спросил Ренар, понимая, что без наводящего вопроса Вивьен не собирается делиться с ним информацией. – Кроме того, что ее зовут Женевьева и ей двенадцать.
Вивьен вздохнул.
– В доносе сказано, что в инквизицию пришла ее сверстница. Подруга по имени Мари. Действовала по наставлению своих родителей. Женевьева во время небольшого спора отказалась клясться – на просьбу сделать это расплакалась и убежала. Доносчица упоминает, что Женевьева делала так уже не один раз. Когда она рассказала об этом своим родителям, те посоветовали ей передать все инквизиции. После этого Женевьеву прямо с улицы взяли под арест. По сути, больше ничего содержательного тут нет.
Ренар нахмурился и повторил вопрос, заданный епископу:
– Почему Лоран сам с ней не поговорил?
Вивьен понуро вздохнул. Ответ на этот вопрос в деле присутствовал.
– Он пытался. Она ничего ему не ответила во время простой беседы.
Ренар страдальчески поморщился.
Попадая на допрос, некоторые арестанты избирали одну из самых хрупких и ненадежных тактик, которая лишь подтверждала для следствия наличие их вины, – тактику молчания. Они не говорили ничего: не выдавали сообщников, не подтверждали своей вины, не отрицали ее, не умоляли остановиться, когда дело доходило до пыток – они просто молчали. Ровно до того момента, пока пытка не заставляла эту тактику рухнуть. После этого арестант рассказывал все, что знал.
Вивьен и Ренар относились к таким арестантам с долей азарта – их выдержка порой вызывала недюжинное уважение, а в момент слома информация сыпалась на инквизиторов, как из рога изобилия. Чаще всего такие еретики не делали попыток снова впасть в ересь после признания вины. Они всем сердцем желали воссоединиться с Церковью, понеся соответствующую кару, лишь бы муки прекратились и никогда не возобновлялись. Обыкновенно Вивьен и Ренар любили вести дела с такими арестантами, потому что прекрасно знали, чем это закончится… если только в допросной комнате не оказывался ребенок.
Дети попадали в застенки инквизиции гораздо реже взрослых и тактику молчания не выбирали почти никогда. Выбор Женевьевы пугал своими перспективами, и оставалось лишь надеяться, что она от него откажется.
Вивьен медленно шел в допросную, размышляя о детях, оказывающихся в руках инквизиции. Разумеется, Святой Официум открыто призывал людей к честности и выражал благодарность доносчикам, выдававшим еретиков, кем бы последние им ни приходились. Но Вивьен не понимал, как подобного призыва может быть достаточно, чтобы заставить родителей донести на собственного ребенка. А ведь люди выдавали своих близких пугающе часто: брат доносил на брата, муж на жену, дети на родителей, родители на детей. И далеко не всегда между этими людьми была лишь ненависть.
Вивьен невольно задумывался, как бы поступил сам, впади в ересь, к примеру, Ренар, и понимал, что ответ для него очевиден – он бы его не выдал. Вивьен много раз задавался вопросом, что же толкает других людей на то, чтобы идти против своих родственников или близких. Ответ каждый раз был один: страх.
Страх перед Святым Официумом.
«А ты можешь сказать, что разделяешь убеждения инквизиции? Я спрашиваю, потому что иногда мне кажется, что нет».
Всплывшие в памяти слова Элизы заставили его легонько вздрогнуть и замереть прямо перед допросной комнатой.
– Идем, – хмуро буркнул Ренар.
Вивьен нехотя толкнул дверь. В допросной, прикованная цепями к стене, томилась чумазая хрупкая девочка в простом платье с растрепавшимися русыми волосами. Она сидела, подтянув к груди колени, и тихо шмыгала носом. На вошедших инквизиторов она уставилась с неподдельным ужасом и пискнула от страха, но не произнесла ни слова, а лишь сильнее сжалась и уткнулась лицом в колени. У противоположной стены, рядом с лестницей, стоял палач. Лицо его не выражало ничего, он со скучающим видом смотрел на девочку и ждал указаний инквизиторов.
Вивьен переглянулся с Ренаром, затем кивнул палачу.
– Благодарим вас, но вы пока не нужны. Мы позовем в случае необходимости.
Тот пожал плечами, оттолкнулся от стены и молча покинул комнату. Ренар вздохнул, позволив Вивьену начать беседу самому – он предполагал, что у друга уже заготовлена какая-то линия допроса, раз уж он попросил палача уйти.
Вивьен осторожно приблизился к девочке, присел на корточки рядом с ней и заговорил мягким дружественным голосом:
– Здравствуй, Женевьева.
Молчание.
– Ты знаешь, почему ты здесь?
Молчание.
Вивьен тоже не спешил продолжить свой поток вопросов. Он некоторое время поводил рассеянным взглядом по комнате, затем вновь повернулся к девочке, и сказал:
– У тебя очень красивое имя. Ты знаешь, в честь кого тебе его дали? – спросил он. Ответа опять не последовало, и он продолжил: – В честь святой Женевьевы Парижской. Она жила очень давно, но люди до сих пор ее помнят. Когда она была совсем маленькой – младше, чем ты сейчас, – в дом ее семьи приехал святой Герман Осерский[14]. Он увидел Женевьеву и предсказал ей великое будущее. Когда войны короля Хлодвига[15] осаждали Париж, Женевьева по реке привела в город суда с едой и раздала ее народу, тем самым спася людей от голодной смерти. Она вела простую аскетичную жизнь и была известна своей искренней верой в Бога. Ее вера помогла ей избежать смерти, когда орды Атиллы[16] вторглись в Париж, и Женевьева предсказала, что Париж будет спасен. И город действительно был спасен. Ты знала это?
Несколько мгновений девочка настороженно, но явно заинтересованно смотрела на Вивьена. Казалось, страха в ней чуть поубавилось. Затем она едва заметно покачала головой, все еще не произнеся ни слова.
– Родители не рассказывали тебе о твоей покровительнице на Небесах? – спросил Вивьен. Девочка продолжала хранить безмолвие, но по ее увлеченному, несмотря на страх, виду он счел, что о парижской святой она слышит впервые.
– Напрасно, – улыбнулся Вивьен. – Ведь эта женщина живет с Господом на Небесах и помогает тебе. Стоит знать о таких сильных помощниках и обращаться к ним в своих молитвах. Ты ведь не забываешь молиться, верно, Женевьева?
Девочка снова съежилась и подтянула колени ближе к груди. Вивьен качнул головой.
– Уверен, что не забываешь. Дитя мое, тебе не стоит бояться меня. Должно быть, ты сильно испугалась, когда тебя посадили в эту комнату, но, поверь, я не желаю тебе зла. Мы, – он указал кивком на Ренара, – желаем тебе только добра. Тебе и твоей бессмертной душе. Ты ведь ходишь к мессе, дитя мое?
Снова молчание. Глаза девочки заблестели от слез.
Ренар нетерпеливо вздохнул.
– Я запишу в протоколе, что обвиняемая отказывается отвечать на вопросы, – сказал он.
– Терпение, мой друг, мы ведь только начали нашу беседу. Правда, Женевьева? – Он снова повернулся к
