Русский авангард всегда стремился в глубину постижения формы: цвета, пространства, звука, числа, времени, фразы, интонации, мелодии, жеста. Он оперировал реальным материалом, но все больше и больше уходил в область абстракции. В этой эстетике не работают категории типического характера и типических обстоятельств. Кажется, то, что назревало в историко-культурной ситуации начала XX века, теперь пытается реализоваться в создании новой эстетической парадигме, оборвавшейся с Серебряным веком. Организовывая эстетическое пространство, постмодернист относится к нему не как к духовной реальности, а как к игровой модели. Постмодернизм как эпохальный стиль (вторичный по смыслу) – не просто «направление», а состояние мира, ощущаемое всеми вторичными стилями, как «конец истории», «изжитости человеческой цивилизации». Ситуация рисует философскую исчерпанность и растворение в жизненной парадигме рационализма. Человечество как бы застыло между настоящим и неопределенным будущим. На мир приходится смотреть через призму постмодернизма, где, как принято в эпоху скачка, фиксируется противостояние двух типов сознания: исторического и постисторического.
Главным постмодернистским знаком стало полное «ничто», отсутствие объекта. Очень выразительно это обозначил современный писатель В. Пелевин, назвав один из своих знаковых романов «Чапаев и Пустота». В языке имя всегда обозначает сущность. В данном случае имена заменены «симулякрами», некими обманками, утратившими свою реальность. Симулякрами выставляются слова, одежда, человек, искусство. Все упаковывается, кодируется и подается как некая виртуальная реальность. Перед нами мир мнимостей, иллюзии, псевдореалистической картинки – грандиозное карнавальное шоу. Главный герой – «гениальный» клипмейстер, творящий субъект в роли компилятора, плагиатора, интерпретатора, монтажера и «коллажера» (если все сочиняется и интерпретируется, то почему бы не предложить такой термин в духе постмодернизма). Во всем принцип вторичности и третичности. Люди-маски действуют на сцене тщательно скрывая свою пустоту. В таком сознании уже не может быть «великого, могучего, правдивого и свободного русского языка», который в сознании постмодерниста пересоздается «в МПС имени Тургенева», по меткому выражению В. Аксенова. Эллочка Щукина – классик в сравнении с карнавальными типами эпохи, которым уже не нужен словарь «из тридцати слов», они обходятся так называемым слоганом. Образчик подобного афористического утверждения – наша реклама. Все живое на глазах превращается в вещь. Весь мир – сплошная купля-продажа, классическая «чичиковщина», только теперь уже не со знаком «минус», а со знаком «плюс». «Весь мир у ваших ног», «Наслаждайся, сколько хочешь», – это о жевательной резинке и хрустящих хлебцах.
Если в древнем карнавале знали, что перед тобой «шут, валяющий дурака», то в настоящее время все являются соучастниками мирового абсурда. Курьез сделался обычным делом. Нынешний сатирик М. Инин с экрана телевизора уныло заявляет, что сатира свою роль уже исполнила и сейчас никому не интересна, никто ни над чем уже не смеется, а если и смеется, то не исправляется, не избавляется от своих пороков, потому что не считает их таковыми.
Обязательным атрибутом карнавального стиля является маска – личина, выдающая себя за лицо. Главным жизненным кредо назначается игра, которая также является пустотой, тенью жизни. Игра подменяет онтологию искусства, формирует виртуальную реальность зловещего маскарада. Современный философ И. Смирнов пишет, что постмодернизм завершает нынешний этап культуры (10). Роды, виды, жанры, стили – все завершено и не имеет ни малейшей перспективы. Карнавал не рождает нового, он повторяется каждый год в одном и том же качестве. И. Смирнов приводит симулякры карнавального текста – «похотливые старухи» и «сластолюбивые старики». Они так же непроизводительны, как и «примкнувшие к ним» гомосексуалисты и феминистки. Эти же знаковые фигуры символизируют конец любого творческого процесса. Нет творцов и нет творения.
Таким образом, карнавал как явление культуры, существовавшее в реальной жизни, пройдя через культурные эпохи, в постмодернизме стал самой жизнью. «Маятник стилей» перестал раскачиваться.
§ 3. Развоплощение мира в социокультурной динамике П.А. Сорокина
В связи с необходимостью более четко представить историю развития культурного процесса, следует обратиться к понятию социокультурной динамики. В книге известного социолога и культуролога П.А. Сорокина «Social and Cultural Mobiliti. N.Y., 1959, переизданной у нас впервые в 1992 году, важнейшим фактором социокультурных изменений указывается распад той или иной доминантной культурной системы.
