я бы так же поступила», – сказала Манушак, и слова эти меня здорово обрадовали. Тогда я ей и пообещал: «Будет время, свожу тебя на озеро Лиси; пойдем пораньше, проведем там весь день, возьмем напрокат лодку и покатаемся». Сейчас у меня были деньги, а когда есть деньги, ничего не мешает исполнить обещанное.
К двум часам Манушак приносила горячий обед в парикмахерскую. Пока Гарик и Сурен обедали, она подметала пол, стирала, что нужно, складывала пустую посуду в сумку и возвращалась домой. Случалось, ее подменяла тетя Сусанна, и я надеялся, что она не откажется заменить дочь и на этот раз.
У них был довольно большой одноэтажный дом, выстроенный из плоского кирпича. За домом, во дворе, стояли сарай и четырехкомнатный деревянный флигель, который они сдавали, в основном – студентам. «Все это нажито моим трудом», – хвастался Гарик. Но однажды тетя Сусанна сказала мне: «Врет, этот дом – мое приданое, родители мне купили. Когда вы с Манушак поженитесь, отдам вам две угловые комнаты с этой стороны, остальное – мне, Гарику и Сурену. Даст Господь, заживем все вместе, сладко и счастливо».
Царство ей небесное, хорошая была женщина, она приглядывала за мной с детства; если отец был пьян и забывал забрать меня из детского сада, где она убирала, она приводила меня к себе. Их двор граничил со зданием детского сада. Кормила меня, купала и укладывала спать. Я почти каждую ночь писался, пока не подрос, но она ни разу ни единым словом не упрекнула меня за это – просто стелила под простыню клеенку, только и всего.
Сейчас я подошел к окну в комнате Манушак и уперся лбом в стекло. Кровать не была застелена, одеяло наполовину сползло. Манушак не было видно. Только я повернулся, как по голове мне стукнул камешек, и я услышал свое имя: «Джудэ». Взглянув наверх, увидел Хаима. Доска чердачной стены была сдвинута, из-за нее он и выглядывал.
– Ради бога, что ты там делаешь? – спросил я.
Он поднес палец к губам:
– Смотри не проболтайся, что я здесь, не то я пропал.
Я кивнул.
– И даже Манушак не говори.
Я заколебался:
– Сколько же времени ты собираешься там быть?
– Пока не знаю, посмотрим.
– Ладно, и Манушак не скажу.
– У меня к тебе дело.
– Если я сейчас поднимусь, могут заметить, приду к двум часам.
– Обязательно приходи.
– Ну, само собой.
Он поправил доску, стена стала целехонькой.
К двум часам Манушак должна была идти в парикмахерскую, тетя Сусанна ложилась вздремнуть или шла на базар. Так что я свободно мог подняться на чердак, мне бы ничего не помешало.
Тем временем вернулась Манушак и постучала по оконному стеклу. Я был в таком замешательстве, что сказал:
– Чего тебе?
Она приоткрыла окно:
– Чего мне?!
Ясно было, я уже не мог позвать ее на озеро Лиси, вместо этого я сказал:
– Хаимовых дядек арестовали.
– Знаю.
– Тебе что, приснилось?
– Керосинщик Дитрих заходил, он сказал.
Я вспомнил, что Дитрих встретился мне по дороге; я улыбнулся:
– Чего ему нужно было в такую рань?
– Занял денег у отца.
Мне показалось немного странным, что она не спросила, где я был вчера, но, занятый мыслями о Хаиме, я не придал этому значения: «Почему он прячется, в чем дело? Если его дяди что-то натворили, он-то тут при чем? Что им от него надо?»
Тетя Сусанна хлопотала на кухне у плиты, Гарик и Сурен кончали завтракать.
– Слыхал новость? – спросил меня Гарик.
Я кивнул и сел за стол.
– Хорошо бы и Хаима взяли в придачу, – Сурен ненавидел Хаима, но тогда он сказал это назло мне.
– Сделаю тебе яичницу, – предложила тетя Сусанна.
– Не хочу, я поел.
– Да-а-а? – удивился Сурен.
– Да, – ответил я.
– Тогда чаю попей, – сказала Манушак.
От чая я не отказался.
– Хорошо, что зашел. – Гарик перешел к делу: – Может, сходишь с Суреном на базар, купите двадцать кило гудрона и четыре мешка цемента. В парикмахерской потолок протекает, надо заделать.
Меньше всего на свете мне хотелось быть рядом с Суреном, да что поделаешь?
– Ладно, – сказал я.
– Только никуда не сворачивать! – предупредила тетя Сусанна.
5
К двенадцати часам мы с Суреном взобрались по подъему и вкатили на площадь нагруженную тачку. Преодолеть такой подъем было делом нелегким, и мы остановились передохнуть, тут со стороны сада показался зеленый «Москвич», за рулем сидел русский парень Толик, рядом с Толиком – Трокадэро. «Москвич» проехал мимо аптеки и остановился перед нами, Трокадэро высунулся из окна.
– Подойди-ка, – позвал он.
Я подошел и поздоровался.
– Где Хаим? – спросил Трокадэро.
Что было делать? Попросил человек: «Никому не говори, где я». Я пожал плечами:
– Не знаю.
Он так взглянул на меня, что я понял – не поверил, но не обиделся, улыбнулся, ему нравилось такое поведение.
– Увидишь – передай, пусть позвонит мне домой.
Пришлось кивнуть.
– А про его дядей знаете? – спросил я.
– Знаем. – Затем повернулся к Толику: – Трогай. – И они уехали. Я вернулся к тачке.
– Однажды пустят его в расход, – процедил сквозь зубы Сурен, ему казалось, что мои с Трокадэро отношения гораздо лучше и ближе, чем это было на самом деле.
Купив в гастрономе сигареты, мы наконец докатили тачку до парикмахерской.
Гарик внимательно осмотрел содержимое тачки и остался доволен. Затем, повернувшись ко мне, спросил:
– Поможешь?
– Конечно.
– Доски и фанера во дворе, – показал он.
Я снял сорочку, и мы с Суреном поднялись на крышу.
Сбили потрескавшийся цемент на крыше со стороны двора, разломали молотками на куски и сложили в ведра. Показались сгнившие доски, убрали их и счистили всю гниль. Положили новые доски, а поверх – фанерные листы. У Гарика полно было клиентов, но как только выдавалась минутка, он выходил на улицу и снизу давал нам указания. Пришла Манушак, значит, было уже два. От обеда я отказался, сказав, что меня ждут, нужно повидаться кое с кем.
Услышав это, Гарик нахмурился:
– Ты что, больше не станешь помогать?
– Я вернусь через два часа.
– Через два часа Сурен сам управится.
– Тогда не вернусь, – ответил я, но только Сурен за два часа никак не управился бы один, дел еще было невпроворот.
– Ладно, дал слово – держи. Через два часа жду. Не опаздывай.
Я помылся и в спешке бросился по улице. С утра меня не оставляла мысль, я никак не мог понять: ну ладно, он боится и прячется – это ясно, но зачем же он выбрал для этого чердак дома Манушак? На самом деле он
