Быть этого не может! В последний раз с ним такое случилось ровно семь лет назад. Когда Диана, выходя из дома, прижалась к нему в коридоре их квартиры. Тогда Айболит решительно стащил с нее пальто, подхватил на руки и помчался в спальню.
– Отпусти меня, псих! – смеясь, отбивалась Диана, – опаздываю же! Дашка ждет! Она меня прибьёт! Ты же знаешь ее казацкую натуру. И потом беременным же нельзя, дурак!
– Подождет! – шептал Айболит, ловко и быстро раздевая ее. – Я осторожно. На седьмом месяце еще можно, если знать как.
– Маньяк ты, Елагин! Как есть маньяк! Где это ты наловчился так ловко раздевать женщин, а?
– В темном переулке, когда маньячу по ночам, – страшным замогильным голосом ответил он, прикусывая ее шею. – Когда уставшие граждане крепко спят, мы, чикатилки, выходим на кровавую охоту. И бледная луна вздрагивает от нашего сатанинского смеха. О-хо-хо!
– Мамочки! Перестань, ненормальный, я же боюсь! – взвизгнула Диана, прижимаясь к нему всем телом.
Если бы он тогда знал, что она больше никогда не вернется в их маленькую уютную квартирку. Он бы, как старый пес, лег у порога и никуда бы ее не отпустил. Он бы разбил все часы в доме, чтобы она не знала, когда день сменяет ночь. А если бы она даже спросила, он ответил бы, как барон Мюнхгаузен:
– Сейчас шесть часов дня. Спи любимая, спи!
Если бы… всегда оно, проклятое. Если ад существует, то на его воротах написано: "Если бы ты знал ".
– Ваня, с тобой все в порядке? – тревожно спросил Нисим.
Айболит вынырнул из омута памяти и электрического поля в тысячу киловатт, которое накрыло их с Машей.
– Извините, Нисим Ирганович, – Айболит быстро помог Маше надеть жакет и поспешно отошел к компьютеру. – Ночью не спал. У пациентки были очень тяжёлые роды.
– А ты чего? – обратился Нисим к Маше. – У тебя тоже роды? В коридор иди, чего здесь уши греешь? Не видишь, что у нас мужской разговор?
– Извини, папа, – пробормотала Маша и поспешно вышла в коридор.
– Я хочу, чтобы ты ее полностью сопровождал во время всего этого… эээ… процесса в Израиле. Ну как, согласен? – Нисим придвинул стул к Айболита и уселся, решительно положив обе ладони на стол.
– Я другого не понимаю: почему не провести всю процедуру в Москве в моей клинике? – Айболит открыл медицинскую карту Маши и принялся ее заполнять. – Зачем тащить нас всех в Израиль?
– Потому что так удобнее и лучше, – отец потер нос.
Ну точно врет! Люди, когда лгут, часто трут нос. Что-то он не договаривает, старый лис. Но из него же и каленым железом не вытащишь. Нечего и пытаться. Тут и не поймёшь, чего в нем больше: еврейской скрытности или кавказской осторожности?
– Помогу чем смогу, – кивнул Айболит.
– И еще… ты приглашен на помолвку моей дочки Маши послезавтра, – Нисим встал и застегнул длинную черную кожаную куртку. – Адрес ресторана я тебе сброшу на телефон.
– Постараюсь быть, Нисим Ирганович.
– Нет, не постараешься, сынок, а будешь, – Нисим положил ему руку на плечо и наклонился, заглядывая в глаза. – Ты – член семьи. Уважение. Ты помнишь это, да? Хотур, сынок, хотур!
Как такое забыть? Хотур. Уважение. У них в Нальчике, из которого они прибыли в Москву, да и на всем Кавказе, отсутствие этого самого уважения становилось причиной кровопролитных войн, которые длились десятилетиями. А иногда и веками.
– Я приду, – кивнул Айболит.
– Слушай, у тебя здесь кофе подают, а?
– В кафетерии внизу. Пойдемте, – Айболит встал.
– Ээээ… не умеешь ты красиво жить, – улыбнулся Нисим. – В кафетерии. А где секретарша с ногами от ушей, чтобы прямо возле твоего кабинета кофе варила? Перед глазами ходила туда-сюда, рассекала, как белый лебедь. А белый лебедь на пруду качает павшую звезду, – запел он неожиданно молодым и звонким голосом песню группы " Лесоповал".
– Я решу этот вопрос, – улыбнулся Айболит. – Как-то не до того было. А пока пойдемте в кафетерий.
Они спустились на первый этаж.
