Чувствовалось, что она и вправду слушает меня сердцем, и мне от этого было очень хорошо.
— Знаешь что? — произнесла она, когда я закончила свой рассказ.
— Что?
— Может быть, ты куда больше похожа на свою маму, чем ты думаешь? Может, тебе от нее досталось еще кое-что, кроме рыжих волос, веснушек и умения быстро бегать?
— Правда? А что, например?
— Ну, вдруг у тебя тоже легкая рука — что ни посадишь, все вырастет? Давай попробуем посадить что-нибудь прямо сейчас. Вот и проверим твою руку.
— Давайте.
Глория Свалк решила, что я посажу дерево. Во всяком случае, она сказала, что это дерево. По мне, так просто росток какой-то — не то цветок, не то трава. Она велела мне вырыть яму, опустить туда корень, аккуратно присыпать землей и похлопать, точно я укладываю спать маленького ребеночка и подтыкаю ему на ночь одеяло.
— А какое это дерево? — поинтересовалась я.
— Дерево называется «поживем-увидим», — ответила Глория Свалк.
— Что это значит?
— Значит, пусть растет, а когда вырастет, мы посмотрим, как оно называется.
— А я могу завтра зайти проверить, на сколько оно подросло?
— Девочка, — сказала Глория Свалк, — покуда это мой сад, ты тут всегда желанная гостья. Но за один день твое дерево вряд ли сильно изменится.
— А я и вас зайду повидать. Заодно, — сказала я.
— Гм… приходи. Я вроде никуда завтра не собираюсь. Буду дома.
Тут я разбудила Уинн-Дикси. Он все зевал и потягивался, а усы у него так и остались перепачканы арахисовым маслом. На прощанье пес лизнул руку Глории Свалк, а я ее горячо поблагодарила.
В тот вечер, когда пастор подтыкал мне на ночь одеяло, я рассказала ему, что работаю теперь в магазине «Питомцы Гертруды», что я подружилась с мисс Фрэнни Блок, что я приглашена на день рождения к Плюшке-пампушке Томас, а еще — про Глорию Свалк. Уинн-Дикси лежал на полу, дожидаясь ухода пастора, — ему уже не терпелось, по обыкновению, устроиться на моей кровати на ночь. Когда я договорила, пастор поцеловал меня, а потом наклонился и поцеловал Уинн-Дикси, прямо в макушку.
— Ладно, так и быть, прыгай на постель, — сказал он собаке.
Уинн-Дикси посмотрел на пастора. Он не улыбнулся, а раскрыл пасть широко-широко. Казалось, пес хохочет, точно пастор рассказал ему самый смешной анекдот на свете. И что самое невероятное — пастор расхохотался в ответ. Уинн-Дикси запрыгнул на кровать, а пастор встал и погасил свет. Я потянулась и тоже поцеловала Уинн-Дикси. В нос. Но он этого уже не заметил. Он крепко спал и даже похрапывал во сне.
Глава одиннадцатая
ту ночь случилась очень сильная гроза. Но разбудил меня не гром и не молния. Разбудил меня Уинн-Дикси. Он скулил и тыкался головой в закрытую дверь спальни.
— Уинн-Дикси! — окликнула я. — Ты что делаешь?
Но пес, казалось, меня не слышал. Он продолжал биться головой о дверь, скуля и повизгивая. Я выбралась из постели, подбежала к нему, погладила и даже испугалась, потому что он весь трясся и не обращал на меня никакого внимания. Я села на пол рядом с ним, обхватила его руками, но он не улыбнулся, не чихнул, не завилял хвостом — короче, не проделал ничего из своих обычных штучек… Он даже не посмотрел в мою сторону. Только дрожал, скулил и тыкался головой в дверь.
— Ты хочешь открыть дверь? — спросила я. — Всего-то? Ну, давай откроем.
Я встала и распахнула дверь. Уинн-Дикси пулей вылетел из комнаты, словно за ним гналось огромное страшное чудовище.
— Уинн-Дикси, — окликнула я громким шепотом, — ко мне. Скорее!
Мне вовсе не хотелось, чтобы пес разбудил пастора. Но куда там! Уинн-Дикси уже был на другом конце трейлера, в комнате пастора. Я поняла это по звукам: сначала Уинн-Дикси — вззз-бум — запрыгнул на кровать, а потом послышался голос пастора — то-то он, наверно, удивился. Но вскоре звуки изменились, потому что Уинн-Дикси выскочил от пастора как оглашенный. Тяжело дыша, он метнулся обратно ко мне в комнату, я было дернулась, но поймать его не успела.
— Опал! — позвал пастор. Он стоял на пороге своей спальни, весь всклокоченный и растерянный, словно спросонок не понимал, где он и что с ним. — Опал! Что тут происходит?
— Не знаю.
В этот миг ударил гром, да так сильно, что наш трейлер содрогнулся вместе с землей. Уинн-Дикси снова выскочил из комнаты и понесся прямо на пастора.
