— А разве я не радуюсь!? — воскликнул Саша, поднял девушку, как пушинку, сильными руками и закружился с ней.
— Тише, сумасшедший! Уронишь! — засмеялась Галя, озорно сверкая черными глазами и крепко обнимая его за шею. — Смотри, сейчас дождь пойдет!
— Ну и пусть! Что нам дождь? Гроза! Землетрясение! Нам все нипочем!.. — Молодых людей нагнала дождевая туча, низко волочащая свои мокрые сивые космы.
— Ох, и вымокнем сейчас, Саша! — звонко крикнула Галя. — Давай-ка, побежим! — И они помчались вниз по тропинке. Домик станции был недалеко. Но как быстро они ни бежали, это им не помогло: ливень обрушил на бегущих потоки холодной воды. В шуме дождя не было слышно, что говорила Галя, было видно только ее счастливое улыбающееся лицо.
Они вбежали на крыльцо. Старая Раушан всплеснула руками и осуждающе закачала головой. Дождь промочил их до нитки. Они вошли вымокшие, но веселые. У Александра Даниловича мокрые брюки засучены до колеи, рубашка прилипла к телу, а волосы спутались и сосульками свисали на лоб. Мокрая ткань платья плотно облегала девушку. Только расшитая тюбетейка казалась сухой, и вымытые дождем золотые нитки и бисер на ней ярко сверкали.
— Хороши, — громко засмеялся Сергей Иванович, но потом озабоченно сказал:
— Переоденьтесь. Горный дождь — шутка опасная, ваш покорный слуга, однажды попав в сие небесное водолитие, пролежал в больнице больше месяца.
Вскоре Александр Данилович облачился в великоватый для него старенький рабочий комбинезон хозяина. Галя надела теплый халат и распустила длинные мокрые волосы. Оба сели за общий стол и пили горячий чай из красно-белых пиал, напоминающих роскошные альпийские цветы.
Сергей Иванович посмотрел на детей:
— Вова, Наташа, Ахмет, пора на боковую!
Раушан уложила детей в соседней комнате.
После ужина Сергей Иванович сказал со своей обычной эмоциональностью:
— Шакен! Как мне не везет, роковым образом не везет! Можешь себе представить, наиболее яростного оппонента, противника моих взглядов, я нашел в своем лучшем друге — профессоре Вознесенском. На свою беду, я могу только предлагать гипотезы, кормить предложениями…
— Но, Сергей, ты же сам рассказывал мне, давно рассказывал, что есть упоминание…
— Хорошо, есть упоминание, но и только. А скептикам доказательства подавай. Я верю, что в здешних местах, в горах Тянь-Шаня, скрыта загадка рукописей, спрятанных зодчим Абдул-Раззаком. Но Вознесенский с особенным рвением стал выступать против моей гипотезы, что здесь стоял древний город. А где же эта плитка? Мы пришли, чтобы покопаться там, где ее нашли. В средствах на раскопки нам отказали, но сюда придет кружок юных археологов и поможет. Первых двух «разведчиков» я привел — Ахмета и Наташу.
Метеоролог достал из стола каменную плитку. На ней были высечены какие-то слова.
— Это Еркен был на охоте и нашел около пещеры с заваленным входом, — сказал Шакен.
Профессор вынул из кармана небольшую лупу и долго рассматривал надпись. Потом сказал:
— Придется взять в город. Там я сравню шрифт с другими, известными мне. Пока ничего не могу сказать. Написано на непонятном мне языке. Посмотрите! — обратился он к Александру Даниловичу и Гале. — Это наскальные письмена древних людей. Но я не могу понять одного: мы находили подобные плитки только с наскальными изображениями зверей, отбитые от скал, в стенах древних поселений в несколько метров толщиной и длиной больше километра. Такая стена окружает территорию, внутри которой не обнаружено признаков жилья. И что бы вы думали? В галереях стен жили люди, а внутри помещался скот! Это были поселения целого рода или группы родственных племен. Но вот для чего такие плитки с наскальными рисунками первобытных людей заделывали в стену — этого я никак не могу понять!
Еркен тоже внимательно стал рассматривать плитку, затем сказал, медленно подбирая слова:
— Прощай меня, пожалуйста, профессор, если скажу неправильно. Люди складывали стену и боялись: не упала бы она, или плохие люди не сломали бы ее. Тогда они звали колдуна-шамана. Он брал кусок камня с рисунком зверей, заговаривал и клал в стену, чтобы долго и крепко стояла. Еще мой дед, помню, так делал. Люди были темные, не колхозные. Только эта плитка совсем другая, — и старик передал плитку в руки профессора.
