покорность.
«Его надо кончать», – мстительно мечтал Клизмович, а кончать он мог, только нудно капая в одно место.
– …мы все проглотили, – недосипел он.
– Сегодня вопрос другой, – возник Хамовский, продолжая ревностно рассматривать исчерканное фломастером интервью Алика. – Вот ты вот пишешь: «я добиваюсь…». Ты представляешь себя рубахой-парнем, что хочу, то и делаю. Смотри: «приходится аргументировать порой жестко все свои действия, в том числе с представителями городской власти… в итоге все решается в мою пользу».
– Ну, пока это так, – ответил Алик, выискивая ускользающие глазки Хамовского.
– Ты хамишь здесь, понимаешь? – выдохнул Хамовский и принялся перемешивать слова, набирая все больше уверенности по ходу короткой речи. – Мы,… нам,… мы не хотим, допустим, э-э-э… мешать работать. Но единственное, единственное, что мы оставляем,… у вас есть право обращаться в вышестоящие организации: суд, прокуратуру, но ни яух, ни копейки дополнительно в этом году не будет. На этом разговору цедзип!
– Мы не выживем, – без обиды резюмировал Алик.
– А нам ьтабеоп! – окончательно перешел на свой любимый лексикон Хамовский, и его речь сразу приобрела окрас и лоск. – Нам ьтабеоп!
– Хотя бы факты были стопроцентные, – уже озлобленно, как рычит затравленный пес, проговорил Клизмович, – но всех обвинил и продолжает бить.
– Чапай, ьдялб, – Хамовский ревностно заводил пальцем по интервью в «Тюменских известиях», как будто желал его стереть, – ьдялб, самый крутой тут…
***
Власть понимает объективность в журналистике, как угодничество. Угодил – объективен. Не угодил – плохо работаешь. Профессионал стал пониматься, как покупаемый специалист, исполняющий за деньги все, что требуется, без внимания – соответствует ли требуемое истине, морали, этике, всем нормам профессии.
***
– Итак, мы направляем комиссию для подготовки информации о кадровом составе телевидения и о состоянии материально-технической базы, – быстро сформулировал Хамовский и, обращаясь к Алику, едко спросил – Надо дождаться Квашнякова из отпуска, пусть возглавит комиссию?
– Мне все равно, – ответил Алик, понимая, что кто бы ни возглавлял комиссию, самые малые недостатки распишут подобно тому, как павлин из небольшого пучка хвостовых перьев при небольшом усилии задних мышц разворачивает красивый, достойный созерцания, веер. Действия комиссии посеют подозрения, что его снимают с должности, а значит, некоторые сотрудники, если не все, воспримут приход комиссии, как старт к служению новому начальству. Все сплетни пойдут в копилку комиссии.
– Меняешь позицию? – издевательски спросил Хамовский, видя, что Алик уже понял, что его ждет.
***
«Но разве Иисус изменял себе, зная, что его ждет предательство и казнь? Нет. Конечно, я не Бог, но его путь показывает дорогу, жить надо по образу и подобию, – именно так, на первый взгляд смешно, думал Алик. – Убивая себя в себе, можно за всю последующую жизнь не обрести собственного прощения. Жизнь конечна: и богатая материальными благами, и богатая духовными. Так стоит ли из-за страха сходить с пути? Что тогда останется, кроме денег?»
Эксперимент по смене интересной работы на доходную Алик уже ставил, не выдержал тоски нелюбимого и ушел. Каждый человек – тонко настраиваемый инструмент. Он звучит талантливо и красиво только в особенных индивидуальных условиях, обрести которые – это и есть счастье.
***
– Я работаю достаточно честно, – отстраненно высказался Алик.
Он понимал, что Хамовский прочтет скрытый подтекст: если сейчас Алик работает честно, то значит, он, Хамовский, призывает его работать нечестно.
– Меньше шуми и меньше ошибайся, – порекомендовал Хамовский в ответ.
Понятие ошибки настолько субъективно, что, пожалуй, нет ни одной абсолютно верной мысли, закона и фразы – все они верны только в ограниченных условиях. Для Хамовского и Клизмовича ошибочность Алика заключалась в критике их интересов, которые они понимали, как абсолютно правильные.
– Я понимаю, – ответил Алик.
– Я и суды прошел и комиссии, – напомнил Хамовский. – Ни одной зацепки.
Алик вспомнил, как вся администрация маленького нефтяного города… Да, что администрация! Весь город под страхом увольнений защищал Хамовского, и даже он сам.
Хамовский с Клизмовичем смотрели на Алика и ждали ответа.
– Я вас понимаю, Семен Петрович, – повторил заклинание Алик, зная, что его, как Хамовского, защищать никто не будет, в его отношении все будет происходить с точностью до наоборот: его предадут и продадут все, кто сейчас с ним работает.
– Понятно, – эхом отозвался Хамовский. – Если бы у меня были большие ошибки, меня бы на йух посадили.
«Жена у тебя – работник суда и бывший адвокат. Городской суд прикормлен. Прокуратура тоже, – мигом пронеслись мысли в голове Алик. – В администрации работает юридический отдел. Лучшие юристы маленького нефтяного города в твоем распоряжении. Имея твои ресурсы надо быть кретином, чтобы красть противозаконно. В худшем случае – потеряешь или спалишь документы».
– Это какие ошибки должны быть, чтобы вас посадили? – с сомнением проговорил Алик.
– За большие ошибки, замочили бы или посадили. Аккуратнее, – резюмировал Хамовский и протянул руку для пожатия, словно для поцелуя. Это означало, что беседа окончена.
В скворечник с отверстием для птицы превратилось лицо Клизмовича, замершего с открытым ртом. На его языке, словно на грязном клюве, выглядывавшей из скворечника птицы, присохли недосказанные слова: «так он нас, и мы проглотили…»
Как смотрят на подопытных крыс в исследовательской лаборатории, Алик не знал, пока не ощутил на себе любопытный взгляд секретарши, сопроводивший его выход из кабинета Хамовского. Он покинул приемную и, уже спускаясь по лестнице, вытащил из кармана диктофон и включил его. Из миниатюрного динамика тихо, но вполне различимо, раздался голос Хамовского…
***
«Страх перед наказанием – вот главное достижение всех главных религий. Страх перед всевышним, страх страшного суда, страх перед неизвестностью подменяются в большинстве – в страх перед земной властью, – опять размышлял Алик, сидя в своем любимом домашнем кресле. – Причем страх, видимо, имеет и генетическую природу. Те, кто демонстрировал страх или тщательно скрывал свои истинные чувства – получали богатство и выживали куда чаще тех, кто не имел страха. Они давали больше потомства…»
ПРОЩУПЫВАНИЕ ВЕРЫ
«Наука – это умение сложно объяснить то, что и так ясно».
Алик вернулся в телерадиокомпанию в расстроенных чувствах. Все сходилось. Странность, о которой доложила несколько дней назад Пупик, теперь странностью не казалась…
Бухгалтерша тогда зашла в кабинет Алика без приглашения и сообщила:
– Во входящей документации прислали положение о ликвидации предприятия.
– Ну и что? – спросил Алик, хотя сразу понял, что подобная бумага случайно не могла попасть в разноску и, скорее всего, она подразумевала намек на прискорбные обстоятельства.
– Как, что? – переспросила удивленная Пупик. – Зачем нам его прислали? Я перезвонила – никто ничего не знает. Может, вы знаете?
– Нет, – ответил Алик.
– Странно, – озадаченно развела руки в стороны Пупик.
– Может, ошиблись? –
