сидела у стола безучастно, с потемневшим лицом, но видно было, что она едва сдерживается, чтобы не расплакаться. Олька тоже уселась на диван и, сдвинув светлые брови к переносице, строго сказала пришельцу:
— Рассказывайте.
Мужчина сел рядом с Олькой на диванчик и стал говорить, поглядывая на Лидию Ивановну:
— Мы с Анечкой, мамой твоей, познакомились в войну. Служили тут рядом, в авиаполку. Она была связисткой, а я механик. Познакомился и с её родителями, решили после Победы расписаться. — Он поднял глаза на Лидию Ивановну. — А в конце войны наш полк переводили в Казахстан, и 9 мая пришёл приказ о передислокации. Но Ане нужно было уже рожать. Она вернулась сюда, к родителям. А я вместе с полком передислоцировался в Казахстан. Даже не попрощался с родителями Ани.
9 мая 1945 года ты и родилась. — Олька с широко раскрытыми глазами согласно кивнула. — Но мама твоя умерла в родах. Об этом мне Анина подружка из вашего же посёлка написала. И что тебя забрали дедушка Коля и бабушка Лида. А мы ещё несколько лет мотались по аэродромам, восстанавливали взлётные полосы, поднимали авиацию после войны. У меня даже не было своего дома, — как будто извиняясь, произнёс он.
— А мы с Николаем тебя и растили как дочку, — завершила его рассказ Лидия Ивановна. Налив в чашки чай, расставив угощение, она пригласила за стол гостя и Ольку. — Поговорите. А я пойду пока коров подою, телята орут.
Олька наскоро выпила чашку чая, не притронувшись к еде. Чувствовалось, что и мужчине тоже не до этого: он с волнением вглядывался в Олино лицо, порывался ещё что-то сказать, но молчал. Потом снова сел на диванчик, взял в руки чемодан. С заминкой произнёс:
— Иди сюда… доча.
Олька присела рядом, чуть отстранившись от него. Мужчина раскрыл чемодан и достал оттуда газетный сверток. Развернул его подрагивающими руками, достал несколько фотографий. На каждой из них была изображена девушка лет двадцати. И совсем не нужно было каких-то долгих рассказов или признаний, чтобы понять, что там, на этих снимках, ещё жила её мать: смеялась у двери какого-то помещения, обнималась с невысокой подружкой, примеряла пилотку. Она была почти полной копией Ольки: такие же светлые брови, удивлённо вскинутые вверх, волнистые волосы, ровный прямой нос, крупный улыбчивый рот и ямочка на левой щеке, как у Ольки. На фотографиях она выглядела чуть постарше своей дочки.
Рядом с нею на двух карточках был парень, в котором легко узнавался сегодняшний гость. Оля, разглядывая фотографии, трогала пальцем материнское лицо, губы, глаза, поглаживала ладонью изображение материнской фигурки. Не хотела показывать свои чувства при чужом ей человеке, но не сдержалась и безутешно, по-детски, заплакала.
Отец обнял её, какое-то время молча сидел, придерживая в объятиях и не давая ей разрыдаться.
— Ты прости, меня, девочка моя, что так поздно приехал за тобой. Ты тут всем была обеспечена, а у меня ни кола ни двора, только работа. Родительский дом под Киевом немцы разбомбили, погибли мои все. Женился я только в сорок девятом, в Белоруссии. Своих детей нет. Сына и дочку жены подняли на ноги и решили с нею забрать тебя. Дать хорошее образование, выучить. Я обязан это сделать в память о твоей маме.
Оля молчала, утирая слёзы, которые никак ей не подчинялись. Отец снова распахнул свой чемоданчик:
— Совсем забыл, гостинцы ж тебе вёз. Смотри! — И из нового газетного свертка достал и встряхнул в руках школьную форму. Олька в восхищении не могла произнести ни слова. Настоящую форму она видела только в городе, куда ездила на смотр художественной самодеятельности. В их классе в посёлке такой формы ни у кого не было. К мягкой шерстяной ткани полагался и чёрный фартучек, и белый атласный воротничок.
— Это мне? Правда? — у Ольки перехватило дыхание, и опять выступили слёзы. В школу она донашивала вещички старшей сестры, давно уже выросшей. Стоп! Получается, Катя ей не сестра. А… тётя. Вот уж новости так новости свалились сегодня на Олькину головушку. И Толя, и Алексей ей, выходит, не братья, а дяди? Потому-то у них уже свои дети, а она всего-то в седьмом классе. Как много сегодня становилось понятным. Правда, известие о возможном отъезде в далёкую Белоруссию пока ещё не вместилось в маленьком Олькином сердечке. Она не могла представить такое даже в самых смелых мечтах.
Весь остаток дня Олька и её новый отец, точнее, настоящий отец, не расставались. Она расспрашивала его о своей матери, о её привычках, характере, даже о любимых песнях.
Лидия Ивановна, как нарочно, старалась не попадаться на глаза, придумывая себе всё новые и новые дела по хозяйству. А отец, вернее, дедушка, топил баню. Олька никак не могла привыкнуть к тому, что у неё сегодня сразу появились и мама, и папа, и дедушка, и бабушка. К вечеру в баню сходили вначале Николай Григорьевич, потом — Александр.
— Но теперь мы, доча, — позвала её Лидия Ивановна. И Олька, послушно взяв полотенца, пошла следом. Ей хотелось поговорить с матерью, посоветоваться относительно отъезда. В том, что семья отпустит её с отцом, она и не сомневалась. Тятька, хоть и строгий, но поймёт. И, усадив мать рядышком на широкой скамье в предбаннике, Олька сказала:
— Ты не думай ничего, мам. Для меня ты всю жизнь будешь мамой, потому что вырастила, — сразу заявила она матери, оставшись наедине в полутьме предбанника. — Даже если я уеду с отцом, я никогда тебя не забуду, что ты для меня сделала. Почему только вы мне ничего о ней не рассказали?
— Ты решай сама, доча. Ты уже взрослая почти, — вздохнула Лидия Ивановна. — Ты точно хочешь всё знать? — почему-то переспросила она. И, глядя на уставившуюся на неё Ольку, начала говорить:
— Тогда слушай. Николая на фронт не призвали — на шахте тогда работал, бронь от шахты была. Аня сама пошла в военкомат, после учёбы её направили почти домой — в N-ский гарнизон связисткой. Это ж рядом. Вместе с ей и её подружка Верка служила, из нашего же посёлка. В авиаполку доча и познакомилась с Сашей. Ему иногда давали машину, «виллис», и они приезжали в посёлок. Привезут, бывало, продуктов, тушёнки. Здорово нам Аннушка помогала, поддержала меня с ребятишками. А отцу, то есть деду твоему Николаю, зять не понравился с первого взгляда. Заладил:
«Хохол он! Поматросит да и бросит». Она потом уж старалась без Саши приезжать, чтобы батьку не злить. Хотя, по мне, парень да парень, как все. — Лидия Ивановна надолго замолчала, пока
