Дождя как такового не было, но сырость все же висела в воздухе в виде мельчайших капель. Деревья дрожали своими скелетами, а опавшая листва стелилась под ногами разноцветным, преимущественно желтым, осенним ковром. Николай полной грудью вдыхал тягучий, водяной воздух. Ему очень редко приходилось бывать на улице. Мама не могла спускать его коляску по лестнице, а Егор не так часто мог уделить ему время, поскольку работа и семья занимали большую часть жизни. Но Николай не обижался, понимая свое положение, а только старался в полную силу насладиться этими редкими минутами прогулок.
– Какой прекрасный осенний вечер! – Произнес он.
– Брат, ты что, перегрелся или газетенок своих обчитался?! Ужасный, мокрый и гадкий вечерок!
– Нет, нет, ты только закрой глаза и вдохни полную грудь воздуха… Ты чувствуешь, как интересно пахнет осень?
– Вот дурачок, это не осень пахнет, а воняет вон той мусоркой, которую не чистят, да автомобильным смогом несет! Вот и все прелести твоей поганой осени.
– Егор, ну почему ты всегда видишь только плохое?
– А чего тут хорошего?! Вот ты: сидишь в своей коляске, читаешь свои газетенки да книжицы всяких чистоплюев и умников, незнающих настоящей жизни. Хорошо, надо сказать, пристроился! А я живу – если это вообще можно назвать жизнью, хожу на свою омерзительную работу, горбачусь и прогибаюсь перед своим хозяином. Ты понимаешь, у меня есть хозяин, и этот ублюдок вечно чем-нибудь недоволен. А сам только и знает, что деньги гребет лопатой и ничего больше не делает!
– Ну почему ты думаешь, что он ничего не делает? Возможно, у него много другой работы, которую ты просто не видишь. Например, он ищет товар, договаривается о цене, находит покупателей, да мало ли дел у предпринимателей…
– Вот ты опять этих барыг защищаешь, а ведь это они страну развалили и растащили по карманам великий Советский Союз. Ау-у, СССР! Ну где же ты? Что-то я не слышу, чтобы кто-то отозвался… Все нужно вернуть народу!
– Какому народу, Егор? Что у тебя было при Союзе, когда ты работал на заводе? Также ничего не было, и жил ты от зарплаты до зарплаты, и в магазинах шаром покати! Ты ведь до сих пор вспоминаешь, как не мог купить детскую кроватку, когда Саша родился. А за молоком и хлебом по пять часов стояли, ночами караулили! Да и директор завода, тот же хозяин, жил в свое удовольствие. Помнишь, как он иномарку первую в городе купил? А вам, между тем, зарплату несколько месяцев не платили! Сам же рассказывал…
– Так он иномарку купил потому, что твои демократики бардак в стране развели:" демократия, перестройка, гласность»! А просто прижимать нужно было посильней, по морде и в тюрьму, или к стенке, если что не так.
– Ну почему сразу в тюрьму или к стенке?
– Да потому, что с ними по-другому нельзя: нашкодили – все, дорога накатана!
– Но все это было при Сталине, и что…?
– Вот и было хорошо! Ни одна эта вошь не шевелилась, всех прижали к ногтю. Порядок был, справедливость была. Справедливость…!
– Но….
– Все, Николай! Я знаю все, что ты скажешь. Вон лучше дыши своей осенью, а то домой отвезу. Да и вообще, нам пирожки дали?
Николай утвердительно кивнул.
– Тогда я сейчас к ларьку, себе чекушку возьму, а тебе лимонада, да пожуем на свежем воздухе…
Николай молчал, хотя в его голове кружилось очень много мыслей и доводов по поводу спора. Он много, много раз хотел объяснить Егору, что каждый человек имеет право, а самое главное право – право выбора. Человек, лишенный возможности выбирать, в любом месте и в любой сфере перестает быть личностью. Человек становится винтиком в огромном и бессмысленном аппарате перемалывания и угнетения других личностей. Стать винтиком и приобрести резьбу, правую или левую, нетрудно, но как порой нелегко избавиться от навязанных, ставшими со временем удобными и неопасными постулатами…
– Брат, ты что уснул? – Окликнул Егор, прогнав тем самым его размышления. – На вот, держи свой лимонад, да пойдем в скверик на лавочку пироги жевать.
Подкатив коляску к скамейке, Егор достал чекушку, открыл ее и, отпив обжигающей жидкости, крякнул от удовольствия. Он устроился на спинке парковой скамейки, поставив грязную обувь на мокрые брусья сиденья.
– Может тебе, Коля, в лимонад водки накапать? – С ехидством предложил Егор.
– Да нет, – спокойно ответил Николай, глядя на голые мокрые деревья, которые освещались фонарным – лунным светом.