П. Сорокин обращает внимание на проблемы генезиса, эволюции, распада и кризиса доминантных систем, в результате чего и происходят социокультурные изменения. Центральным понятием любого типа доминантной системы у П. Сорокина является понятие ценности. И поскольку доминантные системы изменяются крайне редко, за три тысячи лет это произошло только четыре раза, то и ценности остаются длительное время стабильными.
Понятие доминантной ценности определяет и понятие творчества. Истинное творчество П. Сорокин рассматривает как «реальное познание», а любое «истинное открытие» он называет творчеством (1, 475). Творец актуализирует скрытый потенциал действительности, он извлекает на свет то, что было скрыто от наших глаз. И так происходит не только в сфере словесного творчества, но также и музыкального, и живописного, и научного. Открытия, сделанные Гомером, Шекспиром, Пушкиным, стоят на одной ступени творческих озарений Моцарта, Чайковского, Рафаэля, Врубеля, Архимеда, Ньютона, Ломоносова.
Большую роль в творческом процессе Сорокин отводит интуиции. Интуиция – основа всех открытий как в искусстве, так и в науке. Опора на интуитивные истины делает любое творчество приближенным к религии. «Интуиция, – пишет П. Сорокин, – основа прекрасного, нравственных норм и религиозных ценностей» (1, 475). Большинство открытий в области философских, гуманитарных, технических знаний являются продуктами интуиции. Они всегда сопряжены с «нечто», называемым чудом. «Эврика» Архимеда, яблоко Ньютона, встреча с шестикрылым Серафимом пушкинского пророка являются областью мистического откровения. Творческий процесс в сфере изящных искусств преимущественно интуитивный. «Наконец, – заключает Сорокин, – религиозные и моральные творения также преимущественно интуитивные. Они исповедуют истину веры; все они без исключения основаны на сверхрациональной, сверхчувственной, сверхэмпирической абсолютной истине и реальности, а именно Боге. Все великие религии основаны харизмами, наделенными божественным даром мистического опыта» (1, 477). «Религия раскрывает те аспекты реальности, которые остаются недосягаемыми обычными путями чувственной истины и истины разума» (1, 477), а пророки соприкасаются с металогическими аспектами Бесконечного.
Так, П. Сорокин выводит на ценности творчества, складывающиеся в трех доминантных системах: идеациональной, идеалистической и чувственной. Ценности Сорокин группирует в соответствии с социальной значимостью человеческой активности. Так, он выделяет ценности «когнитивной деятельности», в результате которой еще античные классики выработали понятие Истины. Есть класс ценностей, доставляющих «эстетическое удовлетворение» и формирующее понятие Красоты, известное также со времен Античности. Ценности «социальной адаптации и морали» приводят человека к Добру. Наконец, класс ценностей собирается «в единое социальное целое», которое объединяется и конституируется» понятием Пользы.
Совершенно невозможно игнорировать названные понятия ценности и невозможна подмена одного термина другим, даже при переводе на другой язык.
Таким образом, любое творчество, в том широком смысле, в котором его употребляет П. Сорокин, обязательно включает в себя Истину, Красоту, Добро и Пользу – в понимании, выработанном в идеациональной доминантной системе. Для мировой культуры – это Античность, для русской культуры – это эпоха Древней Руси.
Следующим обязательным условием творческого процесса Питирим Сорокин называет «индивида, вписанного в систему культурных ценностей». Ценности определяются, по мнению П. Сорокина, еще и «двойственной природой» человека. С одной стороны, человек – существо мыслящее, живущее разумным началом, а с другой стороны, человек – существо чувствующее, и его определяющее жизненное кредо часто зависит именно от наполняемого его чувства. Какой образец творчества предложит та или иная эпохальная культура, всегда зависит от доминирующего акцента: либо это будет рациональный образец культурных творческих ценностей, либо это будет чувственная культура и чувственное творчество. Образцом первого мог бы служить век русского Просвещения, а второго – русская культура XIX века. М. Ломоносов старательно сочиняет программные оды для императрицы, где дает ей «разумные» наставления. Веком позже Ф. Тютчев впервые даст образец «чувственной» лирики – чистое наслаждение для души. И никакого рационализма.
