Я не животное. Я просто человек.
Долго падаю в никуда. Сон, как отвар из ромашки.
Утро. Я лежу на диване, вымотанный, как грузчик после бессонной ночи.
Андрюша сидит за столом. Рядом полная рюмка. С усмешкой смотрит на меня.
— Ну как, Экш? Здоровье не хочешь поправить?
— Да пошел ты!
— Ну как хочешь. А я выпью. А то во рту сто пятьдесят мышей насрали.
Выпивает и морщится. Хорошее лекарство всегда горькое. Хватает ломтик сыра и кидает его в рот.
— Ну вот, гораздо лучше. Экш! Что ты такой, как сама смерть? Скрюченный стручок. Ты чо? Правда выпить не хочешь?
— Слушай, Андрюша, отстань ты от меня. Без тебя тошно.
Входит Мила и Катенька.
— Смотри на него, — обращается к ним Андрюша. — Пить не хочет. У самого на лбу пацифик, пить не хочет.
— Какой пацифик? — удивленная Катя.
— Да глянь на его лоб!
Все смотрят. Потом начинают смеяться. Один за другим. Потом все вместе.
Я смотрю на них, как на идиотов и не могу понять, почему они смеются. Что такое они увидели? Встаю и еду к зеркалу в прихожей. Разглядываю свой лоб. Ухмыляюсь. Затем смеюсь. Ржу. Давлюсь от смеха.
— Ну ты гад, Андрюха! Ну ты скотина!
От давления на моем лбу вздулась вена. Ветвящееся как река с притоками на географической карте. Как куриная лапка. Похожая на знак пацифистов.
Сложившись от хохота в двое едва-едва добираюсь до кровати и плюхаюсь на нее. Смех рвется через губы. Даже больно. Кровь стучит в висках. Наконец смех начинает утихать. И ни какой обиды. У меня на него. Он рожден, чтобы подкалывать людей, но так, чтобы ни кто не ушел обиженным…
Хочется курить. Залезаю в карман брюк. Достаю пачку. Пуста. Ни хрена. Вот в падлу!
— Андрюш! У тебя курить есть?
— Опух что ли? Я весь вечер у тебя стрелял.
— Митька где?
— Жрет, анафема, на кухне. Весь салат, что остался с вечера сожрал. И корытце с окороками.
— Ну в этом то я ему еще вчера подмогнул.
— С них и блевал…
— С чего ты взял, что я блевал?
— Да ладно, Экш! Я аж проснулся, когда ты в ванной ежиков пугал.
Ну гад! А мне то как стыдно. Стыдно. Хоть под стол лезь.
Входит Митя. Слава богу! Можно выйти из положения.
— Мить, дай сигаретку.
— Киски съели.
— Что?
— Нет, говорю.
— Что?! Вообще нет?
— И вообще и в частности.
— Вот, блин! Что делать то будем?
— Ты что? Первый день как родился? — усмехнулся Андрюша. — Для таких случаев и строят лестничные площадки. Пойдем, Митя. Бычар пошукаем.
Я не очень понял о чем он. Но промолчал, чтобы не быть в дураках. К тому же в голове завывает, как метель в вьюжную ночь.
— Иди один, — нехотя отозвался Митя.
— Ты чего? Курить не хочешь?
— Хочу.
— Ну тогда пойдем.
Идут к входной двери. Одевают ботинки на носки с грязными пятками от пролитого вина и раздавленного зеленого горошка.
— Катрин! Иди сделай, чтобы дверь не закрывалась. Мы сейчас придем.
— Когда вернетесь — тогда позвоните.
— Ну и хрен с тобой. Пойдем! — уже обращаясь к Мити.
Уходят.
Я лежу и смотрю в потолок. Он как старый снег. Спекшийся и грязный.
— Экш! У тебя глаза ввалились. Как ты себя чувствуешь? — Мила смотрит на меня, склонив голову немного на бок.
— Дерьвомо. Ну неужели это не заметно? — вспылил я. Всегда раздражаюсь из-за пустяков.
— Тебе плохо, да? — Катя.
— Я же сказал — не плохо, а дерьмово.
— Тебе не надо было пить вчера так много.
— Я и не пил … много.
Мила что-то хотела сказать, но осеклась. Осеклась, словно побоялось обжечься… Я же такой вспыльчивый, когда мне плохо (дерьмово).
Они уплыли и оставили меня одного. Теперь стало еще хуже. Закрыл глаза и стал считать до десяти. Раз, два, три… Эй, Экш, наливай! Четыре, пять… Да ты тут самый трезвый!.. шесть, семь, восемь… Смотри не проблюйся! Смотри! Ты слышишь меня? Ты! Рой голосов в голове взорвал мое терпение. Я встал и подошел к стеклянной балконной двери. Несколько кирпичных домов и густой туман. Такой густой, что не видно телебашню, которая совсем рядом. Только тень. Может быть просто рябит в глазах. Покурить бы сейчас.
Звонок в дверь. Катя прибежала из кухни и открыла. Ввалились веселые кладоискатели.
— Да, сегодня с бычками ну просто облом. Едва отыскали два. Зато королевских. Экш, курить будешь?
