним утром 20 июля я увидел по правому борту вершины гор, торчащие над облаками. А как только солнце разогнало утренний туман, остров за островом стали возникать передо мной. Когда я подошел ближе, показались возделанные поля, «ох, какая зеленая кукуруза!» Только те, кто видел Азорские острова с палубы судна, могут представить истинную красоту этой океанской картины.
В 4:30 пополудни я бросил якорь у острова Фаял – прошло ровно восемнадцать дней от того мига, когда я оставил позади мыс Сейбл. Прежде чем «Спрей» достиг волнолома, на нарядном теплоходе подплыли американский консул и молодой морской офицер, который, опасаясь за безопасность моего корабля, поднялся на борт и предложил свои услуги в качестве лоцмана. У меня нет оснований сомневаться, что молодой офицер мог справиться с большим военным кораблем, но «Спрей» был слишком мал для военного мундира, который тот носил. Однако после того, как мы практически чуть не задели все портовые суда и потопили баржу, «Спрей» без особого ущерба для себя был пришвартован. Этот замечательный лоцман ожидал моей благодарности, хотя я так и не понял, за что: то ли по той причине, что его правительство, а не я, должно будет оплатить расходы по поднятию баржи, то ли потому, что он не потопил «Спрей». Но я его прощаю.
Когда я прибыл на Азорские острова, был сезон фруктов, и вскоре борт был так переполнен всеми их видами, что я не знал, что с ними делать. Островитяне повсюду самые добрые люди в мире, но я не встречал никого радушнее и добросердечнее этих аборигенов. Жители Азорских островов не очень зажиточны. Тяжелое бремя налогов, скудные заработки в обмен на воздух, которым они дышат, наверное, единственное, что не облагается налогом. Португалия даже не позволяет им построить порт для захода иностранных почтовых судов. Пакетбот, доставляющий почту для Орты, должен доставить ее сначала в Лиссабон, якобы для проведения дезинфекции, но в действительности – для взыскания портовых сборов. Мои личные письма, отправленные из Орты, попали в Соединенные Штаты на шесть дней позже, чем мое письмо из Гибралтара, которое я отправил спустя тринадцать дней.
На следующий день после моего прибытия в Орту был праздник какого-то великого святого. С других островов приплывали лодки, перегруженные людьми, которые хотели отпраздновать в Орте, столице, или, иначе говоря, «Иерусалиме», Азорских островов. С утра до ночи палуба «Спрея» была переполнена мужчинами, женщинами и детьми.
Назавтра после праздника добрейшей души местный житель запряг коляску и катал меня целый день по красивым дорогам острова Фаял.
– Потому что, – сказал он мне на ломаном английском, – когда я был в Америке и ни слова не знал по-английски, мне было очень тяжело. Однако я встретил одного человека, у которого нашлось время, чтобы выслушать мою просьбу, и я пообещал моему доброму святому, что если когда-нибудь встречу в своей стране какого-то незнакомца, то обязательно постараюсь доставить ему радость.
К сожалению, этот джентльмен привез с собой переводчика, чтобы я мог «узнать больше о стране». Парень до смерти мне надоел, рассказывая о кораблях и дальних плаваниях, об управлении лодками, обо всем том, о чем я хотел бы меньше всего услышать в этом мире. Он, по его словам, отплыл из Нью-Бедфорда.
Мой друг и хозяин с трудом находил момент, чтобы вставить хоть слово. Перед тем как мы расстались, он угостил меня таким обедом, который мог бы порадовать сердце принца, хотя он жил один в своем доме.
– Моя жена и дети покоятся там, – сказал он, указывая на кладбище, находившееся через дорогу. – Я переехал в этот дом издалека, – добавил он, – чтобы быть рядом с тем местом, где я молюсь каждое утро.
В Фаяле я пробыл четыре дня – на два дня больше, чем планировал. Всему причиной доброта островитян и их трогательная простота. В один из дней некая девица, невинная, как ангел, пришла ко мне и сказала, что хочет плыть со мной на «Спрее», если я обещаю довезти ее до Лиссабона. Она сказала, что могла бы готовить летающих рыб, но ее коронным блюдом была готовка «bacalhao», как они называют треску. Ее брат Антонио, который выступал в качестве переводчика, намекнул, что, во всяком случае, он не прочь сам совершить эту поездку. Антонио всем сердцем хотел повидать своего старого друга, некоего Джона Уилсона, и готов был для этого даже обогнуть два мыса.
– Ты знаешь Джона Уилсона из Бостона? – спросил он.
– Я знаю Джона Уилсона, – ответил я, – но он не из Бостона.
– У него есть дочь и сын, – уточнил Антонио по поводу своего друга.
Если этот разговор дойдет до того самого Джона Уилсона, то хочу ему сказать, что Антонио из Пику помнит о нем.
Глава IV
Шквалистая погода на Азорских островах. Бред, вызванный сыром и сливами. Рулевой с «Пинты». Роскошная жизнь. Гибралтар. Обмен комплиментами с британским военно-морским флотом. Пикник на Марокканском побережье.
Я отплыл из Орты на рассвете 24 июля. Дул слабый юго-западный ветер, который с восходом солнца стал шквалистым. Я был очень рад, что еще не отплыл на милю, и могу сейчас зарифить мои паруса. Не успел я поднять дважды зарифленный грот, как с гор налетел такой порыв ветра и ударил шлюп с такой силой, что я подумал: мачта сломается. Однако быстрый поворот привел судно к ветру. К сожалению, один из талрепов сорвался, а другой лопнул. Мой оловянный тазик, подхваченный ветром, полетел в проходивший с подветренной стороны французский учебный корабль. Более или менее шквалистая погода стояла весь день, я плыл под прикрытием высокого берега. Огибая почти вплотную скалу, я нашел возможность починить поврежденные шквалом талрепы. Не успел я опустить паруса, как из-за скалы вылетела прямо на меня четырехвесельная шлюпка с таможенным офицером на борту, который думал, что вышел на контрабандиста. С некоторыми затруднениями я смог объяснить ему ситуацию.