– Ты пойми, сынок, мне очень важно чтобы всё получилось. – Нисим задумчиво размешивал сахар в крепком черном кофе. – Как говорится: сам накосячил, сам и исправил. Если первая жена не может Амиру родить, значит, родит вторая. И обе они – Анжела и Марья – мои дочери. Так что все останется в семье.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Но вы же понимаете, что в России такой брак не признают, – возразил Айболит. – Здесь запрещено двоежёнство.
– Ну мы просто запишем моего зятя, как отца, и всё. А все документы оформим в Израиле.
– А там разве признают такие браки? – Айболит отхлебнул горячий кофе и поморщился.
– Правильный вопрос! – Нисим поднял указательный палец. – Важно то, что в Израиле основная законодательная власть в таких делах – это раввинат. Высшая инстанция, которая имеет такие же полномочия, как Верховный Суд. А в вопросах крови над ними только бог. И, соответственно, раввинатский суд признает вторых жен, потому что у многих еврейских общин есть двоежёнство. Так исторически сложилось. Евреи были рассеяны по всему миру. Женщины ведь тогда не работали. Они дома сидели с детьми и ждали, пока муж кусок хлеба принесет. И если погибал кормилец, то соседи-мусульмане часто похищали незамужних еврейских девочек и обращали в ислам. А потом женились на них. И чтобы этого не случилось, кто-то из родни или друзей покойного мужа женился на этих девочках, даже если им было пять-шесть лет. Конечно, их никто не трогал. Никому бы в голову не пришло спать с ребенком.
Но мусульмане тогда этих девочек не трогали, потому что для них семья и брак тоже священны. Мужчин тогда было меньше, чем женщин. Вот и пришлось раввинам начать признавать двоеженство. В Европе такого не было никогда. А на Кавказе, в Северной Африке и странах Магриба, где евреи жили рядом с мусульманами, таких случаев было полно. С тех по всё изменилось. Но обычаи остались. И раввинат хоть и со скрипом, но все же признает такие браки и все права детей. А мы Маше сделаем израильское гражданство. И ее ребёнку тоже. Будет жить на две страны. Мы, горские, все так живем. Бизнес-то у всех в России, в основном. Или в Америке. А семьи в Израиле сидят.
– Да, я знаю, – кивнул Айболит.
У него тоже было израильское гражданство. В свое время тесть настоял. Айболит получил его автоматически, как муж еврейки. Но уехать не хотел никогда. Да и Диане больше нравилась Москва.
– Чем смогу, помогу, – кивнул Айболит.
– Вот и молодец! – Нисим отхлебнул кофе. – Сам-то ты как? Всё один да один. Жениться тебе нужно, сынок. Если что, я не против. Молодой мужчина, с дочкой. Ну куда это годится? Мама твоя – дай ей бог здоровья и до ста двадцати лет жизни – не вечная же! Случись что – не про нас будет сказано – кто Леночку воспитает? Нам же ты ее не отдаешь.
– Нисим Ирганович, давайте закроем эту тему. Я больше никогда не женюсь.
– Чего вскипел, как чайник, э? – Нисим отвесил ему легкую затрещину. – Я тебе вместо отца, – мягко сказал он. – Своего-то у тебя нет. Поэтому и говорю: нельзя молодому мужчине одному. Семь лет прошло. Отплакал ты свое. Бог не любит, когда плачут. Уныние – это грех, что у вас, христиан, что у нас, евреев.
– Я вообще атеист, – Айболит отодвинул чашку и встал. – Вы извините меня, работы очень много. Пойду.
- 3 -
Наедине со зверем
Маша
Отец молчал всю дорогу до дома. И, судя по тому, что он даже не ругал ослов-водителей, которые купили права, я поняла, что он в очень плохом настроении. У меня было не лучше. Тетку мы застали почти на пороге. Она переносила к лифту плотно набитые банками и контейнерами большие клетчатые баулы.
– К дочерям еду, – тетка с трудом подняла двумя руками очередную сумку. – Вот оно как бывает: прилетели дочки с мужьями и детьми на помолвку, а живут у родителей мужей. Потому что их мать бедная. Квартира у нее и так маленькая, а тут еще и ты, Марья, место занимаешь. Подержи-ка, – тетка вручила мне тяжеленный баул в ярко-синюю клетку, который я едва не уронила. – Но ты разве понимаешь все те жертвы, что мы с твоим отцом за тебя приносим? Господи, – она подняла руки. – Мне в раю уже земля полагается. Как минимум, десять соток. Ты уж не подведи меня, бог! Хоть там дай хороший участок земли.