— Буду.
— Я оставлю тебе добить.
— Окей.
Он открывает дверь и выходит на балкон. В его руке полураздавленный окурок, на котором явно проступают протекторы чей-то подошвы. Прикуривает и сладко затягивается, словно это "PALL MALL".
— А что, лучше ни чего не было?
— Иди и поищи. Эти то за радость.
— Тогда я не курю.
— Тебя ни кто не заставляет. Нам больше достанется, — Это Митя. Уже тянет своего уродца, так, что дым чуть ли не из ушей. Я стою и смотрю на них, как дурак. Потом подхожу к дивану и опять ложусь
— Смотри не помри, — с балкона.
— Иди к черту!
В комнату возвращаются Катя с Милой. Всего нас в квартире пятеро. Остальные ушли. Уехали. Расползлись. Растаяли, как краски под сильным дождем. Остался только грифель карандаша. И тот скоро кончится. Чем буду дальше рисовать?..
— Андрюша прикрой дверь, а то холодно.
— Да ладно тебе! Смотри. Видишь, какая Москва кругом. Ленивая…
Мила подходит к окну.
— Действительно! Ленивая… как не выспавшийся ребенок, под пушистым одеялом… он не хочет из под него вылезать.
— Ты меня понимаешь. Люблю такую Москву. Так бы вот сидел здесь, на балконе, и, не отрываясь, смотрел бы на город.
Я лежу и смотрю на них. Вот так! Все просто! Ленивая Москва… Сказал легко. Случайно. Между прочим. Запросто. Не надо напрягаться, переживать, вынашивать, как ребенка, мысль, а потом в муках рождать. Не надо. Достаточно вот так просто кинуть пару слов… Вот она — самородная красота. Наивысшей пробы… Я так не могу.
Раз, два, три… Эй! Эй, ты! Ты! ТЫ!
Надо меньше пить.
Надо меньше пить.
Надо меньше пить.
— Знаешь, она еще спит. Ее не разбудили, — Андрюша.
— Забыли разбудить, — Мила.
— Да, забыли, — Андрюша бросает докуренную сигарету и входит в комнату. За ним молчаливый Митя.
Катя убирает со стола.
— Погоди, я тебе помогу, — Мила подходит к ней.
— Вы чего это? — хитрость. Хитрость — вот что в глазах Андрюши частый гость.
— Со стола убираем. Сейчас посуду мыть будем.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем посуду мыть? Все равно жрать из нее будем.
— Как это?
— А мы, по-твоему, водку не закусываем что ли?
— Андрей, хватит! Нам уже пора собираться. Скоро Катины родители вернуться. Ты что, не понимаешь? — Мила делает вид, что обижена.
— Ну и что? Разве мы им не нальем? — и начинает ржать, широко раскрывая рот и харкаясь утробным «га-га-га». Вторыми голосами ему помогаем мы с Митькой.
— Дураки! Ну ей богу, дураки!
— Дураки — не дураки, а после стакана закусываем.
— Ну хватит уж! Подурачились и будет, — теперь Мила действительно обижена.
— Да не обращай ты на них внимание, — успокаивает ее Катя. — Пусть дурачатся.
Убирают со стола.
Андрюша чувствует, что проиграл. Это его не расстраивает. Он хватает полупустой пузырь «Русской», взбалтывает и с возгласом: "… и вновь продолжается бой!" залпом выпивает до дна.
Я отворачиваюсь к стене и рыгаю, чтобы сдержать позывы желудка. Ну и здоровье! Луженая глотка!
"Эй, вставая мужик! Пропивает, что есть!" — завопил из динамика солист "Сектора газа". Андрюша включил магнитофон.
— Эй, братва! Все за стол! Бухать будем! — хватает стул и садится к недопитой бутылке «Лимонной».
— Кури-бухай! — рядом садится Митька и тянется за стаканом.
— Экш! А ты что? Мама не разрешает?
— Здоровье.
— Ну и мудак! — резюмирует Митек.
Я встаю и иду на кухню. Второй "и-вновь-продолжаетсябой!" я уже не выдержу…
Сижу. Пью воду из стакана. Приходят девчонки с посудой. Начинают мыть.
— Кать! Ну ты хотела рассказать, что случилось, пока мы с Экшем на кухне сидели вчера.
— А, ну да! Представляешь, они выпили с Вовиком еще поллитра на троих и начали играть в мушкетеров.
— В мушкетеров?
— Ну да. Только на ножах. Чуть не порезали друг другу руки! Слава богу, послушали меня и остановились…
— Не упоминай имя господина своего небесного в суету земной, — вставил я. Вылетело случайно. Взбрехнул, как старая собака.
— Что?
— Да не обращай ты на него внимание. Дурачится, — Мила одарила меня взглядом, как королева своего фаворита. — А дальше что?
— А потом пошли на балкон… Смеху то было!.. Двумя этажами ниже стала лаять собака с балкона. Так они, дураки, весь сервелат ей перекидали. Ладно бы собака все съела, так больше половины теперь в цветниках лежат. Представляешь себе, какаянибудь бабуля выходит полить свои цветочки или лук, а там зеленые кусочки копченной колбасы.
