Подсевшие к столику через пару часов, по виду, местные жители, довольно молодые, но все при бородах, сразу предупредили:
– Тихо сиди! А это, – один из них показал головой на нечто под столом, – на случай, если привел за собой хвост.
Семен Аркадьевич поднял скатерть и увидел направленный на него ствол. В видах огнестрельного оружия он не очень-то разбирался, поэтому так и не понял, что это было – пистолет или что другое. Бежать он все равно никуда не собирался.
Когда пожилой человек передавал клетчатую сумку с огромной суммой заокеанских денег совершенно незнакомым людям, он абсолютно не был уверен, что обмен состоится, но всячески гнал от себя дурные предчувствия. Взамен котомки с деньгами боевик вложил ему в руку листок с адресом:
– Здэс жди.
По адресу, который мужчина нашел не сразу среди царившего вокруг хаоса и разрушения, располагалась так называемая частная гостиница, где Семен Аркадьевич и поселился на неизвестный срок, все время пытаясь бороться с мыслями наподобие: «А вдруг… А вдруг обманули? А вдруг за это время что-нибудь случилось с Яшей? Вдруг не получится доставить его в Грозный, ведь, похоже, здесь они нелегально? И что делать, если обманули? В милицию же не пойдешь. Раньше надо было…»
Чтобы меньше думать о плохом, пожилой человек отправился в город, где люди приводили в порядок то, что еще можно было прибрать и починить после отхода чеченских воинских формирований, включавших наемников с разных концов мира, в том числе и из братских Белоруссии и Украины. Пожилой человек, редко за свою жизнь державший что-нибудь увесистее скрипки, присоединился к жителям Грозного. Он брался за любую, даже самую тяжелую, работу в желании помочь людям как можно быстрее вернуться к нормальной жизни. Там, дома, он не очень-то ценил то, что называется миром и покоем: из-за нехватки денег порой приходил в отчаяние, но теперь отчетливо понимал, насколько здорово было иметь возможность окунуться взглядом в синь по-настоящему безмятежного неба. Вне всякого сомнения, криминальный террор первых лет перестройки поселил страх в душах людей, однако, они имели возможность вести более или менее привычный образ жизни, ограничивая себя лишь в вечерних и ночных прогулках, а здесь, в Грозном, люди вздрагивали от каждого мало-мальски громкого звука и тревожно вглядывались в безоблачную высь. Чеченцы поначалу с недоумением и недоверием поглядывали на седовласого незнакомца, своими не приспособленными к физическому труду холеными руками вместе со всеми разбиравшего завалы, но затем подружились с русским, поделились с ним хлопчатобумажными рабочими перчатками и даже угостили его во время перерыва кто чем смог.
Семен Аркадьевич решил для себя, что будет выходить на уборку улиц каждый день, пока не решится вопрос с Яшей, и чем больше времени проведет он в многострадальном городе, тем больше пользы принесет его мужественно переносящим испытания жителям.
Но уже через день, после завтрака в крошечном помещении кухни, расположенном на первом этаже гостинички, поднявшись в свою комнату, называемую хозяевами номером, чтобы переодеться перед выходом на уличные работы, он обнаружил дверь незапертой. Сначала постоялец подумал, что в комнате орудует уборщица, но, увидев ее выходящей из номера напротив, насторожился: «Кто там? Чего кому-то тут надо? Неужели Якова не отпустили и хотят еще денег?» Чего только не подумалось Семену Аркадьевичу в этот момент. В конце концов, он решительно распахнул дверь и… к своему изумлению и непередаваемой никакими словами радости, обнаружил в номере совершенно измотанного, сильно похудевшего, с истончившимся лицом, но все-таки безумно счастливого сына.
– Папа! Папа, спасибо! – с рыданиями бросился он в объятия отца.
– Да какое спасибо, сынок? Ты жив… Какое счастье! Жив! – плакал вместе с ним отец.
– Па-а-па, – Яков явно смаковал слово, которое, наверное, не произносил с такой нежностью и теплотой никогда прежде. Семен Аркадьевич тоже не мог наглядеться на сына, гладил его трясущимися от волнения руками по впавшим щекам и заросшему подбородку, придававшему Яше непривычно взрослый вид.
Звуки приходившего к мирной жизни города враз преобразились в восприятии старика. Музыкой отдавались в его сердце выкрикивания местного зазывалы, призыв муэдзина к молитве, истошные вопли ишака и даже звуки автомобильных клаксонов.
