– Мадам желает накраситься? – осторожно спросила экономка.
Я покачала головой. Нет, ничего я не желаю. Достаточно просто причесать меня, даже завивать не надо. Ни для кого я не хочу быть красивой. Я буду бледной и уставшей, такой, чтобы этот мерзавец видел, до чего он меня довел.
– У вас есть что-нибудь из одежды? – проговорила я.
– А какое платье желает мадам?
– Любое. Лишь бы вы поменьше задавали вопросов.
Она принесла белое домашнее платье и кружевную наколку для волос, такую, как у мадам де Турвель.[11] С помощью Элизабет я оделась. Платье было сшито еще по старой моде, с обычной талией, а не завышенной, как это делали сейчас.
– Мадам выйдет к завтраку?
– Никуда я не выйду.
Я хотела прибавить еще много чего к этому краткому ответу, но вдруг вспомнила аристократические правила. Настоящая аристократка не станет разглагольствовать перед прислугой и высказывать свои мнения о муже служанке, даже если этот муж действительно гнусный тип.
– Завтрак вам принесут сюда, но, видите ли, мадам, – осторожно продолжала экономка, – вы теперь хозяйка, и я, право, не знаю, как быть. Мадам Анна Элоиза послала меня к вам.
– Зачем?
– Вы должны утвердить меню, выбрать, что и как готовить к обеду и ужину и к завтраку на завтрашний день.
– Я?!
Мои брови приподнялись. Она была права, конечно, и раньше, когда я была замужем, я именно так поступала… это моя прерогатива как хозяйки. Но я не хозяйка в этом ужасном доме! Я даже не желаю быть хозяйкой! Я пленница! И я скоро уйду отсюда!
– Не смейте мне ничего говорить о том, что я должна, – процедила я гневно. – Не смейте приставать ко мне! Ступайте к своей Анне Элоизе, разбирайтесь с ней! Я ничего не стану делать для этой семейки!
Едва Элизабет испуганно удалилась, как гнев мой погас, и я снова впала в оцепенение. Было семь часов утра. Я подошла к окну, потом распахнула дверь на балкон. Двор был, как и вчера, пуст, но я слышала крики петухов и чувствовала запах жареной грудинки и сдобных булочек. Где-то вдалеке что-то ровно и монотонно стучало. Я поняла: стучат маслобойки, и, вероятно, ферма находится совсем близко.
Потом появилась Анна Элоиза. Она, опираясь на трость, шла медленно, но самостоятельно, и ее старая служанка даже не поддерживала герцогиню под руку. Они прошли по аллее вдоль дворца и скрылись из глаз. Куда они отправились? Разве что на ферму. Я возблагодарила Бога, что эта герцогиня слишком горда, чтобы беспокоить меня. Она будет дожидаться меня, чтобы снова язвить и ехидничать. Ну, так она меня не дождется.
Легкий завтрак мне принесли в комнаты. Я ела вяло, без всякого желания, даже не замечая, что ем. Элизабет скромно стояла рядом.
– Что за странная девушка явилась сюда, когда я только приехала? – спросила я вдруг. – Она из Индии?
Элизабет вспыхнула так, словно я сказала что-то неприличное, и ответила не сразу.
– Мадам, это все из-за Гариба. Он перепутал. Это он прислал сюда Чандри.
– Так она из Индии?
– Да, мадам.
– Что же заставило ее приехать сюда?
Элизабет была красна, как кумач.
– Ви… видите ли, мадам… господа привезли ее.
Видя, как трудно ей дается ответ, я оставила расспросы. Если с этой девушкой связано нечто нехорошее, я не стремлюсь это выяснить и проникнуть в фамильные тайны семейства дю Шатлэ.
И меня снова взорвало: «Это проклятое семейство! Оно причинило мне столько неприятностей!»
Я не выходила из комнаты. К обеду тучи сгустились настолько, что пришлось зажечь свечи. За окном снова зашумел дождь. Когда осенний вечер опустился на парк, там воцарилась кромешная тьма. Глухо шелестели под ветром, шуршали опавшие листья на аллеях.
Я хотела забыться, отвлечься. Но в моих комнатах не было даже книги. Даже самого плохого журнала! Поэтому я молча сидела у окна, на месте, уже превратившемся в мой наблюдательный пункт, и все больше впадала в оцепенение. Иногда слезы срывались у меня из глаз. Какая тоска! Какое скверное положение! Какой ужасный дом! Поразительно: здесь не раздается ни звука! И во двор никто не выходит!
Часы пробили девять вечера. Я поднялась, устало стала раздеваться. В этот миг ручка на двери повернулась.
Вошел герцог.
Он был одет очень тщательно, словно ему предстояло ехать на званый ужин: на нем был камзол из черного бархата, отделанный серебром, белый жилет и ослепительный накрахмаленный галстук, подпирающий подбородок. Ни одного украшения не было на его сильных смуглых руках. Я заметила, что он никогда не пудрит волосы. Вероятно, не привык к этому в Индии. И еще я заметила – какой хищный у него разрез ноздрей… Ей Богу, этот человек напоминает мне волка! Дикого зверя! Он холоден, но черт его знает, чего от него ждать!
Он подошел к камину, взял в руки вазу, внимательно ее осмотрел.
– Отличная была вещь, – проговорил он громко. – Я привез ее из Индии. Вы ее вконец испортили.
– Испортила? – переспросила я злобно. – Она цела!
– Вы, видно, воображаете, что это кувшин для молока. Здесь была роспись, индуистская роспись, и вы ее смяли. Ее уже не восстановить. Теперь это глупость, а не ваза.
Он поставил ее на место. Я поднялась ему навстречу.
– Как видно, сударь, – сказала я язвительно, – я доставляю вам уйму неприятностей. По сравнению с этим все мои переживания, разумеется, ничего не стоят.
– Я пришел напомнить вам, что сейчас время ужина.
– Я не выйду, – отрезала я, чрезвычайно задетая тем, что на мои предыдущие слова он не обратил внимания.
– Сударыня, срок, отведенный вам для рыданий, закончился.
Расширенными глазами я смотрела на него. У меня не укладывалось в голове то, что он говорит. Как он смеет!
– Вы просто наглец! – произнесла я яростно. – Как вы вообще посмели явиться сюда!
– Если вы полагаете, герцогиня, что я отныне от стыда зароюсь в землю и зарасту паутиной, то это ошибка. В жизни мне доводилось делать и нечто похлеще того, что я сделал с вами. Вы моя жена. Честно говоря, у меня есть мысль, что оскорбления, которыми вы меня накануне осыпали, полностью искупили мою вину.
– Я не пойду с вами ужинать. Мне безразлично, какие у вас есть мысли. Ваше бесстыдство мне давно ясно. Я не желаю вас видеть!
– Герцогиня, – произнес он спокойно, – я не настаиваю на тех самых главных правах, какие сейчас имею. Но видеть меня вам придется; если уж на то пошло, то хотя бы три раза в день, когда вы будете спускаться в столовую.
– Я не стану туда спускаться. Я вообще уйду от вас.
– Сударыня, я еще раз настоятельно прошу вас изменить свое мнение, – сказал он холодно.
– Изменить? Да я вас ненавижу!
Он подошел ко мне, его темная тень полностью закрыла меня. Я невольно ступила шаг назад. Герцог взял меня за руку чуть повыше запястья. Его лицо оказалось так близко к моему, что я почувствовала его дыхание; глаза его показались мне двумя черными безднами.