Обливаясь осенним дождем словно слезами, деревья дрожали в предчувствии долгой и морозной зимы. Одинокие, сгорбившиеся фигуры прохожих быстро шагали домой, поближе к теплу и сухости, искоса посматривая на странную парочку отдыхающих в этом неуютном, мокром сквере.
– Эх, нам бы миллион! … – Произнес Егор, отпив в очередной раз из бутылки. – Вот бы зажили! Вот ты, что бы ты сделал со своим миллионом?
– Да я не знаю…, мне таких денег и не надо. Мне бы компьютер недорогой, и ремонт бы сделать, а то совсем обветшала наша квартирка.
– Ой, как скучно…, как скучно!!! Я что-то не узнаю тебя, братик, а где твой полет мыслей? Ну, хотя бы, если он тебе не нужен, отдал бы благотворителям или в какой-нибудь фонд поддержки предпринимательства и развития личности.
– Да не верю я этим благотворителям и фальшивым фондам, не верю! И потом миллион просто так с неба не падает.
– Что я слышу? Мой братик не верит! С каких это пор ты перестал верить людям? Ведь все они такие правильные личности!
– Ну, о том, что все правильные, я не говорил, а ты опять не думаешь, не мыслишь, а задираешься. Ты же не такой, Егор.
– Да нет, такой, такой, – ощетинился Егор, – это ты все стараешься обмануть себя и других своими умозаключениями о высших человеческих качествах. Да все – казлы! Да, да, именно казлы, через «а», чтобы не обидеть ни в чем неповинных животных. Все, продажные и лживые.
– И ты?
– И я, – сделав два больших глотка из чекушки, подтвердил Егор.
Он совсем захмелел, и его лицо стало еще жестче, глаза горели недобрым, хмельным огоньком, желваки играли от сведенных скул. Николай знал, что в такие минуты о чем-либо говорить с ним было бесполезно. Все непременно закончится, как всегда, криком и оскорблениями, поэтому он тоже молчал.
– Знаешь, что, Коля! – Вдруг продолжил Егор казалось оконченный спор. – Нужно перестать жевать ваши либерально-демократические сопли, сбрить интеллигентские бороденки и снять очёчки: вы из-за них дальше собственного носа ни хрена не видите. А затем, мой господин, нужно честно признать свои ошибки и преступления. Ну а для того, чтобы в стране появились справедливость и порядок, мой дорогой братик, нужно просто быть сильным и жестким, а если потребуется, для пользы дела, конечно, то жестоким и беспощадным. Ты что, правда не понимаешь? У нас народ такой – он только силу уважает, он только от страха созидать может! И что в этом случае прикажешь с ними делать? Ну, вот что делать, если любят наши люди, когда их по башке долбят? И не просто долбят, а до крови, до смерти забивают. Другого народа у нас с тобой не будет. Не будет и баста! А потому, согласись, других вариантов управления таким народом нет! Вернее, есть, единственный и на все времена, – это крепкий стальной кулак, чтоб, еж ли что, сразу по роже, до кровавых соплей. И это единственный способ. Единственный, заруби себе на носу! А потому знай, что я никогда не буду сторонником плаксивой, беспомощной личности. Я на стороне тех, кто с презрением относится к вашей лживой, либеральной, гнилой капиталистической философии. Я – советский человек, и ни на шаг не поступлюсь своими принципами, подыхать буду, а вашу интеллигентскую глотку из своих рук не выпущу. Зубами рвать буду, подыхать стану, а не сдамся.
– Значит ты лишаешь нас права на жизнь? – уточнил Николай.
– Вот только не надо из меня делать сатрапа, тебя еще никто не убивает. А мои мысли, между прочим, разделяет большинство нашего народа. Ты хотя бы понимаешь, что такое большинство? Да и вообще, ты хоть на мизинец понимаешь, что такое народ, и как им нужно управлять? Или кроме сопливых личностей у тебя в башке больше ничего не осталось?
– В отличие от тебя, я не настаиваю на своей правоте, и всего лишь хочу иметь право не соглашаться с тобой, с твоим народом и твоим большинством. Я вообще хочу иметь право на собственное мнение.
– И с чем же ты не согласен? С тем, что именно вы развалили великое государство? Это вы разграбили его богатства и ресурсы, раздав их по родству и знакомству. Притащили в страну все самое скверное, пошлое и низменное. Вы изнасиловали и извратили нашу историю и народную память, свергая памятники героям и восхваляя предателей и врагов. Да за все это вам нет, и никогда не будет прощения!
– В твоих словах есть много горькой правды, и это лишь значит, что необходимо об этом говорить, спорить, выискивая истину под ворохом ложных домыслов и обвинений. Раскрывая факты, спрятанные под грифом «совершенно секретно», наконец узнать настоящее, подлинное наше прошлое, нашу настоящую историю, какой бы страшной она ни была.