— Папа! Берегись!
Но пастор все никак не мог прийти в себя. Он стоял на пути Уинн-Дикси, а тот летел на него, как шар в кегельбане на единственную оставшуюся несбитой кеглю… Миг — и оба покатились по полу.
Я ойкнула.
— Опал? — подал голос пастор. Он лежал на животе, Но а сверху на нем, пыхтя и повизгивая, лежал Уинн-Дикси,
— Да, сэр?
— Опал? — снова позвал пастор.
— Я здесь, сэр, — ответила я погромче.
— Ты знаешь, что такое патологический страх?
— Нет, сэр.
Пастор приподнял руку. Потер переносицу.
И, помолчав, сказал:
— Это такой страх, который по силе своей превосходит любые страхи. Никакие уговоры и увещевания тут не помогут.
В этот момент снова прогремел гром. Уинн-Дикси взвился под потолок, словно его ткнули раскаленной железкой. Шмякнувшись об пол, он снова заметался и рванул в мою комнату. Я больше не пыталась его ловить, просто уступила дорогу.
Пастор все лежал, потирая нос. Наконец он сел. И сказал:
— Опал, я думаю, наш Уинн-Дикси испытывает патологический страх. Он боится грозы.
Не успел он договорить, как показался Уинн-Дикси. Он летел, словно по пятам за ним гналась смерть. Я быстро помогла пастору встать и утянула его с пути обезумевшей собаки.
Ни помочь, ни отвлечь Уинн-Дикси мы, похоже, не могли. Поэтому мы просто сидели и смотрели, как он, тяжело дыша и роняя слюну, мечется взад-вперед по трейлеру. Каждый удар грома снова и снова повергал его в ужас, словно возвещал о несомненном конце света.
— Гроза скоро пойдет на убыль, — сказал мне пастор. — А когда она стихнет, к нам вернется настоящий Уинн-Дикси.
Гроза и в самом деле стихла. Дождь прекратился.
Молнии больше не сверкали. И когда вдали пророкотал последний раскат грома, притих и Уинн-Дикси. А потом, как ни в чем не бывало, подошел к нам с пастором и лукаво склонил голову набок, словно поинтересовался: «А чего это вы тут делаете среди ночи? Не спится, что ли?»
А потом он забрался на диван. У него это очень смешно получается: не лезет, а скользит будто уж, по чуть-чуть и как будто нечаянно. Он даже смотрит в сторону, точно не имеет к происходящему с собственным телом никакого отношения: я никуда, ну совсем никуда не собирался, и как это я оказался на диване? Ума не приложу.
Теперь мы сидели тут втроем. Я поглаживала Уинн-Дикси по голове и чесала за ухом — как он любит.
— Летом во Флориде гремят грозы, — заметил пастор.
— Да, сэр. — Я затаила дыхание.
Вдруг он сейчас скажет, что мы не можем держать собаку с патологическим страхом, раз она сходит с ума при первом ударе грома?
— Придется за ним хорошенько следить, — продолжил пастор и положил руку на спину Уинн-Дикси. — Главное, чтобы он во время грозы не оказался на улице. Иначе он может убежать. Надо уберечь его от беды…
— Конечно, сэр. — Мне вдруг стало трудно говорить. Я так любила пастора. Я любила его за то, что он любил Уинн-Дикси. Я любила его за то, что он простил Уинн-Дикси его отчаянный страх. Но больше всего я любила его за то, что он положил руку на спину Уинн-Дикси, почти обнял его, чтобы уберечь от беды.
Глава двенадцатая
первый день работы мы с Уинн-Дикси явились в зоомагазин так рано, что на окне «Питомцев Гертруды» еще висела табличка «Закрыто». Недолго думая, я толкнула дверь, и она распахнулась. Мы вошли. Я хотела было окликнуть Отиса — сказать ему, что мы уже здесь, но тут послышалась музыка. Самая красивая музыка, какую мне когда-либо доводилось слышать. Я огляделась, пытаясь понять, откуда она доносится, и вдруг заметила, что все клетки открыты и зверюшки повылезали наружу. Кролики и хомяки, мыши и птицы, ящерицы и змеи застыли на полу, точно каменные, а Отис, в остроносых ковбойских сапогах стоял посередине. Он играл на гитаре и притопывал в такт. Глаза его были закрыты. Он улыбался.
На морде Уинн-Дикси появилось мечтательное выражение. Он широко улыбнулся Отису, чихнул, встопорщил усы, а потом вдруг вздохнул и бухнулся на пол рядом с остальным зверьем. Тут его заметила Гертруда.
— Собака! — закричала попугаиха и незамедлительно перепорхнула на голову Уинн-Дикси. Отис открыл глаза и перестал играть. Чары кончились. Кролики начали прыгать, птицы — летать, ящерки — бегать, змеи — ползать, а Уинн-Дикси — лаять и гоняться за всем, что движется.
