– Доброе утро, джентльмены. Прошу вас войти. – В просторном, обставленном дорогой мебелью холле он снова повернулся к ним. – Миссис Мэддокс-Даваналь сейчас говорит по телефону. Она просила вас подождать здесь.
– Нет, так дело не пойдет, – резко возразил Эйнсли. – Поступило сообщение, что в доме была стрельба, и мы пройдем на место преступления немедленно.
Вправо от холла уходил застланный ковровой дорожкой коридор, в дальнем конце которого маячила фигура полицейского в форме.
– Тело здесь! – окликнул он детективов.
Заметив, что Эйнсли готов направиться туда, дворецкий издал протестующий возглас:
– Но миссис Даваналь особо просила…
– Как вас зовут? – перебил Эйнсли.
– Холдсворт.
– А имя? – вмешался Хорхе, сразу заносивший все в блокнот.
– Хэмфри. Но вы должны понять, что…
– Нет, Холдсворт, – с нажимом сказал Эйнсли, – это вы должны понять, что этот дом – место преступления и тут сейчас распоряжаемся мы. Сюда скоро прибудет еще много наших людей. Не чините им препятствий, но и не уходите, нам нужно будет вас допросить. Просьба также оставить все вещи в доме на своих местах и ничего не трогать. Ясно?
– Предположим, – ответил Холдсворт обиженно.
– И передайте миссис Мэддокс-Даваналь, что она нам скоро понадобится.
Эйнсли прошел коридором. За ним следовал Хорхе.
– Сюда, пожалуйста, сержант. – Указал им путь патрульный, на нагрудном значке которого можно было прочитать фамилию НАВАРРО, подведя к дверям комнаты, являвшей собой странное сочетание спортзала и кабинета. Эйнсли и Хорхе с блокнотами в руках остановились на пороге и осмотрелись.
Это было очень большое и светлое помещение, залитое лучами рассветного солнца сквозь проемы настежь распахнутых французских окон, с видом на заросший цветами патио и дальше – на синеву залива и океан вдалеке. Ближе всего к детективам, подобно спартанцам-караульным, выстроились в ряд с полдюжины тренажеров – сияющий хром, черная кожа. Командиром выделялся среди них тренажер с грузами, рядом располагался имитатор академической гребли, бегущая дорожка со встроенным компьютером, шведская стенка и еще два снаряда, назначение которых невозможно было определить сразу. Всего тысяч на тридцать долларов, прикинул на глазок Эйнсли.
И тут же располагался элегантный, нет – совершенно роскошный кабинет с удобными стульями, бюро, конторками, рядами дубовых книжных полок, тесно уставленных переплетенными в натуральную кожу фолиантами. А в центре всего – красивый, современный письменный стол и далеко отодвинутое кресло с подвижной высокой спинкой.
Между столом и креслом на полу распласталось тело мужчины. Труп лежал на правом боку, левая верхняя часть черепа была полностью снесена, по плечам расползлось багровое пятно с вкраплениями раздробленной кости и мозговых тканей. Огромная лужа полусвернувшейся крови растеклась по ковру, пропитав легкие брюки и белую рубашку мертвого человека.
Орудия убийства нигде не было видно, но по всем приметам это было огнестрельное оружие.
– С тех пор как вы прибыли сюда, здесь никто ничего не трогал? – Хорхе адресовал этот вопрос патрульному Наварро.
– Нет, я службу знаю, – мотнул головой молодой полисмен, но почти сразу его осенило. – Но вообще-то я застал здесь жену покойного. Она могла… Спросите лучше у нее самой.
– Спросим непременно, – заверил Хорхе. – Но на этот вопрос вы сами должны ответить для протокола. Насколько можно судить, отсутствует орудие убийства. Вы видели его в этой комнате или где-либо еще?
– Искал как проклятый. Ничего.
– А что миссис Мэддокс-Даваналь, – вмешался Эйнсли, – как она вам показалась по первому впечатлению?
Наварро задумался, потом неуклюжим взмахом руки указал на труп.
– Вообще-то, если подумать, что это был ее муж и все такое.., она что-то была странно спокойна, почти равнодушна. Я даже удивился. И потом она…
– Что она? – нетерпеливо спросил Эйнсли.
– Она сказала мне, что приедут телевизионщики WBEQ. Это их собственный канал.
– Это всем известно. Дальше что?
– Она хотела, чтобы я, то есть она приказала мне пропустить их сюда. Я сказал ей, что надо дождаться детективов из отдела убийств. Ей это очень не понравилось.
Молодой полицейский снова замялся, и Хорхе пришлось слегка поднажать на него:
– Ну, что там у вас еще, выкладывайте!
