– Это значит, что теперь мы можем быть друзьями?
– Определенно нет.
– Почему?
– Потому что я никогда не буду тебе доверять.
– Да брось, Алиса! Я правда не хотел…
Алиса обернулась и сузила глаза.
– То есть ты не думаешь, что я самая уродливая девочка в Ференвуде?
– Нет! Разумеется, не…
– Тогда зачем ты это сказал?
Оливер замялся.
– Ты жестокий, глупый мальчишка, – заявила Алиса, продолжая путь. – И ты мне не нравишься. Так что проваливай, и хватит уже меня донимать.
Ну вот. Теперь он отстанет.
– Не могу.
Алиса замерла.
– Что?
– Я не могу, – повторил Оливер, на этот раз со вздохом.
Когда Алиса оглянулась, мальчик смотрел на собственные руки. Потом отвел глаза.
Так вот почему мама улыбалась. Должно быть, она считала это смешным. Нет, уморительным.
– Алиса, – прошептал Оливер.
– Лучше молчи.
– Алиса…
Она заткнула уши и принялась напевать себе под нос.
– Алиса! – Оливер схватил ее за руки и развел их в стороны. – Алиса, мне задали… тебя.
Девочка уставилась в небо, борясь с желанием пнуть его по коленной чашечке.
– Ты бесстыжий врун.
– Я тебя люблю.
– Соболезную.
Оливер несколько раз моргнул.
– Но, Алиса… – Мальчик явно был сбит с толку.
– Тебе задали меня? Когда? Год назад? И ты год собирался с духом, чтобы со мной заговорить?
– Я… перенервничал, – промямлил Оливер. – Я этого не ожидал. Мне нужно было все обдумать… Осознать…
– Ты любишь меня точно так же, как я люблю этот пень. – И Алиса указала на трухлявый пень. – А теперь я отправляюсь домой. Премного благодарна за доставленное неудовольствие.
– Но…
– Проваливай, Оливер.
– Ладно, – сказал он, не отставая ни на шаг. Алиса видела, что он расстроен. Расстроен и в нетерпении. – Ладно… Прости меня.
И Оливер стиснул челюсти, глядя прямо на Алису.
– Я соврал. Ясно? Соврал.
Девочка, не дрогнув, вернула ему взгляд.
– И чего же ты от меня хочешь?
Оливер в смятении покачал головой.
– Как ты поняла? Никто не может раскусить мою ложь. Это мой единственный талант…
– Чего ты хочешь? – упрямо повторила Алиса.
Он глубоко вздохнул:
– Мне нужна твоя помощь.
Алиса вытащила из кармана цветок и откусила верхушку.
– Ну разумеется, – пробормотала она с набитым ртом. – Как я раньше не догадалась.
Глава следующая
Алиса нашла свободный клочок травы и уселась, веером разложив вокруг юбки. Ноги она вытянула и скрестила в лодыжках, а руки уперла в землю позади себя. Из угла рта у девочки свисала недоеденная маргаритка.
– Продолжай, – предложила она, щурясь на Оливера в потоках светливня. Без сомнения, он был симпатичным мальчишкой, но стал бы еще симпатичнее, если бы вымыл с мылом не только голову, но и мысли в ней.
Оливер запустил руку в волосы, и несколько прядей упали ему на глаза, резко контрастируя со смуглой кожей. По цвету они в точности напоминали серебристую сельдь. Алиса на мгновение задумалась, не ел ли он эту рыбу в детстве, и с трудом подавила дрожь.
Мальчик прислонился к соседнему дереву, скрестил руки на груди и смерил Алису долгим взглядом. Она выдержала его, не моргнув.
– Это намного сложнее, чем я думал, – пробормотал Оливер.
– Да? – Алиса невозмутимо продолжала жевать стебель маргаритки.
– Как ты можешь сопротивляться силе моего убеждения?
Алиса пожала плечами.
– Как ты можешь быть таким злобным мальчишкой?
Он нахмурился.
– Я не злобный.
– Но ты по-прежнему считаешь, будто я самая отвратительная девочка в Ференвуде?
Он неторопливо обдумал ее вопрос.
– Ты должен знать, – добавила Алиса, – что я ради тебя и ногой не топну, пока ты не будешь со мной совершенно честен.
И она, вытащив из кармана тюльпан, протянула его Оливеру. Тот поморщился, покачал головой и отвел глаза.
– Не понимаю, как ты можешь есть все эти штуки.
Алиса скорчила гримасу и целиком засунула тюльпан в рот.
– Итак? – сказала она, не прекращая жевать. – Ты считаешь меня отвратительной?
Оливер покачал головой.
Алиса оцепенела.
– Нет?
Последнее слово она проговорила почти шепотом. Сердце так и бухало в груди. До этой минуты Алиса даже не осознавала, как сильно надеялась, что он передумает. Ей не хотелось быть уродливой. Ей так отчаянно не хотелось быть уродливой.
– Ты не считаешь меня отвратительной?
Оливер пожал плечами:
– Я считаю, что ты никакая.