Простое, правдоподобное объяснение старика-казаха поразило Сергея Ивановича:
— Как вы думаете, Шакен? Весьма возможно, так и было! Спасибо, товарищ Еркен. В своей книге я обязательно сошлюсь на ваше толкование.
— В наших горах есть рисунки со зверями, — после долгого молчания сказал Еркен, и чувствовалось, что он пожалел о сказанном. Но слово вырвалось…
Изумлению профессора и Александра Даниловича не было предела.
— Наскальные рисунки здесь? В горах?
— Да.
— Так где же? В каком именно месте?
— В пещере, около которой нашел эту плитку.
— Наскальные рисунки в горной пещере! Неужели?.. — и профессор взволнованно продолжал — Рисунки древних людей в пещерах никто не находил в Северном Тянь-Шане!
— Сам я не видел, эти рисунки видел только мой отец один раз в той пещере и сразу умер.
— Можем ли мы просить вас показать путь к пещере? — обратился к Еркену Сергей Иванович.
Старик положил свою трубку на стол, подгреб крошки горячего пепла, ненароком выпавшего из трубки, посмотрел на напряженно молчащего Шакена, но все-таки без колебаний ответил:
— Нет, не поведу. И вам идти нельзя.
— Вот так номер! — сделал недоуменную гримасу профессор. — Это еще почему же, позвольте полюбопытствовать?
— В пещеру нельзя — там по ночам горит мертвый свет. Не часто, но все-таки бывает.
— Какой такой «мертвый свет»? — не отступил Сергей Иванович и посмотрел поочередно на Александра Даниловича и Шакена.
— Никто не знает, что за мертвый свет. Только отец говорил, что того, кто войдет в пещеру, мертвый свет обожжет и наступит смерть. Так с ним и случилось. Зачем нарушать запреты стариков?
— Мы будем осторожны, — сказал профессор.
Еркен отрицательно покачал головой. Внезапно раздался голос Сабиры:
— А я знаю дорогу к пещере!
— Ой-бой, Сабира, ты что здесь делаешь? — рассерженно спросил Еркен. — Как смела подслушивать?
— Что ты, дедушка? Просто я за тобой пришла, спать пора… Это я волю вырабатывала и заглядывала туда! Но, дедушка, ведь со мной ничего не случилось! — оправдывалась Сабира. — Да с пионерами и не может ничего случиться, мы ведь не верим… — Сабира запнулась и замолчала, боясь еще больше рассердить деда.
— Мы, казахи, привыкли уважать старших и выполнять, что они завещали, а эта коза… я не знал, — продолжал сердиться Еркен.
— Так позвольте, дорогой Еркен, своей внучке показать нам дорогу. В пещеру она может не входить, да, скорее всего, мы и не попадем в нее. Как я понял, вход-то завален?
Еркен молчал, не шевелясь, и только мрачно смотрел перед собой, медленно передвигая то в одну, то в другую сторону свою потухшую трубку…
— Ну, ладно, дело ваше, — проговорил он потом, — но все-таки лучше бы вы не ходили. Но раз так вышло, покажет вам Сабира! Только издалека.
— Так что же, — попрощавшись с аксакалом и проводив его до двери, заключил Сергей Иванович, — завтра в поход. Отправимся в семь ноль-ноль! Но мне не терпится, дорогой Шакен, познакомить тебя с нашими новыми находками. Я сейчас попрошу Александра Даниловича прочитать тебе кое-что, а по ходу дела буду комментировать.
Александр Данилович достал из рюкзака пакет, в котором обычно хранится фотобумага, выложил на стол глянцевые листы.
— Читайте, читайте, — поторопил профессор.
— «Через один переезд девятой луны 27 числа мы прибыли в город А-ли-ма. Правитель города вместе с наместником Чингис-хана во главе свит своих вышли нам навстречу. Мы остановились во дворце, в западном плодовом саду. Туземцы называют плод по-своему: А-ли-ма (алма). Здесь много плодов, и поэтому город назван именем главного плода этой местности — А-ли-ма».
— Это страничка из дневника одного ученого ламы, — разъяснил профессор. — Его вызвал к себе Чингис-хан, чтобы ученый священнослужитель открыл Повелителю вселенной тайну бессмертия. А датирована страница тысяча двести двадцать вторым годом! Кажется, более поздних упоминаний об Алиме в литературе не имеется.
— А во времена Тимура, — добавил Александр Данилович, — город был разрушен. Позже руины оказались погребенными под многочисленными грязекаменными потоками. Так и живем мы теперь над развалинами древнего города…
— Шакен, в казахских сказаниях, по-моему, об этом нет ни слова? — обернулся профессор к своему старому другу, внимательно слушавшему и рассказ Сергея Ивановича, и то, что говорил его ученик.
— Нет, никакой подобной легенды не слыхал, — ответил Шакен.