– Все! Пора домой. Сейчас поешь… и в путь. – Семен Аркадьевич не хотел оставаться в Грозном более ни минуты. Схватил в кассе первые попавшиеся билеты на поезд. По иронии судьбы спасительным для отца и сына оказалось украинское направление железной дороги, хорошо еще, не киевское.
До отхода поезда оставалось немного времени, и Яков в общих чертах рассказал отцу о своем заточении. Он постарался уберечь родного человека от деталей пребывания в плену. Во всех подробностях обрисовал лишь то, как попал в руки боевиков. Случилось это в том самом переходе, где его высадили украинские партнеры. Как только Яков спустился в тоннель, на него напали четверо, и после одного, но сильного и поставленного удара по голове, он потерял сознание, а пришел в себя уже по дороге в Чечню. Далее была яма, в которую ему сбрасывали пластиковую бутылку с водой на день, еду же опускали на веревке. На вопрос отца о том, как с ним обращались, Яша не среагировал, словно и не слышал его.
– Ты, сынок, не переживай за меня. Я сильный. Расскажи мне все как есть – тебе же легче станет, – Семен Аркадьевич попытался вызвать сына на откровенность, но тут зазвонил телефон.
– Да. Хорошо. Приду, – ответил он собеседнику, затем повернулся к Яше и сказал: – Из милиции позвонили, киевской. Говорят, на твой след напали, даже свидетеля похищения нашли…
Впервые за долгое время мужчины рассмеялись от души.
– А почему ты не сказал, что нашел меня? – продолжая смеяться, спросил Яша.
– Нет уж. Пока домой не доберемся, никому ничего говорить не будем. Даже нашим. Мало ли чего? – переменился в лице Семен Аркадьевич.
Все обошлось. Домой отец и сын добрались без особых приключений, если не считать того, что едва не опоздали на поезд: запутались во времени из-за разницы в часовых поясах.
После возвращения Якову потребовался длительный курс реабилитации у психолога.
Его маме – жене Семена Аркадьевича, вскоре, вполне удачно, сделали коронарное шунтирование, и все было бы хорошо, но сам пожилой человек, расслабившись после месяца тревожных ожиданий и жутчайших переживаний, был скошен инсультом и радовался уже тому, что тот не свалил его раньше, где-нибудь в дороге.
Долго, очень долго, но «медленно и верно», семья собирала свои силы воедино: работа с психологом со временем вернула Якова в нормальное жизненное русло, мать его после операции стала чувствовать себя лучше не бывает, да и Семен Аркадьевич сумел неплохо восстановиться после пареза левой половины тела, но вот играть на скрипке, как раньше, он уже не мог. Однако, психолог, к которому обычно направляют постинсультных пациентов, очень просила его не бросать своих занятий.
Семен Аркадьевич чуть не плакал, когда поначалу даже этюды для третьеклашек у него выходили коряво, со скрипом. Но невестка Ирочка, вплотную занявшаяся его лечением и восстановлением, не давала расслабиться ни на минуту, и через какое-то время звуки, извлекаемые из инструмента, стали походить на музыку, пусть простенькую, для малышей, но и это было уже значительным успехом.
Невестка Семена Аркадьевича перевелась со службы в колонии в обычную районную поликлинику, потому что, по ее собственным словам, боялась ненароком прибить кого-нибудь из бандюганов после случившегося с ее мужем. На самом же деле она бросила все свои знания и умения на то, чтобы привести в порядок здоровье своих близких.
Пусть с горечью, приправившей после известных событий сердца четырех родных людей, нарушенное однажды мирное течение их жизни продолжилось…
26.02.2015 г.
«Не хочу…»
«Не хочу. Ничего не хочу… Отстаньте… Все… – с трудом удерживал в голове обрывки мыслей Михаил или Мойша, как иногда в шутку называла его мама, а с недавних пор еще и Михайло, по версии вновь обретенных друзей. – Мысли! Ох уж, эти мысли… Ну, сколько ж можно-то? Не хочу!»
Похоже, отпускало. Еще недавно одержимость радостью уничтожения всего и вся замещала боль, а полное отсутствие каких-либо дум освобождало от необходимости осознавать сотворенное…
Но вот опять… Они пришли… мысли…
Михаил хорошо знал, что вот-вот… и взорвется болью тело, но еще большей болью отзовется-заноет душа.
«Лэся… Что же ты наделала, Лэся? Я ведь так тебя любил… люблю… Зачем же ты так? Зачем меня… сепаратистом? Я же свой. Я же все для тебя! А ты…» И вот уже мышцы подобрались, приготовившись принять порцию разрушающего болевого удара, в голове заныло предупреждающе, пока лишь пугая подступающей мучительностью.