– О…
Алиса опустила голову. Его слова жалили ей лицо: каждый слог – как крохотная змейка.
Никакая было гораздо хуже, чем уродливая.
Щеки Алисы залила краска, на коже расцвели красные и розовые пятна. Оливер это заметил.
– Слушай, – сказал он мягко. – Я просто старался быть честным, как ты и…
– Знаю, – ответила она чересчур громко, быстро моргая.
Не нужно было ей его сочувствие. Алиса подняла голову и, несмотря на пылающие щеки и колотящееся сердце, взглянула Оливеру прямо в глаза. Не важно, что он про нее думает, сказала себе девочка. (Даже если на самом деле это и не так. Не вполне.)
– Тогда будь честен и в остальном, – произнесла она. – Что ты тут делаешь?
Оливер вздохнул. Посмотрел на свои руки. Снова на Алису. Снова на руки. И снова на нее – на этот раз уже не отрываясь.
– Я знаю, что́ ты знаешь.
Полупрожеванная маргаритка выпала у Алисы из открытого рта.
– Боюсь, если я что и знаю, так только то, что не знаю, что ты знаешь.
– Ты не единственная видишь правду, Алиса.
– Что? – Глаза девочки расширились. – Ты… ты умеешь читать мысли? – продолжила она шепотом.
– Нет, – рассмеялся Оливер. – Я обладаю даром убеждения. А еще – способностью узнавать один факт о каждом человеке, которого встречаю.
– Серьезно?
Он кивнул.
– И что это за факт?
– Его самый страшный секрет.
Если бы Алиса уже не сидела, ей бы пришлось немедленно это сделать.
Теперь все наконец объяснилось. Симфония, звучавшая в его крови и костях; красота, заворожившая девочку накануне. Она проистекала из тайных песен и шепотков каждой души, которую встречал Оливер на протяжении вот уже тринадцати лет.
Это было поразительно.
– Ладно, – сказал мальчик, явно чувствуя себя более свободно. – Я был с тобой честен. Взамен мне нужна твоя помощь.
– Сядь, – велела Алиса, указывая на землю рядом с собой.
Оливер подчинился.
– И давно ты знаешь?
– Знаю что?
– Ну… Это самое… – И Алиса сделала замысловатый жест рукой, который не обозначал ровным счетом ничего.
Оливер тем не менее ее понял.
– С той минуты, как тебя увидел.
– Почему же ты молчал? Почему рассказал об этом только сейчас?
– Потому что, – и он вздохнул. – Со дня Сдачи прошел почти год, а я до сих пор не выполнил свое задание. Это уже кажется невозможным.
– Но если я тебе помогу… Это ведь будет жульничество?
– Никто не узнает.
– Если только я не расскажу, – нахмурилась Алиса.
– Не расскажешь.
Девочка вскочила на ноги.
– Оливер Ньюбэнкс, – начала она потрясенно, – за всю свою жизнь я солгала ровно три раза – и совершенно точно не буду лгать в четвертый ради тебя. Если ты думаешь, что можешь меня запугать и втянуть в какую-то противозаконную магию – в которую я, между прочим, даже не верю, – то тебе, должно быть, ананас упал на голову.
– Эй, эй! – запротестовал Оливер, тоже поднимаясь на ноги. – Никто от тебя не требует никакой магии. Ясно?
Алиса недоверчиво прищурилась. Мальчик вздохнул и пожал плечами.
– Как бы там ни было, ты наверняка передумаешь, когда узнаешь, что я могу тебе предложить.
– Не передумаю.
– Передумаешь, – ответил Оливер. – Потому что предложить я тебе могу кое-что очень ценное.
– Тебе нечего мне предложить, ты, огурец-переросток!
Оливер смерил девочку внимательным взглядом.
– Алиса, – сказал он, – я знаю, где твой отец.
* * *
– Ох.
Алиса почувствовала себя марионеткой, которой вдруг перерезали нитки. Девочка снова опустилась в траву, оглядываясь с таким видом, будто забыла, где находится.
– Ох…
– Ты поможешь мне, – повторил Оливер, наклоняясь к ней, – а я помогу тебе. Все просто.
Алиса не могла этого доказать, но она всегда знала, что отец жив. Да, она оплакивала его утрату, но ей бы и в голову не пришло оплакивать его смерть, потому что она была уверена – абсолютно, совершенно уверена, – что однажды его найдет. Папа просто ушел. Куда-то. Где-то он есть!
Однако ей нужно было удостовериться.
– А что, если ты врешь? – прошептала она, глядя на Оливера глазами размером с подсолнухи.
– Ты бы уже знала, – ответил мальчик, очевидно удрученный этим фактом.
Это и в самом деле было так. Она бы уже знала.
Через неделю после исчезновения отца Алиса совершила самую большую сделку в своей жизни. В то время ее сбережения составляли семь финков – не хватало одного финка до стоппика, – и она потратила их все, чтобы дать магический обет: до тех пор, пока с ее губ не слетит ни одна ложь, никому не удастся ее обмануть или одурачить. Только так она могла быть уверена, что рано или поздно найдет отца. Что никто не собьет ее с пути.