– Понимаете, у меня создалось впечатление, что эта леди привыкла всем и вся командовать и не любит, когда ей перечат.
– Приятно встретить наблюдательного патрульного, – пробормотал Хорхе, делая пометку в своем блокноте.
И он принялся за обычную процедуру вызовов на место экспертов-криминалистов, судебного медика и представителя прокуратуры. Это значило, что скоро в этой комнате и по всему дому станет многолюдно, начнется кропотливая работа.
– Пойду осмотрюсь, – сказал Эйнсли.
Стараясь ступать осторожно, он подошел к балконной двери. Он еще с порога заметил, что одна из ее створок чуть приоткрыта. Приглядевшись, он заметил с наружной стороны свежие следы взлома. Внутри патио он увидел коричневые следы, какие мог оставить человек, ступивший во влажную землю или грязь. В дальнем конце двора у самой стены была разбита цветочная клумба, на которой Эйнсли ясно различил те же следы, словно кто-то перемахнул через стену и подобрался к дому с тыла. Отпечатки были оставлены кроссовками или другой спортивной обувью.
Между тем за несколько минут ясное с утра небо заволокли угрожающие тучи, в любой момент мог пойти дождь. Эйнсли поспешил вернуться в дом и дать Наварро указание обнести полицейским заграждением задворки и выставить патрульного охранять улики.
– Как только прибудет группа криминалистов, – сказал он Хорхе, – заставь их сразу же сфотографировать следы в патио, пока не смыло дождем. И пусть сделают гипсовые слепки с отпечатков подошв на клумбе. Похоже, кто-то проник в дом, – продолжал Эйнсли. – Сделать это можно было только до того, как покойный пришел в эту комнату.
Хорхе взвесил услышанное и сказал:
– Так или иначе, но Мэддокс-Даваналь видел незваного гостя, в него ведь стреляли в упор, значит, тот подошел к нему совсем близко. Судя по всем этим штуковинам для накачки мускулов, парень должен был оказать сопротивление, однако никаких следов борьбы что-то не видно.
– Его могли застигнуть врасплох. Преступник спрятался, а потом неожиданно напал сзади.
– Но где же он прятался?
Оба сыщика еще раз оглядели просторную комнату. Хорхе первым указал на зеленые бархатные шторы по обеим сторонам балконной двери. Правая штора была собрана и закреплена в углу петлей декоративного шнура, зато левая свисала свободно. Эйнсли подошел к ней и осторожно потянул на себя. Позади шторы на ковровом покрытии были видны следы грязи.
– Я прослежу, чтобы криминалисты их обработали, – сказал Хорхе. – А сейчас неплохо было бы разобраться с хронологией. Когда наступила смерть, в котором часу обнаружен труп…
В этот момент появился дворецкий Холдсворт и обратился к Эйнсли:
– Миссис Мэддокс-Даваналь готова принять вас. Извольте следовать за мной.
Эйнсли заколебался. Вообще говоря, при расследовании убийства сыщик вызывал к себе для допроса свидетелей, а не наоборот. Хотя, с другой стороны, вполне понятно, что несчастная женщина предпочла бы не идти в комнату, где до сих пор лежит труп ее мужа. Разумеется, Эйнсли имел право допросить любого, включая и членов семьи Даваналь, в здании управления полиции, но только что это могло ему дать?
– Хорошо, пойдемте, – кивнул он Холдсворту, а Хорхе сказал:
– Я вернусь с информацией о том, что и когда произошло.
***Гостиная, куда препроводили Эйнсли, по своим размерам, стилю и роскошной обстановке была совершенно под стать остальному дому. Фелиция Мэддокс-Даваналь сидела в большом, обитом парчой кресле с подголовником. Это была красивая женщина лет сорока, с породистыми, аристократическими чертами лица: прямым носом, широкими скулами, высоким лбом и выдававшим преждевременную в таком возрасте подтяжку подбородком. Ее густые светло-русые волосы, в которых играли лучи солнца, были свободно распущены по плечам. Короткая кремовая юбка, ничуть не скрывавшая точеных ног, сочеталась с того же оттенка шелковой блузкой и широким, украшенным золотым орнаментом поясом. Все в ее облике: лицо, прическа, маникюр – было тщательно ухоженным, холеным, одежда – безукоризненной, и она отлично осознавала это, отметил про себя Эйнсли.
Молчаливым жестом она пригласила его сесть в стоявшее перед ней антикварное французское кресло без подлокотников – шаткое и, как не без удивления обнаружил Эйнсли, решительно неудобное. Впрочем, если это была попытка с самого начала заставить его испытывать неловкость, то она не увенчалась успехом.
Эйнсли начал беседу, как делал обычно при подобных обстоятельствах:
