– Но ведь с вашим немалым опытом вы не могли не знать, что телегруппу к месту преступления не допустят?
– Конечно, я это знала, – скорчила гримасу Фелиция. – Попытка не пытка, так ведь? Я всегда стремлюсь к невозможному. Это у меня в крови.
– Достойно восхищения при любых других обстоятельствах, но не при расследовании убийства. Они обменялись долгими взглядами.
– А вы не совсем обычный полисмен, – сказала она затем. – Что-то в вас есть такое… Я пока не поняла, что именно, но вы отличаетесь от своих коллег и.., это будоражит мое любопытство. – Она впервые за все время улыбнулась, и в этой улыбке таился легкий намек на чувственность.
– У меня еще остались к вам вопросы, если не возражаете, – сказал Эйнсли по-прежнему сугубо официальным тоном.
– Спрашивайте, раз нужно, – вздохнула она.
– Кто еще находился в доме прошлой ночью, конкретно – в семь тридцать нынче утром, когда вы, по вашим словам, обнаружили труп мужа?
– Дайте подумать…
Она ответила; в процессе разговора открылись новые факты.
Ее родители – Теодор и Юджиния Даваналь – жили в этом же доме, но сейчас находились в Италии. Теодор, собственно говоря, и являлся ныне царствовавшим монархом династии Даваналь, хотя многие свои полномочия уже возложил на Фелицию. Его камердинер и горничная Юджинии тоже имели в доме свои комнаты, но сейчас улетели в Италию вместе с хозяевами.
Старейшим из Даваналей был Вильгельм. Этот патриарх, которому уже исполнилось девяносто семь лет, занимал верхний этаж дома. За ним ухаживали слуга и его жена, исполнявшая обязанности сиделки.
– Дедушка и сейчас здесь, а мистер и миссис Васкезес при нем, хотя их почти не видно и не слышно, – пояснила Фелиция.
По ее словам, несмотря на старческий маразм, у Вильгельма Даваналя случались периоды просветления, “хотя теперь все реже и реже”.
Еще в доме жил дворецкий Хэмфри Холдсворт вместе с женой-поварихой. Для двух садовников и шофера, у каждого из которых была семья, отвели отдельную постройку на задах усадьбы.
Эйнсли понимал, что всех этих людей придется допросить о событиях прошедшей ночи.
– Давайте вернемся к тому моменту, когда вы обнаружили, что ваш муж мертв, – сказал он Фелиции. – Как я понял, вы находились в его кабинете, когда прибыл патрульный Наварро?
– Да, – она не торопилась с ответом, явно обдумывая его. – То есть, как только я обнаружила Байрона, я сразу бросилась вызывать полицию по телефону в холле. А потом… Не могу сразу объяснить этого, но что-то заставило меня туда вернуться. Вероятно, я просто еще была в шоке. Это случилось так внезапно и так испугало меня…
– Я могу вас понять, – сказал Эйнсли с сочувствием. – Меня интересует другое. В этих двух случаях, когда вы оставались наедине с телом мужа, вы ничего не трогали у него в комнате? Ничего не передвигали и не меняли в обстановке?
– Абсолютно ничего, – покачала головой Фелиция. – Наверное, я чисто инстинктивно понимала, что не должна ничего трогать. К тому же, я не могла, просто не в силах была себя заставить даже близко подойти к несчастному Байрону или к его столу… – голос ее сорвался.
– Спасибо, – сказал Эйнсли. – С вопросами пока все.
Фелиция Мэддокс-Даваналь поднялась. Она уже снова полностью контролировала свои эмоции.
– Мне искренне жаль, – сказала она, – что наш разговор начался на неприятной ноте. Быть может, со временем мы сумеем больше понравиться друг другу.
Неожиданно она протянула руку и прикоснулась к руке Эйнсли, пробежав кончиками пальцев по тыльной стороне его ладони. Это продолжалось секунду или две – не больше. Затем она резко повернулась и вышла из комнаты.
***Оставшись в одиночестве, Эйнсли прямо из гостиной сделал два звонка по радиотелефону. Потом вернулся в тренажерный зал и кабинет Байрона Мэддокса, где было теперь оживленно. Прибыла и уже принялась за дело группа криминалистов, медэксперт Сандра Санчес склонилась над трупом. Представитель прокуратуры Кэрзон Ноулз наблюдал, задавал вопросы, вел записи.
Эйнсли сразу заметил, что за окнами идет дождь, но Хорхе Родригес успокоил его:
– Они успели сделать снимки следов и гипсовые отливки тоже.
Фотограф устанавливал штатив, чтобы заснять грязные пятна за опущенной шторой, после этого грязь подотрут, а образец пошлют на анализ. По всему помещению шел поиск отпечатков пальцев.
– Нужно поговорить, – сказал Эйнсли. Отведя Хорхе в сторонку, он передал ему содержание своей беседы с Фелицией Мэддокс-Даваналь и продиктовал имена людей, которых надлежало допросить. – Я вызвал папашу Гарсия. Он поможет тебе в работе со свидетелями и во всем остальном. А мне нужно ехать.
– Уже? – Хорхе посмотрел на него с любопытством.
– Да. Нужно повидать кое-кого, кто знает подноготную наших династических семей, в том числе и этой. Может, что-нибудь мне присоветует.
Глава 8
Само ее имя было легендарным. В свое время она считалась известнейшим криминальным репортером страны. Ее слава распространялась далеко за пределы Флориды и столицы штата Майами, где она, по большей части, черпала информацию для своих репортажей. Она была ходячей энциклопедией фактов и имен – не только в преступном мире, но и в политике, бизнесе, богеме, что неудивительно, если учесть, насколько часто нити преступлений вели именно в эти социальные слои. Ныне она почти отошла от дел. “Почти” в данном случае означало, что если ее вдруг обуревало желание поработать, она писала книгу, за которой издатели заранее выстраивались в очередь, а публика расхватывала в считанные дни, хотя в последнее время писательством она занималась все реже, предпочитая просто сидеть в окружении своих воспоминаний и собак – трех китайских мопсов Эйбла, Бейкера и Чарли. Но ни острота интеллекта, ни память не изменили ей.
Звали ее Бет Эмбри, и хотя возраст свой она скрывала так тщательно, что он не был указан даже в самом подробном справочнике “Кто есть кто в Америке”, ей перевалило за семьдесят. Жила она в высотном жилом комплексе Оукмонт-Тауэр в Майами-Бич в квартире с видом на океан. Малколм Эйнсли был одним из ее многочисленных друзей.
Он позвонил ей из дома Даваналей и попросил о встрече.
– Знаю, знаю, зачем я тебе понадобилась, – приветствовала она его с порога. – В новостях показали, как ты въезжал к Даваналям и, как обычно, сцепился с репортерами.
– С тобой я никогда не ссорился, – напомнил он.
– Это потому, что ты меня побаивался.
– Я до сих пор тебя боюсь.
Оба рассмеялись. Эйнсли приложился к ее щеке Эйбл, Бейкер и Чарли подпрыгивали вокруг них и заходились лаем.
Хотя Бет Эмбри никогда не была красива в общепринятом смысле, живая естественность каждого ее движения и неподражаемая мимика делали ее привлекательнее иных красавиц. Высокорослая и худая, она держала спортивную форму несмотря на возраст, а в одежде отдавала предпочтение джинсам и ярким рубашкам из хлопка – в этот день на ней была ковбойка в желто-белую клетку.
Они познакомились десять лет назад, когда пожилая газетчица стала навязчиво появляться везде, где следствие вел Эйнсли, и настаивать на личной встрече с ним. Поначалу это безумно его раздражало, но потом он обнаружил, что беседы с ней дают ему не меньше новых идей и информации, чем он мог дать ей. Научившись ей доверять, Эйнсли стал подкидывать Бет сенсационные сюжеты, убедившись, что она отлично маскирует свои источники. Ему случалось не единожды обращаться к ней за помощью и советом, так было и в этот раз.
– Подожди секундочку, – сказала она, сгребла своих собачонок в охапку и отнесла в соседнюю комнату. Вернувшись, спросила:
– Слышала я, ты был при казни Элроя Дойла? Что, захотелось увидеть торжество справедливости?
– Я был там не по своей воле, – покачал головой Эйнсли. – Дойл захотел поговорить со мной. Ее брови взлетели высоко:
– Предсмертное признание? Тянет на недурной очерк.
– Вполне возможно, но только не сейчас.
– Я все еще пописываю. Обещаешь отдать мне этот материал?
Эйнсли раздумывал, но не долго.
– О'кей, если буду вести это дело и дальше, постараюсь, чтобы ты первая узнала подробности. Но пока никому ни слова.
– Само собой! Разве я подводила тебя когда-нибудь?
– Нет, – признал он, хотя с Бет Эмбри нужно всегда оставлять за собой свободу маневра.
Разговор о Дойле напомнил Эйнсли, что Руби Боуи уже должна была начать свое расследование. Он надеялся как можно быстрее раскрыть свалившееся на него новое преступление.
– Ну что, поговорим о Даваналях не для печати? – спросил он Бет.
– Поговорим, но только тогда уж и не для протокола, – кивнула она. – Пишу я сейчас редко – нахальная молодежь потеснила старушку, но за историю с Даваналем могу и побороться.
– Я был уверен, что ты о них знаешь немало. Не волнуйся, твое имя ни в каких протоколах фигурировать не будет.
